Читать интересную книгу Игра Первых - Юлия Качалова

Подавшись вперёд с заднего сиденья, Лёшка вытянул шею и восхищённо ловил каждое слово подруги. «Везёт же людям! Какие классные приключения! – с завистью думал мальчик. – Может, и я что-то вспомню в том же духе».

Мадам Добрэн заехала на заправку. Пока наполнялся бак, француженка купила всем по сэндвичу, штруделю и бутылочке сока. Когда все, включая джип, подзаправились, мадам Добрэн попросила Лёшку занять место рядом с собой, а Альку – перебраться на заднее сиденье. Ребята прекрасно поняли, что означает это предложение.

Убедив себя, что ему в путешествии по живой памяти досталась роль Алзика, Лёшка прикидывал, с чего начать рассказ. И настолько увлёкся сочинительством, что не уловил момента, когда француженка шепнула ему: «Навьявьправь». Память выгнулась дикой кошкой и ударом когтистой лапы зашвырнула мальчика совершенно в другую реальность…

Глава 9

Демоны

Алéйн и Хэ́ммил удерживались во второй группе А-потока вот уже четыре курса, иными словами, являлись самыми сильными демонами Аллара.

Всего потоков было три. На одном главном потоке учились А-демоны, стремившиеся к Свету, на другом – Х-демоны, избравшие Чёрную Пустоту. Третий поток, прозванный нулевым, отводился для тех, кто оказался не способен продвинуться ни к Аллару, ни к Хунгару. Особую группу составляли демоны Ашмара, но о них было мало известно, за исключением того, что на всех потоках именно демоны Ашмара выполняли функции кураторов.

Курс состоял из трёх семестров. Большую часть каждого семестра демоны проводили, выполняя «тесты», то есть воплощаясь в пригодных для жизни мирах. Пребывание в воплощённой форме давало максимальные возможности для эволюции духа, но также содержало и наибольшие риски. Ибо, наделив воплощение собственными свойствами и характером, демон «засыпал». И результат «теста» зависел от того, чем на протяжении жизни руководствовалось воплощение: духовной наследственностью демона или сиюминутными интересами. По итогам трёх «тестов» куратор определял уровень демона – показатель того, насколько дух эволюционировал в избранном направлении (к Свету или к Чёрной Пустоте). И назначал номер группы на следующем курсе.

Предполагалось, что рано или поздно каждый демон, кроме посвятивших себя служению Ашмару, достигнет первого уровня на одном из главных потоков и соединится либо с Алларом, либо с Хунгаром. На практике же группа под номером один, предназначенная для демонов первого уровня, всегда пустовала.

Сохранять второй уровень долее одного курса тоже удавалось немногим. По крайней мере, планки Хэммила и Алейн ни один из А-демонов не мог достичь. Неудивительно, что им завидовали. Алейн и Хэммил внимания на завистников не обращали и беззастенчиво пользовались главной привилегией второго уровня – возможностью влиять на выбор воплощений. Во время каждого «теста» воплощения Хэммила и Алейн часть жизненного цикла проводили вместе. Планет, пригодных для жизни, имелось немного, и демоны воплощались строго в назначенных им мирах. Алейн и Хэммил – в мире Йот, называемом также Землёй.

* * *

Хэммил дожидался Алейн на Берегу Пробуждения, как именовалось в Садах Аллара место, куда возвращались А-демоны после очередного воплощения. Нынешний «тест» завершал курс, скоро пройдёт разбор, куратор назначит им группу на следующем курсе, и да здравствуют каникулы! Наконец-то они будут вместе в своём истинном образе! Хэммил так соскучился по Свету Алейн! Заметив робкое жемчужное мерцание, Хэммил ослепительным лучом устремился навстречу:

– С пробуждением! Добро пожаловать в Сады Аллара!

– Я тебя знаю?

Луч Хэммила рассыпался искрами смеха. В нетерпении он всегда забывал, что память после воплощения возвращается не сразу.

– Конечно! Сейчас ты вспомнишь себя и меня! – И он смешал свой Свет с мерцанием Алейн.

Идея смешать Свет пришла Хэммилу три курса назад. В первый раз у них ничего не получилось. Он догадался о причине неудачи:

– Ты боишься, Алейн?

– Боюсь! Никто из А-демонов никогда не смешивал Свет с другим демоном!

– Значит, мы с тобой будем первыми! И сделаем эту практику всеобщим достоянием.

Во второй раз снова не вышло.

– Тебя тревожит, что нас могут застать за экспериментом? Я знаю потаённое место за пределами Садов, туда за нами никто не увяжется.

Но Алейн по-прежнему раздирали сомнения:

– Разве можно покидать Сады Аллара, кроме как для выполнения «тестов»?

– Мне ничего не известно о запрете, – возразил Хэммил.

– Ни один А-демон этого не делал!

