— Занятно… — Швальбе задумчиво крутил неприметный перстень. — А потом что?
— А потом… — боцман замолчал.
— Ну, что потом? — спросил молчавший до этого сержант.
— А потом он на дно ушел, ну чисто топор — сразу и с концами, только волна такая пошла, так что чуть и нас за ним не отправила. Выплыли кое-как, ну а дальше и сами знаете… Я ж поначалу думал, Ларсен нас таки по борту пустит, а то и багром угостит, мужик он вредный, да и многое мы в свое время не поделили. Ан нет, глядите-ка, нашлось у человека истинно христианское сострадание к ближнему…
Мартен истово перекрестился, пустив вторую слезу, видно, от умиления.
— Как ссадили нас с Отто на берег, так в Морской Совет с отповедью. Ну, а там и вы пришли, бумагами грозными размахивая, — первый раз за весь разговор боцман попытался улыбнуться.
— Мы такие, — очень серьезно подтвердил Мирослав, подкручивая ус. — Можем и бумагами потрясти, можем и ряшку расквасить.
— Шепчет, значит, зараза. Прямо так, что даже доедать не стал… — чуть слышно сказал сам себе Швальбе, не замечая ошарашенного взгляда боцмана. — Ой, как интересно-то…
* * *
Ветер настойчиво толкал легкий кораблик вперед. Флейт то забирался на вершины водяных гор, то, казалось, падал до самой Преисподней. По крайней мере, так чудилось Мирославу, потерявшему на борту «Небесного Ангела» большую часть солдатского гонора и немалую долю съеденного. На снисходительный взгляд Витмана, сержант держался неплохо, но кое-чт, мстительный баварец-матрос ему бы припомнил при случае, чтобы пехтура не слишком задирала нос. А то больно уж высокомерно и пренебрежительно сержант посматривал в кабаке.
Капитан флейта крутил в руках карту, то примеряясь циркулем, то ругаясь сквозь зубы, поминая недобро Матку Бозку Ченстохову и все остальную Речь Посполиту. Какое отношение к поискам Змея в штормовом Немецком море имеет ясновельможная шляхта, Отто не знал, а спрашивать побоялся.
Наконец, Швальбе разрешил запутанный вопрос, попросту махнув рукой в сторону зюйд-веста с возгласом «Туда!». Капитан пожал плечами и исполнил указание.
— «Треугольник ошибок» не выходит никак, — проорал Швальбе на ухо сержанту непонятные посторонним слова. — Принимаем поправку «И» и идем прямо. Бочки проверь! Чтобы не залило запалы, а то взлетим прямо к Петру в гости! Или еще хуже. Начинаю с Божьей помощью!
— Не зальет, — пообещал бледный, но стойкий Мирослав. — Фитили пропитаны как нужно, если прямо под воду надолго не совать — не потушишь.
Укрываясь за фальшбортом от волн, капитан ушел на корму.
Что за поправка такая диковинная, Отто, отходивший несколько лет в море, не знал, но вот бочки, выстроенные рядами вдоль обоих бортов, поневоле внушали опасение, хоть находились на прочной привязи, заботливо укрытые сложенным вдвое парусом.
Под сто фунтов порохового зелья в каждой. Командир гарнизона ван Дер Дамм схватился за сердце, когда к арсеналу подкатило полдюжины телег, а капитан Швальбе, злорадно улыбаясь, достал на свет Божий толстенную пачку предписаний. И с каждого печать в пол-фунта свисает…
— Не спать! — воспоминания оборвал злой рык сержанта. — Банда, готовимся к делу! Все помолились? Время есть еще! Может, кто успеет даже в штаны наложить заранее!
Десяток наемников, до этого сидевших в тесном кубрике, высыпали на палубу, застыв в готовности. Насколько можно «застыть» на шаткой палубе в непогоду.
— Вот же паскудство, — пробормотал Швальбе, озирая пенные гребни волн. — Только бы запалы не залило…
Его звали — настойчиво, требовательно. Зов шел с поверхности, монотонный и неостановимый, чуждый, но в то же время до странности ясный. Родич? Нет, собрат проявил себя иным образом. Или Многорукий решил все-таки принять бой? Нет, тот пришел бы из глубины.
Любопытно.
Огромное тело медленно поднималось к поверхности, как огромная, невероятно сильная пружина из чешуи и мышц, навстречу зову. Он ничего не мог разобрать в настойчивом призыве. Но и не услышать никак не мог. Если зовут — надо там быть…
Матрос Отто Витман уж и сам не рад был, что согласился на щедрое предложение капитана наемников, да и кто бы не согласился за столько-то монет?! Хотя… Вот боцман — тот отказался наотрез. Усвинячишись пивом до совсем уж полного непотребства, Мартен заявил, что Швальбе капитан хоть куда, но сам боцман заканчивает морскую жизнь и нынче же уйдет в монахи, поскольку змей тот морской был не иначе как последним напоминанием Господа о грехах тяжких, искуплению подлежащих.
А Витман польстился на звон злата и теперь безмерно о том жалел, потому что иначе, чем матерой чертовщиной все происходящее назвать не получалось. Главный ландскнехт установил на корме странную штуковину, похожую на маленькую виселицу с тройной связкой колокольцев, крохотных — не больше грецкого ореха. Затем что-то сделал, прошептал словеса непонятные и совсем не христианские, после чего колокольцы, до того брякавшие от качки, как им и положено, неожиданно зазвенели тонкими певучими голосами на один лад. Вроде и не громко, но их перезвон пронизывал шум стихии, плеск волн и перекрикивания матросов флейта. Не бывает таких звуков и вещей, человеком сделанных…
Витман снова проклял свою треклятую жадность и зашептал непослушными губами, привыкшими более к богохульствам, забытые слова молитвы. И хотя под ногами оставалась твердая палуба, а вокруг полно вооруженных людей, сейчас ему было куда страшнее, чем в тот раз, когда змей пустил на дно «Лань».
В просвете между волнами вдруг показался громадный валун, вмиг укутавшийся пенной завесой разбившихся об него волн. Швальбе криво усмехнулся, подавляя желание вытащить тесак. Его клинок мог разве что пощекотать чудовище, явившее миру угольно-черную угловатую башку, покрытую чешуйками, что действительно выходили каждая с добрый щит размером. На темной бугристой поверхности прорезались два отверстия, словно орудийные жерла — тварь открыла глаза. Отто, как и следовало ожидать, приврал, зрачки у чудища были, и не вертикальные, как у ползучих гадов, а похожие на человеческие — черные круги на зеленом с оранжевыми крапинками фоне. Несколько мгновений морское создание изучало кораблик, а затем голова взмыла над волнами, как будто увлекая за собой толстую крепкую шею. Голова с немигающими глазами все тянулась и тянулась ввысь, а шея никак не заканчивалась.
— Говердомм!.. — донеслось с мостика. Капитан «Ангела» наконец-то понял, куда его завела тяга к кружочкам из желтого металла. — Лево руля!
— Яйца отрежу! — рычание сержанта перекрыло даже вой ветра в хлопающих парусах. — Держать курс, содомиты, мать вашу!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});