С него было достаточно сознания того, что он все делает правильно. Он вспомнил вдруг Тимура и остальных ребят, с которыми провел на спецбазе две недели, и ему стало приятно. Все они очень понравились ему, и он знал, что никогда их не подведет. Он не помнил, что именно должен сделать, но знал, что не ошибается в своих действиях и что все идет по плану.
Доехав до станции «Каменья», Серега вышел из электрички и, стоя на платформе, дождался, когда поезд скроется за поворотом. Стало тихо, как обычно бывает за городом, и только в рельсах пощелкивали колеса удалявшегося поезда. Серега вдруг увидел перед собой лицо Тимура, глядящего на него с надеждой и строгостью. Он вспомнил, как Тимур говорил ему:
— Мы все надеемся на тебя. От тебя зависит безопасность нашего дела. Помни об этом.
«Да, — подумал Серега, — на меня можно положиться. Я не подведу».
Он посмотрел на часы и, спустившись с платформы, зашагал вдоль путей вслед уехавшей электричке. Он уверенно шел, зная, что скоро выполнит важное задание. Через сорок минут он снова посмотрел на часы и остановился.
Рельсы негромко сказали ему о том, что сзади приближается поезд. Посмотрев в ту сторону, он увидел на расстоянии километра игрушечные вагончики, показавшиеся из-за леса. Серега знал, что это был московский экспресс.
«Не подведи нас», — снова услышал Серега голос Тимура.
— Да не подведу я, — вслух ответил он, зная, что сейчас выполнит важный приказ, и шагнул на рельсы…
У дорожной обходчицы Прасковьи Тихоновны заболела сменщица. Дура, есть дура. Говорила ей — не бегай ты после бани за своим пьяным охламоном. Сам приползет на автопилоте. Нет, пошла, искала его по кустам и заборам, нашла, притащила на себе. Что мылась, что не мылась. И вот результат. «Тихоновна, выручай! Я вся горю, не пойму от чего».
Вот и шла Прасковья злая и невыспавшаяся по железнодорожной насыпи, в оранжевом жилете, с кувалдочкой на плече. Долюшка русская, долюшка женская… Зато на свежем воздухе, свой огород есть у времяночки.
И что одна-одинешенька — это тоже не беда, сколько их таких баб по России. Вон, Нюрка-сменщица не одна. Любовь, говорит у нее. Видела она эту любовь. Один глаз на Москву смотрит, а другой — на Минеральные Воды. И в обоих глазах одна любовь читается — к водке. Люблю, говорит, ты только наливай, не отвлекайся. А как набрался, так ищи его по лесу, как гриб. Нашла? Тащи на горбу во времянку… Хороша у нас на Руси любовь! Только больно он тяжелый, Нюркин ухажер. Сам-то он плюгавый, да сапожищи у него больно здоровы, сорок пятого размера и еще с подковками.
А не он ли это по насыпи тащится? Про волка речь, а он навстречь! Нет, этот городской, одет прилично. Трезвый, не шатается. Лицо счастливое. Улыбается. Может, новый русский? Так те, все на «мерседесах» ездют, а этот пехом… под московский двадцать первый. На рельсы шагнул и ручки растопырил, словно Анна Каренина!
— Да ты что же такое удумал, бестолковая башка?!
Раздумывать было некогда. Мужик на окрик никак не отреагировал. Тихоновна находилась от него в паре шагов, а потому, подбежав, размахнулась и тюкнула самоубивца тем, что было в этот момент под рукой, то есть кувадцочкой. В состоянии аффекта сама не поняла куда попала, но мужичок ахнулся в канаву, только городские штиблеты в воздухе мелькнули. Тут как раз и экспресс промчался, чуть Прасковью не задел.
Подошла. Лежит. На лбу здоровенная шишка. Это не беда! Лоб для мужика — самая бесполезная вещь. Жив ли? Дышит. Шепчет что-то. Жопер какой-то задание выполнил. Какой такой «жопер»? Может, шофер?
Эх, как там Нюрка своего носит? Вот так… На крюкишах. Взяли! Тяжеловат, не чета Нюркиному огрызку. Ну да ничего, донесем как-нибудь. Куда ж его? К себе, во времянку. Больше некуда. Кувалдочку я тоже не брошу. Упрут еще! Ну, мужичок, тронулись… Не в том счастье, чтоб лбом локомотив поймать, а в том, чтобы жить и поживать… Поживешь еще на белом свете.
