Краем глаза Пархоменко заметил, как Зотов укоризненно покачал головой, но не подал виду, что заметил. Да и Батон задал вопрос:
- Что ты хочешь, начальник?
- Поделиться со мной информацией.
- А вы это всё на бумагу запишете?
- Ну, почему же? На то, что ты скажешь у меня память хорошая. О налоговой инспекции я могу на время забыть.
- И какая информация вас интересует?
- Всё что происходит на кладбище и за его пределами.
- А что там может происходить? Ну, выпьем… Иногда с девками покувыркаемся.
- Значит, не договорились?
- Я подумаю.
- Думай. Срок один день. После этого у тебя могут возникнуть неприятности. А сейчас иди!
- А что я скажу хозяину?
«Вроде, клюнул»,- отметил про себя Пархоменко. Поэтому ответил: - Я же у тебя интересовался наличием паспорта. Вот это и скажешь.
Батон ушёл. А Григорий Маркович посмотрел в глаза Зотова и спросил: - Я что- то не так сделал?
- Да как-то не по-человечески получилось,- сказал Зотов.
- А по-человечески это как? Уважаемый Валерий Дмитриевич, извините, что у вас отняли время! Не будете ли Вы так любезны, рассказать, что Вам известно, о том, что происходит на кладбище?
- Ну не так, конечно, а как-то более интеллигентно.
- А он интеллигентно поступал?
- Так то же- он. А мы то …
- Возимся с грязью, и хотим в ней не запачкаться? Нет, милый мой! Так не бывает. С волками жить - по-волчьи выть. Это не мы с тобой придумали. Это народная мудрость, основанная на многовековом опыте, говорит. Или ты полагаешь, что, используя только что перед тобой продемонстрированный психологический эффект, я запачкал свой мундир? Пачкают, когда берут на лапу, пачкают, когда бьют, когда унижают человеческое достоинство. Работа у нас такая соприкасаться с грязью. И физический закон гласит, что соприкасаясь с чем либо, оставляешь следы на себе того с чем соприкасался. По-другому не получится. Но соприкасаясь, нельзя оскверняться, вот что главное. Солнце тоже своими лучами соприкасается не только с цветами, но и с навозными ямами, но оно ведь от этого контакта не оскверняется. Не знаю только, кто это сказал?
- Диоген.
- Вот. С седых времён это знали и понимали. А у нас некоторые теоретики перепутали понятия «соприкосновенье с грязью» и осквернение. Можно всю жизнь соприкасаться с грязью и не оскверниться. Всё зависит от человека. И таких много. К сожалению, есть множество и противоположных примеров. Надеюсь, объяснил на понятном языке.
Пархоменко тут же набрал номер телефона начальника уголовного розыска Кедроградского сельского отделения милиции.
Трубку поднял Варнавский.
- Здравствуй Аркадий Иванович! - сказал Пархоменко. Не помешал?
- Помощи будешь просить или как? Через трубку до Григория Марковича донесся тяжёлый вздох Варнавского. «Никак на ковре у начальства побывал»,- отметил про себя.
- Наоборот помочь хочу. Или так достали, что и помощи не рад?- сказал Пархоменко.
- Кто же от помощи откажется.
- Кража коровы у тебя в глухарях значится?
- Если бы одна, а то целых три и в разных деревнях. Неужели у тебя их след отыскался?
- Представь себе, да. Но работнички твои. Из одной деревни. Думаю, что по этому делу я имею полный расклад: где, когда, кто и куда сбагрил похищенное. Присылай своих орлов!
Шашлычника Алиева в Синеречке нашли сразу. Долго клялся мамой, что никакого мяса ему никто не привозил. Но, когда назвали Батона, сник. «Было такое»- сознался он.
-Ай-я-яй! Как же ты теперь своей маме в глаза посмотришь? - пристыдил Алиева Пархоменко.
Тот сидел, опустив глаза.
На следующий день Батон снова был доставлен в РОВД.
- С этим я пока сам поговорю,- сказал Григорий Маркович орлам Варнавского.
- Что надумал?- спросил он, когда остался наедине с Батоном.
- Спрашивайте, что вас интересует.
- Мы, кажется, определились в прошлый раз об этом.
- Так в прошлый раз я всё и рассказал о выпивке и бабах.
- Значит, кроткий, послушный и непорочный, что агнец?
- Почему же? Грешный, как все.
