class="p1">Отыскав нужный дом, в лифте-кошмаре клаустрофоба я поднялся на восьмой этаж и по коридору, где мешались ароматы борща, котлет и какой-то сивухи, протопал в самый конец.
Нужная квартира была слева: подранная дерматиновая дверь, каких уже не сыскать, заляпанная жиром стена. Я вдавил кнопку звонка и прислушался к голосу футбольного комментатора, доносящемуся из-за двери. Кто-то прошаркал открывать. Щелкнул замок, и выглянула женщина неопределенного возраста, красномордая, сизоносая, с отеками под глазами.
— Ты кто? — просипела она.
Меня обдало густым алкогольным духом. Это — мать Димона? И тут я понял, что ничего не знаю о парнях, сегодня — день откровений. Микроб оказался сиротой при живой матери. Я думал, Левашов — гопник-дурачок средней одаренности, а вон оно как. Хорошим манерам взяться у него неоткуда. Хорошо вообще не сел и не спился.
— Здравствуйте, я к Диме. Позовите его, пожалуйста.
Женщина посторонилась, открывая живописнейший вид: обшарпанные обои, серый от сигаретного дыма потолок, почерневшее зеркало в старинной раме и шкаф без одной дверцы.
— Димка! — крикнула она, обернувшись. — Вот стервец!
Димон в своей комнате и там смотрел футбол и не слышал ее, хозяйка квартиры постучала сперва рукой, потом ногой. Обматерила сына, добавив, что к нему пришли. В ответ он наорал на нее. Дверь распахнулась, и оттуда донесся рев комментатора:
— Опасный момент! Удар! Го-ол!
Димон вышел из комнаты, вызверился на мать, но увидел меня, напрягся, быстро спрятал за спину забинтованную руку.
— Уходи, — крикнул он.
При этом больше всего на свете ему хотелось, чтобы я остался.
— Димон, что за детсад? — Я переступил порог. — Я пришел к тебе и никуда не уйду, пока мы не поговорим.
— Я все уже сказал Санычу, — уперся он.
Опухшая мать Левашова ушла в соседнюю комнату, донесся ее ор и детский плач. Я зашагал к Левашову, взял его шею в захват и потащил парня прочь из квартиры, в коридор. Пока он сообразил, что надо вырываться, я уже отпустил его, толкнув к стене.
— Что происходит? — прорычал я. — Микроб суициднул, ты медленно себя убиваешь. На хрена?
Глаза Левашова полезли на лоб, новость о самоубийстве Микроба отбила у него желание скандалить.
— Микроб — что?
— С моста спрыгнул. Чудом из реки достали. А ты что творишь! — Я кивнул на его перебинтованные пальцы. — К сорока годам обрубком останешься. Инвалидность полторы тысячи, жирная жена, потому что на фиг ты кому нужен обрубком. Еще нравится быть токарем? Палец-то хоть цел, или совсем отпилил его?
Опустив голову, Димон сказал:
— Ну как цел… Сказали, будет плохо гнуться.
— А вернешься в команду — деньги, поездки, девочки. Мы недавно из Ферганы приехали.
— Я смотрел игру. Круто вы их, узбеков этих!
— Тебя не хватает. Вот реально не хватает.
— Лучше быть худшим из лучших, чем лучшим из худших, — проворчал Левашов.
— Так стань лучшим! Ты с Воропаем в неравных условиях, он-то мяч с детства профессионально гоняет, школа «Динамо», лучшие тренеры. Он не круче тебя, он просто раньше начал забег, сечешь? Ты за год реально вырос. Так жалко, что ты талант закапываешь.
— Ты в натуре так считаешь? — Димон неверяще посмотрел на меня.
— Как? — не понял я.
— Что… талант? — последнее слово он прошептал.
— Конечно. Стал бы за тобой Димидко бегать! Тебе просто надо немного прокачаться, и на скамейку сядет Воропай. Дай пять!
Я замахнулся, Димон — тоже, но вспомнил о порезанном пальце и ударил левой ладонью по моей правой.
