Читать интересную книгу Хаос в школе Прескотт (ЛП) - Стунич С. М.

— Если хоть один волосок упадёт с ее головы, я убью тебя, Фадлер, — брат Кайлера, Дэнни, делает шаг вперёд, ноздри его раздуваются. У него тоже обладает внушительными размерами, его плечи шире любого из Хавоков, а руки размером со стволы деревьев. А еще он выглядит взбешенным.

Сердце в любой момент выпрыгнет из груди, я провожу языком по губам и прикидываю наши шансы. Их пятеро, как и нас. Не могу утверждать, осознают ли парни, после того, что сказал Оскар, но меня нельзя просто так взять и выгнать. Я не какая-то игрушка для их маленькой банды, которую можно только трахать и прогонять, когда вздумается. Вовсе нет, я как никто другой умею надирать задницы.

— Я могу взять на себя Кайлер, — я высказываю свои мысли, потому что действительно думаю, что самым подходящим вариантов в этой ситуации будет разбиться на пары с примерно похожим размером соперника. Оскар глядит на меня, поправляя очки на носу средним пальцем. Его фирменное.

— Билли не считается? — спрашивает он, и я пожимаю плечами.

— Я выбила из нее дерьмо в прошлом году без особых усилий, так что ее можно даже не рассматривать.

— Катись к черту, ты, гребаная шлюха, — выплевывает Билли, перекидывая свои темно-бирюзовые волосы через плечо. — Все мы знаем, что рано или поздно ты раздвинешь свои ноги для Хавок. Но отправлять их решать твои проблемы за легкую киску? Не настолько же ты жалкая.

Иногда, я не думаю, совсем. Я выдрессировала себя. Я просто реагирую. Я устремляюсь к Билли, потому что не осточертела эта словесная перепалка, лучше просто уже ударить. Я подправлю ее тупое лицо, вбив его в асфальт, говорю себе, уже замахнувшись, но тут тёплые руки так резко обвивают мою талию, что весь воздух разом вылетает из моих лёгких.

— Никаких драк на территории школы, — бурчит Вик, держа во рту сигарету. Она плотно зажата между его зубами, но дергается каждый раз, как он что-то говорит. — Мы потрясем своим грязным бельем где-нибудь в другом месте, — он кивает подбородком Каллуму и Хаэлю. — Отпустите эту сучку.

— Серьезно? — возмущается Хаэль, а щеки его окрасились. — Эта шлюха, постоянно сидящая на членах, набралась смелости и решила, что может донимать нашу девушку, и ты вот так просто позволишь ей уйти?

Ярость и желание подраться уже успела застелить мне глаза, но я услышала каждое произнесенное слово. Наша девушка. Это было за гранью реальности, но мне стоило знать, что мальчики Хавок не шутят. Как только я дала свое согласие, все стало реальным. Все это.

— Исчезни, Кали, — командует Вик, когда Хаэль отпускает себе под нос различные ругательства, но все равно подчиняется приказу, нравится ему это или нет. — И вы тоже, пошли нахрен отсюда.

— Да пошёл ты, Чаннинг, — язвит Митч, и Кали падает к нему в объятия, мямлит, как маленькая жертва. Мне никогда не следовало доверять ей, делиться грязными секретами на наших ночевках. Она всегда использовала мои же слова против меня, начиная от украденной работы, заканчивая Хавоками. Кали Роуз-Кеннеди — предательница, самый настоящий кошмар. И если парни в скором времени не возьмутся за нее, я клянусь, что сделаю все сама.

— Только попробуй тронуть мою девушку, и мы узнаем, у кого действительно больше власти.

Вик улыбается.

Это не та милая улыбка, которая ему так идет, эта, скорее, ироничная, вымученная.

— На это и рассчитываю, — отвечает он, заключив меня в объятия, лишая возможности дышать.

— Где ты был? — спрашиваю я, глядя, как глаза его темнеют, а лицо становится отстраненным.

— Позже, — обрывает он и ведет меня по коридору, представляя всей школе, а мое обручальное кольцо отливает солнцем.

Меня тошнит от того, как сильно я наслаждаюсь происходящим.

Глава 17

В пятницу Виктор снова зовёт меня к себе, так что я беру свой рюкзак и оставляю спальный мешок. Он, как всегда, сидит на пластиковом стуле с сигаретой в руках наблюдает за закатом.

