Парень и радовался всей душой, заливая потаенный ужас кружками французского вина. Николаю Чудотворцу поставил свечу в три фунта в благодарность за спасение чудеснейшим образом. Благо, бывший владелец утопшей шхуны оказался не жаден и выплатил все жалование, добавив сверху несколько десятков монет. И позвав в следующий рейс. Отто отказался, но прислушавшись к голосу благоразумия, не очень категорично. Деньги имеют свойство кончаться, а снова в солдаты идти после относительно вольного моряцкого житья особо не хотелось. Солдатом, конечно, жить проще, чем моряком, бытие на корабле похоже на ад — в сырости, духоте и вони, с гнилой жратвой и тухлой водой. Но и умирает наемник неприятно, плохо, можно сказать, умирает. А лихорадку можно подхватить где угодно, все в руках Господа, что на суше, что на море. Небо над головой везде одно.
Две кружки пива стукнулись о стол. Пышная пенная шапка щедро плеснула через край прямо на столешницу, давно забывшую первозданный вид.
— Ты, что ль, Отто? Которого датчане выудили? — добродушно вопросил новый собутыльник.
— Ну, я, — матрос хоть и нагрузился преизряднейше, но весь ум не пропил. И малая часть, что трезвой осталась, сразу заподозрила что- то недоброе. Всем угощающий был хорош — и пива с ходу выставил, и улыбался добродушно, что твой родственник. Но глубоко в глазах его словно прятались два тонких шильца, острых и колких.
— Вот и отлично! — улыбнулся подсевший человек. — Угощайся, парень, за твою удачу! — с этими словами, показывая пример, он припал губами к живительной влаге.
— Благодарю, но воздержусь, — отодвинул подальше кружку Витман. В его утробе плескалось достаточно вина и пива, дурманящих голову, но где-то глубоко внутри разума загудел тревожный набат.
— Зарок сегодня дал, — заплетающимся языком, но достаточно твердо пояснил моряк. — Во благодарность за спасение. Не пить, не грешишь бляжим образом с блудницами вавилонскими да Имя Божье всуе не поминать.
Мгновение сосед внимательно смотрел на пьяного, словно прикидывая, удастся настоять на своем или нет. И, вероятно, понял, что — нет, не выйдет.
— Не уважаешь, значит?! — взревел гость, поднимаясь из-за стола, пряча руку за пазухой. — Угощением брезгуешь, вошь морская?!
— А ты сам из чаши мужа сего отпей, а потом орать будешь, — на плечо крикуна тяжело опустилась рука в черной перчатке. Точнее, лапа, придавившая того тяжестью свода небесного к земле. — Испей. А потом и поговорим. Про уважение, смирение и покорность Воле Божьей!
Крикун вскинулся, было, и сразу сдулся, потому что рядом с черноруким, похожим на младшего командира ландскнехтов, откуда ни возьмись, появилось еще два его подобия — такие же хмурые, плечистые и очень хорошо вооруженные. Видать, подчиненные.
— Испей, — очень доброжелательно повторил наемник, но его неприятный взгляд не вязался с вежливым предложением.
Скандалист побледнел и начал что-то лопотать. Солдат в перчатках шевельнул пальцем, и его помощники без промедления и лишней суеты приступили к делу. Остроглазый любитель пива с ходу получил по зубам той самой кружкой, из которой он собирался угостить Витмана, затем был напоен из нее же остатками пива, а в завершение процедуры отправлен восвояси пинком под зад с наказом передавать бургомистру привет и пожелание здравствовать. Если случится под забором не окочуриться.
Напротив обалдевшего от калейдоскопа событий матроса присел еще один из спасителей, доселе державшийся в тени. Не очень высокий, но прямой, как пика, худощавый. С обжигающе холодными глазами.
— Я — капитан Швальбе. А ты — Отто Витман. Матрос с «Золотой Лани», — худощавый отмерял слова коротко и скупо, как мерки пороха в осажденном городе, его палец указывал Витману точно между глаз, как пистолетный ствол. — Две седмицы назад тебя вытащили из воды датчане. А вот «Золотая Лань» не пришла ни в один порт Немецкого Моря. И не придет. Вас было двое, кто спасся. Но только что тебя пытались отравить. Люди местного бургомистра. Почему?
Он был зол, очень зол! Тот-Кто-Несет-Много-Рук не принял бой, издалека услышав призыв — сбежал. Пользуясь преимуществами своей природы, ушел на глубину, куда не было хода даже Ему, отказав в славной битве и желанной смерти. Это плохо, обидно. Опять придется слушать плеск волн и писк китов. Надоело. Устал. Скучно.
Не беда. Выход есть всегда. И сейчас есть. Неживые. Те, что скользят по поверхности Его владений, иногда принося Ему жертву своими маленькими детьми, которые будучи не в силах долго качаться на волнах, тонут. Они вкусные. Хоть и очень много надо их, чтоб насытить Его чрево. Неживых много. Иногда очень много. Целыми стаями бегут куда-то, изредка опускаясь на дно, наверное, тоже умирать.
Если иных противников не осталось — пусть врагом станут неживые! Он объявляет им войну насмерть. Неживых много, они смогут подарить Ему покой. Вечный покой.
Холодные обливания, смена кабака и подогретый бульон с потрохами сотворили маленькое чудо. Отто отчасти протрезвел, не сказать, чтобы полностью, но достаточно для более-менее обстоятельной беседы.
— Ну а потом он пасть как откроет! — распаленный воспоминанием, матрос широко раскинул руки. — Где-то так, но раз в пять больше! Или в шесть!
Капитан переглянулся с соседом, неприметным, уже не молодым солдатом с такими же холодными глазами. Немногим ранее Швальбе представил его как Мирослава.
— Ярдов шесть-семь? — уточнил капитан. — Многовато.
Капитанов сосед только плечом дернул.
— Все может быть. У страха глаза велики. А вода еще и очень меняет размеры. Притом в разные стороны.
— Не верите?! — подскочил уязвленный Отто. — Да я почти у Зверя в зубах был! Пречистая вызволила! — матрос истово перекрестился. — Зубищи — во!..
— Только в пять раз больше, — закончил за матроса Швальбе. — Дружище, не горячись, собери мысли в кучу и повтори все с начала.
— Да что там повторять, — Витман тоскливо огляделся, надеясь обнаружить в пределах досягаемости хоть кружечку пива. Не нашел. Мирослав раздраженно дернул себя за седоватый ус, и Отто торопливо продолжил:
— Ну, значит так. Шли мы из Антверпена в Куксхафен. Сюда, стало быть. Грузом шерсть была, ну и по мелочи всякой, что Мартен в трюмы набил. Мартен — это владелец наш.
— Мы знаем, — кивнул Швальбе. — Продолжай.
— Шли спокойно, — продолжил Витман. — Ветер ровный, море, что зеркало твое. И тут…
Матрос осекся, скрипнул зубами и сжал кулаки, одновременно ссутулившись, словно укрываясь от ветра. Похоже, даже сейчас, спустя время, будучи на берегу и в безопасности, он чувствовал себя очень неуютно, вспоминая те события. Впрочем, его душевные терзания Мирослава ничуть не тронули.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});