— А ты не могла бы ту картину… ну хотя бы для меня сфотографировать? — Изольда внезапно остановилась, словно пораженная какой-то догадкой… Новая идея ей очень понравилась. В отличие от Инны.
— Допустим, но под каким соусом? Мол, хочу запечатлеть коллекцию ваших картин для господ грабителей? То-то она обрадуется!
— Ну, милая, зачем же так утрировать? Дама не так глупа, чтобы бояться, как ты говоришь, небогатых сочинительниц. Тем более обычной сотрудницы сферы услуг, каких у нее полно. Горничная, кухарка, журналистка — какая, в сущности, разница? Уверяю тебя, у дамы давно есть все твои паспортные данные. Те, кто ее охраняет, пробили тебя по своим каналам. Не вздумай ей лгать. Будь попроще! Скажи небрежно: мол, хочешь сфотографировать автора будущего бестселлера на фоне ее прапрабабушки. Вот увидишь, амбициозная старуха клюнет, да еще как! Скромные бабушки, поверь мне, мемуары не пишут. И дорогих писательниц не нанимают. Они огурцы на даче выращивают.
— Как Василий Петрович? — не удержалась от сарказма Инна. — Еще вчера вы, тетушка, убеждали меня, что надо срочно смываться из вашего бандитского города! — продолжала она. — А тут вдруг вы так переменились. С какой стати? Неужели решили принести меня в жертву мафии? Похоже, питерская «коза ностра» помогает старушке в память о ее убиенном сыне, а заодно присматривает за ее наследством. Убейте меня тоже, если не права, Так что же мне, тетушка Изольда, теперь под пули лезть? Ради какой-то странной картины? Извините, конечно, но я не жажду влезать в эту историю!
— Инночка, милая, — Изольда взглянула на нее очень грустными глазами и погладила по руке, — прости меня. Ты права, к старухе ходить не надо. Ни одна картина в мире не стоит твоего благополучия и душевного покоя. Давай сейчас же в кассах — здесь, на Грибоедова, поменяем твой билет на самый поздний поезд, потом как две приличные дамы сходим в оперу, а ночью я провожу тебя на Московский вокзал.
— Здорово придумано. Очень умно. Мне нравится, — язвительно сказала Инна. — Только этот замечательный план мне не подходит.
— Почему? — искренне удивилась Изольда. — Потому что как раз завтра старушка ждет меня к чаю. Если я ни с того ни с сего уеду, это будет выглядеть еще более подозрительным, чем если останусь. У ее сына, недавно усопшего магната Никиты Покровского, между прочим, и в Москве было полно дружков. Даже, страшно сказать где.
— Ну и где же? — спросила Изольда с легкой иронией.
— Например, в Думе, — парировала Инна, наслаждаясь произведенным эффектом.
Изольда и вправду посерьезнела.
— Ладно, уговорила. Оставайся. Я только рада. Однако нам надо спешить в оперу! — объявила она, бегло взглянув на маленькие часики на изящном запястье. — Казанова уже ждет нас у служебного входа.
ГОСПОДИН ОСВЕТИТЕЛЬ
У театрального подъезда их встречал немолодой мужчина в рыжем, в тон поредевшей и слегка поседевшей огненной шевелюре, свитере, из-под которого выпирало изрядное брюшко. Он чем-то напомнил Инне постаревшего героя-любовника из провинциального театра, хотя всю жизнь провел на службе у Мельпомены Санкт-Петербурга.
— Изольда Анатольевна и… мм… мадам Инна, искренне рад нашей встрече, — церемонно раскланялся кавалер, и дамы, переглянувшись, едва не прыснули в ладошки. Уж очень не вязались его нынешние «цирлих-манирлих» с воспоминаниями Изольды и Инны двадцатилетней давности.
О шумных загулах Ромки Караваева и его бесконечных любовных интрижках судачила когда-то половина студенческого Ленинграда. Его приключения изрядно смахивали на озорные рассказы эпохи позднего Ренессанса. Или на выходки персонажей итальянской оперы-буфф. Или на что-то вроде новелл петербургского «Декамерона». Здешний сырой климат и расчетливый двадцатый век давно не производили на свет таких безбашенных мачо и подобные озорные сюжеты.
Ромка удирал от законных мужей по черным лестницам, благо их еще немало осталось в центре Питера, прятался от разъяренных соперников в люки под сценой и забирался на колосники, бывало, даже стоял не дыша, завернувшись в театральный занавес. Он оказывался не раз бит и даже однажды был жестоко сброшен в Финский залив. Но натуру не изменишь экзекуциями и моралью не приструнишь. Какая, к чертям, мораль, если кровь играет в жилах, как молодое вино! Всем своим могучим обликом и наглой физиономией Ромка в молодости напоминал озорного Вакха. Может, потому и пошел служить Мельпомене, что был артистичнее многих солистов их театра и не вписывался в скучную жизнь обычных клерков?
Вообще-то, как считала Изольда, Роман Караваев родился в Питере по недосмотру высших сил. Ему бы появиться на свет где-нибудь в роскошном, залитом светом Средиземноморье.
Там, где щедрое солнце располагает к расслабленной лени и флирту, яркие краски окружающего мира не позволяют впасть в уныние, а веселая музыка заставляет ноги, обутые в легкие сандалии, к месту и не к месту сами собой пританцовывать. Однако и в хмурых депрессивных питерских сумерках Ромка Караваев чувствовал себя так, словно находился где-нибудь на веранде греческой таверны или на берегу бирюзово-аквамариновой Адриатики. Наслаждался жизнью от души и щедро позволял женщинам обожать себя. Однажды он до того зарвался, что увел любовницу у главрежа одного из ведущих театров. Вот тогда-то многим стало ясно: престарелые и давно уступающие ему по мужской части соперники ходу в искусстве Ромке не дадут и на режиссерский факультет, куда он давно мечтал поступить, непременно провалят. Так и вышло. Впрочем, Ромку вполне устраивала и его должность главного художника по свету, не особенно нервная и обременительная, а главное, оставлявшая кучу свободного времени для кутежей, женщин и посещения скандальных культурных мероприятий Ленинграда.
Один из его стремительных молодых романов был со старшей Изольдиной дочерью Галкой. По иронии судьбы или, возможно по тонкому расчету вузовского руководства первый курс медицинского, где училась Галка, выезжал в тот год на картошку с второкурсниками театрального. Наверное, чтобы мазать синяки и перевязывать ссадины артистам после юных кутежей. И приучить их пользоваться презервативами, хотя в ту давнюю, «доспидовскую» эпоху это не считалось обязательным. Тогда-то Ромке, метко прозванному артистами Ромео, и приглянулась молодая веселая медичка. Они провели чудный месяц в бараке, с боем отвоевав себе незанятую койку в уголке. Каждую ночь оттуда, к зависти прыщавых студиозусов, раздавалось Ромкино раскатистое рычание и томные Галкины стоны. Но, вернувшись в Питер, Галка быстро раскусила богемного Казанову и переметнулась к другому, более надежному ухажеру. А Ромка погулял-погулял да и женился, к удивлению многих, на самой заурядной девице — с неяркой внешностью и прозаической профессией бухгалтера. Зато она всю жизнь была верна ему, как Пенелопа, родила двоих детей, зарабатывала больше мужа и всегда смотрела на него с нескрываемым восхищением, мудро закрывая глаза на бесконечные похождения благоверного…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});