- Но ведь выпивкой и бабами в кладбищенских пенатах дело не заканчивается?
- О чём-то другом мне ничего не известно.
- Похоже, что деревянный бушлат от Сухого тебе дороже, чем откровенность с нами.
- Ну, ей Богу ничего такого на ум не приходит. Вы подскажите, может и вспомню.
- Хорошо. Подскажу. Приоткрою окошечко. Но только маленькую щель, чтобы ты убедился, что мы знаем очень многое. И от того, как ты будешь исповедоваться, мы будем судить о том, насколько ты откровенен и чистосердечно раскаиваешься. Свои грехи и грехи подельников ты знаешь. И знаешь, что за них можешь сесть на нары. Притом может получиться так, что, не уходя из этого кабинета. Так что тебе пять минут на размышление. Твоя судьба в твоих руках.
- Спрашивайте. Всё, что знаю, скажу.
- Дай-то Бог, дай-то Бог! - Как думаешь, если я начну тебе считать количество грехов твоих и подельников, пальцев на руках хватит?
- Хватит одной руки.
- У меня другие сведения, которые говорят о том, что объём выполненных «работ» ты явно занижаешь. Своего знакомого, которого вы все зовёте Азиат, знаешь?
Батон стал морщить лоб, делая вид, что силится вспомнить.
Пархоменко покачал головой.
- Прямо скажу: артист из тебя плохой. – Шашлычник из Синеречки: это тебе о чём-то говорит?
- Так бы и сказали.
- Сказал. Жду, что ты теперь скажешь?
- Ох, вы и хитрые, Григорий Маркович!
- Нет, ты хитрее меня.
- Это ещё почему?
- Если бы я был хитрее тебя, ты бы не узнал, что я хитрый.
- Батон залился смехом. К своему изумлению он вдруг пришёл к неожиданному выводу: ментов он не любил, а этот ему всё больше нравился. К сожалению, похоже, действительно многое знает. Хочешь, не хочешь, нужно «колоться».
- Ну, мясо возил…
- Мясо?- переспросил майор. – У тебя на кладбище животноводческое хозяйство?
- Да нет, Касьян и Чумазый припёрли.
- Насколько я располагаю информацией, в списке кладбищенских работников эти лица не значатся.
- Из деревни они.
- Ладно. Ты сказал, что «припёрли». А сколько раз опять запамятовал? Только не нужно финтить. Не футболист. Азиат уже дает полную раскладку в соседнем кабинете.
- Два раза.
- Так это Азиату. А остальным?
- Остальных Сухой знает.
- А ты не ведаешь?
- Так…, в общих чертах. Только не для протокола.
- Пока без протокола. Но если о тебе начнут говорить другие, да ещё о том, что утаил, надеясь на то, что авось не знают – тогда не взыщи. Но перейдём к более серьёзным вещам. Сам же понимаешь: мясо - только прелюдия. Что ещё вспомнил?
Батон снова заёрзал на стуле.
- Смотрю я на тебя, Валерий Дмитриевич, до чего же ты плохо соображаешь. А в твоём положении: исповедь, как на духу – единственное твоё спасение.
- Я что-то больше ничего такого за собой не припомню.
- То есть, мне нужно второй раз увеличить щель в окошечке, чтобы ты прозрел и память восстановил. Дело так не пойдёт. Ты сидишь и боишься, что скажешь лишнее, о чём милиция, может, и не знает. Такая позиция – прямой путь на нары. Но я ещё в последний раз щель в окошечке расширю и, в зависимости от твоих ответов, буду думать, куда тебя определять.
Григорий Маркович, достал из стола фотографию Ознобишина.
- Посмотри внимательно и вспомни, что тебя связывает с этим человеком?
Батон мельком взглянул на фотографию и отодвинул в сторону.
- Так это же копач. С ним дела имел исключительно Сухой.
- Дела-то Сухой имел, но все поручения его, по имеющейся у меня информации, выполнял ты. А кто кому кашлял, мы разберёмся. Вот я и хочу получить от тебя исчерпывающий ответ, какие поручения, когда, где, при каких обстоятельствах тебе давал Сухой? Только не юли и в беспамятство не впадай! На этот раз я уже буду смотреть, стоит ли мне о тебе замолвить словечко перед прокурором.
- Однажды ночью приехал этот копач и о чём-то долго шушукался с Сухим. А потом меня Сухой вызвал и предложил сделать захоронение.