– Один, положим, делал, – заискрился смехом Хэммил. – Следуй за мной!

И он повлёк Алейн к устью световой раковины-вселенной. В отличие от яркого дня, всегда царившего в Садах Аллара, это пространство словно наполняли сумерки, ранние и светлые из-за близости Садов. В потаённом месте им не мешали, однако преодолеть страхи Алейн оказалось не так-то просто.

– Ты всё время отталкиваешь меня, – огорчался Хэммил. – Не сопротивляйся, Алейн!

К концу каникул им удалось. Результат оказался ошеломляющим! Алейн и Хэммил даже не подозревали, что возможно блаженство, подобное тому, которое они испытали, смешав свой Свет! Их сознания слились, открывая каждую ячейку памяти, каждое желание другого! Узы, связывающие А-демонов, стали неразрывны. Увлёкшись, они не позаботились о выборе воплощений. Однако их взаимная тяга оказалась столь велика, что и в случайных воплощениях Алейн и Хэммил сумели-таки найти друг друга. Память о той встрече, самой короткой и печальной из всех, навсегда осталась с ними.

* * *

Закончив с могилкой для отрока-послушника, молодой монах зачем-то свернул в глухой монастырский сад. Продираясь через крапиву и сгоняя с лица настырных слепней, он изумлялся самому себе: какого дьявола его понесло в сад? Вдруг кто из братьев увидит и доложит настоятелю? Ладно, возникнут вопросы – отговорится, что пошёл через сад, чтобы крапивные жала и укусы слепней дополнили практики усмирения плоти. Хотя вряд ли ему поверят. Для усмирения плоти настоятель придумывал столь изощрённые истязания, что отроки-послушники переходили в лучший мир один за другим.

Внезапно лодыжку монаха что-то царапнуло. Он раздвинул лопатой крапивные стебли и присел. Из сухой земли торчали две голые веточки с короткими шипами. Отчего-то в глазах у него защипало. Остриём лопаты он обрубил крапиву вокруг веточек и взрыхлил землю. После ночной молитвы монах не лёг спать, а бесшумно выбрался из кельи, сжимая кружку, которую во время ужина стащил из трапезной. Лето стояло засушливое, и он нёс веточкам воду. По счастью, никто его не заметил. Исчезнувшую кружку так и не нашли, но слежка братьев друг за другом усилилась, и в течение недели монах не решался предпринимать ничего, что могло бы навлечь на него подозрения. Возможность попасть в сад представилась, когда его снова послали на погост[1]. И какова же была его радость, когда на месте двух голых веточек монах увидел маленький зеленеющий кустик! Он ещё раз взрыхлил почву и помолился о дожде.

Каждый день в час, посвящённый размышлениям о смерти, перед его глазами возникал кустик с аккуратными зелёными листиками и маленькими шипами на веточках. В часы, отведённые для молитв, монах молился за кустик – чтоб не засох, чтобы корни не подгрызли мыши…

До конца лета ему удалось навестить кустик ещё трижды. Заботами ли монаха или его молитвами, но тот уверенно рос и становился всё краше. Потом зарядили дожди, ветры сдували с деревьев листву, крапивные стебли пожухли – приближалась зима. Монаха послали на заготовку дров. Воспользовавшись таким удачным заданием, он нарубил лапника и поспешил к своему кустику, чтобы укрыть его от скорых заморозков. А добравшись, обомлел: ему навстречу тянулся побег с алеющим бутоном!

Благоговейно опустившись на колени, монах прикоснулся к лепесткам. Словно дожидаясь этого момента, крайние лепестки раскрылись, и воздух наполнился таким благоуханием, что у монаха закружилась голова! Ему хотелось сорвать цветок, который дарил ему кустик, и хранить возле сердца, никогда с ним не расставаясь. Но даже под рясой цветок не спрячешь, не скроешь его аромат. Вздохнув, монах поцеловал лепестки и укрыл кустик еловым лапником.

Всю бесконечную зиму монах мечтал лишь о том, чтобы скорее снова увидеть кустик с прекрасным цветком! Мечтал, когда ворочался на плите в стылой келье, не в силах уснуть из-за холода и голодных резей в животе. Мечтал, копая подземные туннели, коля дрова для кухни, выдалбливая домовины для усопших…

Наконец зажурчали ручьи. Вся братия ещё спала, когда монах покинул келью. До подъёма оставалось часа два, и он надеялся успеть. Сугробы осели, но снег вокруг маленького холмика из лапника ещё лежал. Монах осторожно приподнял ветви, и его сердце бешено заколотилось: к нему тянулся бутон!

В стылом воздухе разлилось дивное благоухание, и монах забыл обо всём! О раннем подъёме, о том, что его хватятся и доложат настоятелю… Бог явил чудо! Постижение истины пронизало его восторгом, острым до слёз! А в следующий момент на его затылок обрушился удар посоха, и двое братьев выкрутили ему руки.