* * *
«…ну, что я могу сказать вам, Волк… Я удовлетворен. Весьма удовлетворен. В докладе Слону я отмечу ваше усердие и профессионализм. Теперь мы, наконец, можем предоставить объекту „Губа " обещанный товар. А то он уже начал беспокоиться.
— Благодарю вас, Тигр. Но скорее уж не мое усердие, а Скорпиона. Между прочим, должен сказать, что, если бы не стимулген, объект „Джокер" вряд ли уложился бы в сроки. Правда, это снадобье не очень полезно для здоровья…
— Жизнь тоже не очень полезна для здоровья, Волк. От нее умирают. Кстати, Скорпион навел порядок после работы?
Вот тут, Тигр, случилось непонятное.
Скорпион использовал этот новомодный гипнонаркотик. То ли „Сирена", то ли „Горгона", не помню. В общем, какая-то древнегреческая вредная баба. Короче говоря, объект „Джокер"должен был сделать все сам. К этому все и шло. Он выехал в нужном направлении, вышел на станции Каменья, а потом исчез…
— Как исчез?
— Может, вы просто плохо искали его останки?
— Мы их вообще не искали. Но никаких сообщений о попавшем под поезд № 21 в этот день не было.
— И что теперь, Тигр? Как это отразится на проведении операции?
— Пока не вижу никаких препятствий. А „Джокера" мы найдем…»
Глава 16
НА ДЕЛЕ ДУМАЛ ТЫ О ТЕЛЕ, ОТПРАВИВ ВСЕХ НА БУКВУ «Ж»!
Если организация Кабачка была преступной не в большей степени, чем правительство любой из южноамериканских стран, то представители салтыковской группировки были попросту разбойниками с большой дороги. Это были откровенные бандиты, кичащиеся своей кровавой славой.
Уровень их деятельности предполагал использование кистеня, топора и ржавого тесака. Однажды на рабочей встрече руководителей нескольких наиболее влиятельных неформальных объединений Кабачок элементарно доказал всем присутствующим, что существование таких примитивных и опасных сообществ, как салтыковская группировка, полезно для других организаций, занимающихся настоящими и серьезными делами.
Общественная опасность салтыковцев была совершенно очевидна и не нуждалась в анализе и доказательствах. Их внешний вид, вызывающее поведение в общественных местах, кровавые, шокирующие общество преступления, совершаемые ими, были налицо. Когда этих тупых и опасных бандюков ловили, показывая по телевизору операцию по их захвату, народ получал удовлетворение. В общественное сознание внедрялся образ именно такого преступного сообщества.
Салтыковские братаны: Вован, Букаха и Крендель ехали в старом черном «БМВ-525» по проспекту Энгельса в сторону Лысой горы.
В багажнике их машины лежал Михаил Борисович Иванов. Он был связан, и рот его был заклеен пластырем.
В ста метрах позади следовала еще одна машина, «Жигули» пятой модели, в которой сидел новобранец-салтыковец Огурец. Дистанция — сто метров. Задание — сечь поляну.
Огурец, чувствуя себя агентом прикрытия, держал дистанцию и смотрел по сторонам злобно и подозрительно.
Михаил Борисович Иванов, упакованный в багажнике «БМВ», стал жертвой примитивного жульничества, закономерно перешедшего в вымогательство с применением угроз и силы. Говоря проще — его развели по полной.
На пятидесятом году жизни он пришел к выводу, что настало время позаботиться о старости и создать надежный источник постоянного дохода.
Наведя справки, Михаил Борисович достал из-под матраса несколько тысяч долларов, накопленных им за последние годы жизни, и купил хороший ларек. На товар денег не хватало. Кроме того, нужно было заплатить немедленно объявившейся «крыше».
«Крышей», ясное дело, были салтыковские орлы-стервятники.
Дальше пошло по накатанной схеме. Салтыковцы предложили ему деньги, не требуя никаких гарантий и процентов. Михаил Борисович, не почувствовал ничего подозрительного и с радостью согласился принять помощь. Человек человеку — брат, думал он.