— Где остальные? — спрашиваю я, бросив рюкзак на землю рядом с ним. Он переводит взгляд с неба на меня, явно чем-то взбешенный.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Еще не приехали, — Вик тушит сигарету о металлическую пепельницу, а затем тянется к моему запястью, дергая к себе на колени. Из моего рта вырывается сбитый звук, и пламя накатывающими волнами рвется из меня наружу словно сладко вещая, что сначала будет немного больно, зато потом станет ох-как-хорошо. А потом оно снова так разговорится, что я онемею и больше никогда ничего не смогу почувствовать. Он смотрит на заросшие кусты, создающие своеобразный забор вокруг участка. Всю неделю он был чертовски расстроен и взбешен, что бы там ни произошло в понедельник.

Но когда Виктор Чаннинг говорит «позже», становится очевидно, что именно он решает, когда рассказать, что произошло в офисе Директора Вана.

— Вы всегда собираетесь по пятницам? — спрашиваю я, и он пожимает плечами, мышцы перекатываются, как в отложенный двигатель, он готов бороться в любой момент. Я узнаю эту бдительность в нем, готовность к чему-то даже когда он отдыхает, потому что во мне это тоже есть. Глубоко внутри меня живет дикая кошка, она ждёт того момента, когда сможет выпустить коготки, показать клыки, зная, что ей в любом случае придется это сделать, ведь мир жесток, так жесток. Один неверный шаг, одно неправильное действие, и все разрушится.

— Мы делаем это годами, помогает держаться вместе. Большую часть работы мы выполняем на выходных, так что, — Виктор оборачивается, чтобы посмотреть на меня, и ветер треплет его волосы, заставляя мое сердце делать странные вещи внутри моей груди. — Где твоя сестра?

Я напрягаюсь. Мы толком не говорили о Хизер, о том, что она значит для меня или о том, на что я готова пойти, лишь бы защитить ее. Мне почему-то кажется, что Виктор уже знает. Тянусь к нему, проведя пальцем вдоль его ярко выраженной челюсти, просто чтобы проверить, позволит ли он мне. Я никогда не видела его с девушкой, но, очевидно, что они у него были. Целое множество. Что-то темное бушует внутри меня, и я сдерживаю эмоции, чтобы они не показали свои уродливые головы.

— У друзей. Но, честно говоря, друзей, которые могли бы принять ее у тебя, становится все меньше, — наружу вырывается сухой смех, и я провожу ладонью по лицу. Устала. Чертовски устала. Но такова моя жизнь. Такое ощущение, что я не спала должным образом уже долгие годы. Те две ночи у Арона были похожи на сон, почти болезненное напоминание о том, что мне нечасто представляется возможность как следует отдохнуть, даже когда я пытаюсь довольствоваться коротким незначительным сном. — А моя мать, Памела, не любит, когда нас подолгу нет. В конце концов, она из-за этого взбесится.

Вик усмехается, но звук совсем сухой, похож на злобный смех. Лишенный юмора. Он зажигает еще одну сигарету и держит ее меж пальцев. Сегодня какая-то сучка наорала на него за то, что он курил перед зданием школы. Он сверкнул своими белоснежными зубами, приказал ей закончить свою анти-курящую кампанию, а затем кинул бычок в ее модный внедорожник, прожигая кожу.

Та наехала на него, откинув свою газировку куда-то в сторону, пока пыталась спасти свою дорогую обивку.

— «Подсластитель, который находится в том, что ты пьешь, является известным канцерогеном. Который, вероятно, убьет тебя раньше, чем мои сигареты, но я же не запихиваю их тебе в рот. Иди трахни кого-нибудь и хорошего дня».

Он вроде был в настроении.

Мне это почти нравится. Почти.

— Позволь мне было честным с тобой, Берн, — превращая мое имя во что-то иноязычное, горячее. По телу пробегает дрожь. — Я не боюсь Памелу Пенс, — Вик произносит ее имя так, словно это просто налет на языке. — Она может беситься, сколько влезет, мне, черт возьми, плевать на это.

— Я боюсь не ее, — произношу я. Ложь. Какая-то маленькая часть меня, спрятавшаяся в темноте, всегда будет бояться мою мать, навсегда останется той маленькой плачущей девочкой, потому что ногти ее матери слишком глубоко впиваются в кожу. «Сядь на колени к папочке», — командовала она, каждый раз, когда я находила в себе немного силы, чтобы противостоять ей. «— Он не мой папочка», — кричала я в ответ, но все бестолку, ведь в конце концов я все равно оказывалась у него на коленях — извращенца, чьи прикосновения задерживались слишком надолго, и улыбка была чересчур глубокой.