– Под наблюдением? Как и меня?
– Опять вы за свое, – улыбнулся вдруг Архипов.
– Так что же вам от меня надо? – спросил я нетерпеливо. – Говорите и я пойду спать.
Сыщик вдруг неловко прокашлялся.
– Владимир Алексеевич, у меня есть четкое ощущение, что в своем расследовании вы продвинулись намного дальше, чем мы. Конечно, я мог бы вас вызвать официально, повесткой. Снять допрос по всей форме. И если бы вы начали что-то утаивать от следствия, я бы смог привлечь вас по закону.
– Что же вам мешает? – насмешливо спросил я. Уж что-что, а хранить инкогнито своих информаторов меня научили еще со времен работы в «Московском листке» – сам Николай Иванович Пастухов как-то спас меня от гнева генерал-губернатора Долгорукова, не выдав князю, кто именно написал под псевдонимом «Свой человек» про страшные последствия пожара на фабрике Морозовых.
– Мне ничего не мешает, – ответил просто Архипов. – Скажем так – я уважаю вас как литератора и человека. Кроме того, я полагаю, что в какой-то момент вы все же сумеете докопаться до истины. Возможно, вы сделаете это раньше меня. И когда вы это сделаете, вам понадобится помощь полиции – чтобы арестовать убийцу. Так?
– Думаю – да.
– Так вот, – продолжил Архипов, – я вызвал вас сюда с одной только целью. Если вы все же обгоните меня, пожалуйста, не старайтесь схватить злодея самостоятельно. Судя по всему, это человек умный, решительный и очень жестокий. Позвольте это сделать нам.
– Да-да, – усмехнулся я, – все лавры Шерлока Холмса, как правило, достаются инспектору Лестрейду.
Архипов только махнул рукой:
– Уверяю, в газетах мое имя не появится. Мы можем даже сделать официальное заявление, что убийца пойман именно вами, а полиция подключилась в последний момент. Да – даже не сыскное отделение, а просто полиция. Поймите, мне важнее, чтобы этого преступника арестовали. Обязательно арестовали.
– Почему?
– Он слишком умен. Чем меньше таких умных мерзавцев будет ходить по Москве – тем нам и вам спокойней.
Я не стал ничего обещать. Да и Архипов не настаивал, считая, что само развитие событий заставит меня воспользоваться его предложением. Мы расстались, и я поехал домой. Только войдя в гостиную и включив свет, я понял – до Рождества остались сутки. Завтра вечером – новое представление.
И новая смерть.
16
Список Дурова
Наступило 24-е. Оберточная бумага и полотно были сняты. Утром я съездил на Театральную и все-таки купил на базаре прекрасную елку, которую дворник установил нам в ведре, закрепив при помощи деревянной крестовины. Хорошо, что подарки я купил и упаковал еще заранее, – договорившись с Машей, что она начнет наряжать елку без меня, я поехал на Цветной бульвар.
Анатолий был уже там. Поздоровавшись, он предложил войти внутрь и посидеть в цирковом ресторане.
Сдав одежду в гардероб, мы уселись за столик и заказали закуски.
– Ну что? – сразу спросил я. – Вам удалось составить список?
Дуров-младший кивнул.
– Да. Это оказалось несложно.
– Покажете?
Дуров вынул из внутреннего кармана своего пиджака четвертинку листа бумаги, но не отдал мне.
– Список небольшой. Всего три человек. И, кстати, один из них – вон тот буфетчик.
Я скосил глаза. За стойкой скучал высокий мужчина в белом пиджаке. Волосы его были коротко подстрижены, а лицо – чисто выбрито. Я обратил внимание на его губы – они были так тонки, что казалось, будто он их нарочно подворачивает внутрь.
– Федор Рыжиков. Взяли пять лет назад официантом. Дорос до буфетчика.
– Так, – кивнул я.
– Второе блюдо нашего обеда пахнет не так приятно, – объявил Анатолий Леонидович, – это конюх Шматко, больше известный как Муму.
– Почему Муму? – удивился я странному прозвищу.
– Потому что немой. Он тоже нанялся пять лет назад, но как был конюхом, так и остался. Человек он немного того, – Дуров покрутил пальцем у виска, – и на него сваливают всю самую грязную работу. По мне, так для нас он никакого интереса не представляет. А вот третий пункт списка… Это да… Честно говоря, я и сам был удивлен.
– Кто же это? – подался я вперед.
Дуров медленно, как торжествующий игрок в покер, перевернул свою бумажку и положил ее фамилиями вверх. Первые два имени я уже знал. Знал и третье, хотя совершенно не предполагал его здесь увидеть. В конце списка значилось имя Лили Марсель (Елизавета Макарова).
– Вы знаете Лиззи? – спросил меня Дуров.
– Немного, – промямлил я, – мы виделись пару раз.
