Прорвёмся. Лучше расскажи: какие новости?
Ганс пожал плечами:
– Что ты хочешь услышать? Всё так же, как и было. Кофе есть?
Сньёл кивнул, достал из-под стола мешок, передал Рихтеру, тот развязал тесёмки, глянул внутрь и присвистнул:
– Богато живёте.
Он начал выкладывать на стол продукты: кофе в стеклянной банке, вакуумные упаковки с нарезкой, банки с соленьями, хлеб, коробку с сахаром, неожиданно встрепенулся:
– А, нет! Забыл совсем. Есть новости. В гости к Ядвиге приехала родственница – Маргарита Кински. Говорят, дочь Хельмута.
Это заявление сильно удивило Сньёла. Он замер с бритвой в руке, спросил:
– У Хельмута была дочь?
– Я что, летописец их рода? – Ганс показал рукой в дальний угол, где, завернувшись в плащ, спал Мартин, – у колдуна спроси, когда подобреет.
Сньёл кивнул, вернулся к прерванному разговору:
– Так что там за дочь?
– Тебя вряд ли заинтересует.
– Что так?
– Шестнадцать лет. Красивая. Неграмотная. Невежливая. Наглая. Полный королевский набор. Давай лучше о более важном…
– Да кто его знает, что сейчас важно, а что – второстепенно, – Сньёл тяжело вздохнул, пошарил рукой в несессере, достал и положил на стол небольшую красную книжечку, основательно погрызенную мышами. Ганс покосился на Сньёла, взял в руки книжечку, раскрыл и медленно прочитал вслух:
– Изабел… Сте… Кор… Хм, странно. – Показал на левую сторону страницы, – здесь портрет был, как я понимаю?
Сньёл кивнул:
– Да.
– Жаль. Так бы знали, кого искать. И где вы это добыли?
– Не поверишь. Было зарыто в дальнем углу вместе с другими вещами.
– М-да. Хозяйку нашли?
Сньёл отрицательно покачал головой:
– Нет.
– Ох, ни фига себе! – Рихтер покосился в дальний угол, где на соломе спал Мартин. – Теперь понятно, почему он такой злой.
– До утра по округе гонялся, – кивнул Сньёл, – и всё без толку.
Приближались праздники. За день до начала торжеств во дворце поднялась невиданная доселе суета. Слуги носились, как ошпаренные. Таскали сундуки, коробки, потом дело дошло до мебели, ваз и цветов. Я не могла понять, с чего вдруг поднялся такой ажиотаж, но сильно не расстроилась – была уверена, что на ужине узнаю обязательно. Так и получилось, в столовой только и разговоров было, что о приезде важных гостей с Запада, с какой-то стати решивших почтить своим присутствием день рождения королевы Кастелро.
Придворные почти не ели, горячо обсуждая приезд гостей, из чего я сделала вывод, что произошло нечто не очень ординарное. Вот бы ещё понять, где тут собака порылась, но придворные и сами точно не знали причин, лишь выдвигали версии, одна другой экзотичнее и тут же на корню разбивали порой собственные же предположения.
К середине трапезы атмосфера за столом начала накаляться, и я почла за лучшее удалиться, испугавшись, что спорщики, пытаясь доказать свою правоту, могут перейти в рукопашную. Я-то, в отличие от других, могла и у себя поужинать.
К ночи как мотылёк на огонь прилетел Нильс, но даже щедро наколдованные плюшки и варенье не поспособствовали прояснению ситуации. Эльф удивился, услышав новость, но максимум, на что его хватило, это предположить, что Ядвига может выйти замуж – вариант, в общей столовой забракованный ещё на стадии закусок.
Следующий день для меня начался лишь в районе двенадцати: и я сама заспалась, и горничная появилась только после одиннадцати, а вид у неё был такой, как будто она уже сбегала на Северный Полюс и обратно. Ничего спрашивать я не стала, лишь сочувственно заметила, что гости с Запада уж очень переборчивые, и горничную прорвало. Она заявила, что больших придир, чем риомские дамы и даже кавалеры, она в жизни не видела, и какое же будет счастье, когда закончатся праздники, да храни Небо её величество.
Горничная начала застёгивать пуговички на платье, а их было штук тридцать не меньше, и я забросила новую удочку:
– И охота было за сто вёрст киселя хлебать! Или им дома балов не хватает?
– Да в карты играть прикатили! – фыркнула горничная, заставив меня разинуть рот от удивления.
– В карты?.. – версия горничной убила наповал. Кстати, в столовой никто ни словом не заикнулся о такой возможности, хотя придворные-то должны были знать! И, может, я бы засомневалась, но горничная была уверена на все сто:
– Ага, ваша милость! Это они только говорят, что выразить почтение, да по делам да договорам, а на самом деле, акромя карт и не надобно им ничего. Великие тыщи с собой притащили, и ведь всё спустят, как есть! Дали бы мне те деньги, так я бы такое богатство из рук никогда не выпустила. Ладно бы ещё на какое дело серьёзное, а тут! Тьфу! – горничная была разозлена всерьёз, она на самом деле не понимала, зачем проигрывать в карты состояние, на которое можно жить припеваючи до конца дней своих.
Кто меня дёрнул за язык, я не знаю, но я поманила горничную пальцем, и тихо сказала ей на ухо, что по сведениям знающих людей, игроки – больные люди. Горничная округлила глаза, спросила, перейдя на шёпот:
– Сумасшедшие?
– А кто в здравом уме будет из дома деньги тащить, поместья да лошадей закладывать?
– За что их так, богатеев-то? Чем провинились в прошлой жизни?
– Хапали и ртом и… – тут я остановилась, подбирая выражение поприличнее, но горничная поняла, что имеется в виду, засмеялась, и я продолжила, – теперь в этой жизни так же отдают, как в той хапали.
Горничная, ещё десять минут тому назад злая и уставшая, повеселела, расправила крылья и умелась из моих комнат, как будто не на работу, а на праздник. А я спокойно начала готовиться к балу, не подозревая, что сделала открытие в области теологии и медицины.
Первый бал, открывающий празднества в честь дня рождения Её величества королевы Кастелро Ядвиги начинался в шесть часов, но мне пришлось прийти в зал почти за полтора часа до начала, чтобы сначала полчаса ждать прихода королевы, а потом ещё час – сбора всех гостей, чтоб они были здоровы.
Первые полчаса ожидания я провела среди юных фрейлин Её величества, и это время для меня превратилось в настоящий мастер-класс по лицемерию. Фрейлины жужжали как мухи в навозе, обсуждая всё, что придёт в голову или попадётся на глаза, а придворная дама, приставленная к ним в качестве надзирательницы, не только не останавливала, но ещё и поясняла, как надо смотреть и улыбаться, говоря о людях гадости.
Придворные заткнулись, когда часы пробили пять, и в зал вошла