— Короче, — сказал я, — хватит мять титьки, пойдем к пацанам футбол смотреть и жрать. И вообще, переезжай к нам, койка свободная есть, потому что это, — я кивнул на дверь его квартиры, — разве жизнь?
Левашов погрустнел и качнул головой.
— Не могу, пацанов жалко.
— Каких?
— Ну, братьев. Киря и Колян, им по семь лет. Близнецы.
До меня дошел весь трагизм положения Левашова, но психотерапевт-манипулятор во мне не дал отрефлексировать и сразу подхватил тему:
— Бабла заработаешь, квартиру купишь, опеку над ними оформишь, она ж бухает по-черному. В спортшколу устроишь, тоже мяч гонять будут, ну?
Он расправил плечи, почесал свои белые кудри, улыбнулся от уха дор уха. Есть! Получилось, Левашов с нами!
— Так а сейчас-то футбол смотреть пойдешь? — продолжил я. — Сан Саныч от счастья… ну ты понял.
— Он не злится на меня?
— Да он прыгать будет до потолка, отвечаю!
И Димон пошел. В чем был — в растянутых спортивках и свитере, только куртку накинул. Он тарахтел всю дорогу, как заведенный, планы строил. Всего-то человеку нужно было понять, что он нужен команде. Но почему столь прозрачные вещи раньше были неочевидными?
На сообщение Димидко «Как дела» я отвечать не стал. А когда пришли домой, мы с Левашовым поднялись на лифте не к пацанам, а к ветеранам.
— Постой пока здесь. Сюрприз Санычу будет. И сам увидишь, злится он или нет.
Левашов кивнул и заговорщицки улыбнулся, спрятался за стену. Я нажал на кнопку звонка. Открыл мне Саныч, спросил с порога:
— Ну что? Тебя тоже послали?
Вместо ответа я крикнул:
— Мужики, встречайте! Знаменитый атакующий полузащитник, Дмитрий Левашов!
Димидко уронил челюсть, увидев выходящего из укрытия Димона, который менжевался, как нашкодивший щенок.
— Охренеть! — выпучил глаза выглянувший из квартиры Колесо. — Димон! — Он заметил забинтованную руку Левашова и наигранно возмутился: — Неруш, ты по-хорошему не мог договориться? На фига пацану пальцы сломал?
Подоспевший Матвеич и Гребко грянули смехом. Левашов заулыбался, почесал в затылке.
— Так это… Руки в футболе только мешают.
— Иди сюда, брателло! — Колесо раскинул руки, сграбастал Левашова, похлопал по спине и затащил в квартиру.
Димидко, наоборот, вышел в коридор, подождал, когда захлопнется дверь.
— Знаешь, я готов поверить, что ты ему пальцы сломал, чтобы притащить сюда. А если серьезно, как тебе это удалось?
Кажется, этот вопрос я сегодня слышал дважды и снова не ответил честно.
— Просто раньше он не осознавал ошибку и был не готов. Теперь я его лишь немного подтолкнул. Хвали его побольше, Саныч. Он тогда не просто превзойдет Воропая — горы свернет, костьми ляжет.
— Хм… С чего такие выводы?
— Ты ж видел, как он живет.
— В смысле?
— Ну, квартиру, мать.
Димидко покачал головой.
— Мы в коридоре разговаривали, дома у него я не был.
— Это сипец! Думаю, его никто никогда не хвалил, — сказал я и объяснил: — У него мать-алкашка, совсем конченая уже, и мелкие братья, которых он растит.
— Поэтому, видимо, он меня и не пускал внутрь. — Димидко ненадолго задумался и продолжил: — Но после такого перерыва я его в основной состав не поставлю!
— Он все понимает. И готов работать до кровавого пота.
— Это хорошо. А вот Воропай, похоже, не готов, расслабился гаденыш, и здоровая конкуренция пойдет ему на пользу. Спасибо, Саня. Идем, что ли, праздновать! Отмечать возвращение блудного сына.
— Но ты ж