– О! Это забавная натура! Она хороша, как богиня, знает это и пользуется без всякого стеснения. Из нее вышел бы прекрасный охотник – реагирует на любое движение дичи и тут же – бах! Наповал. Остерегайтесь ее.
Я закашлялся.
Дуров посмотрел на меня настороженно:
– Вы ведь точно – только виделись пару раз? – спросил он.
– Два-три раза, – почти не соврал я.
– А мне показалось, что вы покраснели…
– Жарко натоплено, – промямлил я, расстегивая верхнюю пуговицу рубашки.
Дуров высоко поднял правую бровь. Потом левую. А потом громко хмыкнул.
– Ну, ладно, – сказал он, – просто хочу вас предупредить. Мадемуазель Лили – абсолютно испорченная натура. Во-первых, она не делает различия между мужчинами и женщинами…
– О!
– Во-вторых, несмотря на крайне игривую манеру общения, ее интересует не страсть сама по себе, а только деньги. Только деньги. И – много денег.
Дуров взял кусочек соленого огурца с тарелки, с аппетитом его пережевал и добавил:
– Однако при всем этом Лиззи глупа. У нее есть звериный инстинкт – это да. Но додуматься до таких убийств? Нет. Не верю.
Я еще раз скосился в сторону буфетчика.
– Этот, как его? Рыжиков, – сказал я задумчиво, – получается как единственный из по-настоящему подозрительных. Если не считать Саламонского.
– В Альберте я уверен, – прервал меня Анатолий.
– Понятно.
Я не стал передавать Дурову-младшему сомнений следователя Архипова по поводу его старшего брата. Была и еще одна загадка. Дуров говорил, что пять лет назад денег у Саламонского на выкуп цирка братьев Никитиных не было. А главный «ангел» Арцаков утверждал, что были. Вернее, не у него самого, а у Тихого. Получалась неувязка.
– Пойдемте, я вам кое-что покажу, – поднялся Анатолий Леонидович.
Я прошел за ним по уже хорошо знакомому мне круговому коридору, огибавшему манеж, потом по центральному проходу – до манежа репетиционного.
– Встанем вот здесь, – указал Дуров на груду сваленных вместе кусков декораций, – а то он нас увидит.
– Кто?
– Брат, – Анатолий указал на манеж.
Там и вправду стоял Владимир Леонидович – в серой рубахе, брюках и маленькой шапочке на голове. Судя по всему, на этот раз он был трезв.
– Ну, что ты копаешься? – крикнул Дуров-старший куда-то вбок. – Время! Ванька! Время!
– Да тут застежка погнулась! – послышался голос карлика.
Я хотел высунуться подальше, чтобы увидеть его, но Дуров-младший положил мне руку на плечо и удержал.
– Не надо, – прошептал он, – Володя работает, не будем его отвлекать.
– Готов! – раздался радостный крик Ваньки. – Давайте!
Дуров-старший вскинул руки вверх, повернулся к несуществующей публике и объявил:
– Дамы и господа! Разрешите вам представить купца первой гильдии Акакия Макакиевича Мартышкина! Мужчина он видный, статный и солидный, торгует чем придется, в барыше не ошибется! Лишнего не возьмет, пока вчистую не оберет! Акакий Макакиевич! Прошу!
На манеж выбежала маленькая безобразная обезьянка, одетая в купеческий кафтан. За нею – Ванька, несший в руках лоток с яблоками.
– А с ней и приказчик ловкий, ростом с морковку – Иван Иванович Полукопеечный! – объявил Дуров-старший. – Чем сегодня торгуете, почтенные?
– А вот яблочки румяные! – тонким голосом завопил Ванька. – Спелые да сладкие! Налетай, подешевело – было рубль, стало два!
Обезьянка ловко взобралась на плечо Ваньки и уселась там.
– Товарец-то стоящий? – спросил Дуров. – Не червивый? Не мороженый? Дай-ка на пробу.
Обезьянка схватила яблоко и протянула его дрессировщику. Но как только он протянул руку, чтобы взять яблоко, Акакий Макакиевич тут же откусил от него большой кусок.
– Э! Так дело не пойдет! – заявил Дуров. – Дай-ка мне другое!
Обезьяна уронила надкушенное яблоко в лоток, схватила другое и снова откусила уже от этого.
– Да что же это такое? – возмутился Дуров.
– А это, господин хороший, – заверещал Ванька, – мой хозяин тебе показывает, что у него все яблочки чистые! Без червячка, без гнилушечки.
– Я уж и сам вижу, – согласился Дуров. – Отсыпь-ка мне фунта два.
Он достал из кармана бумагу и ловко свернул большой кулек. Обезьяна стала выхватывать из лотка Ваньки яблоки, надкусывать и бросать их в Дурова. Яблоки летели куда угодно, но только не в кулек. Одно из них даже угодило дрессировщику в лоб.