— Госпожа, вам принести завтрак? — Слуга, атлетично сложенный молодой человек с бритым черепом и серьгой в правом ухе, услужливо поклонился. Мне кажется, или после вчерашнего военного совета ко мне действительно стали относиться по-другому?
Хамить слуги перестали давно, после того, как я чуть не заморозила идиотку, оспаривавшую необходимость подушечки и варёного мяса для Шивы. Но тогда я видела, что меня лишь опасаются, как я сама опасалась бы какого-нибудь огромного орангутанга. Теперь же в тоне слуги слышалось уважение.
— Неси. И можешь начинать укладывать вещи.
Пока слуга был занят завтраком, я разгуливала по лагерю, разглядывая наших солдат при ярком солнечном свете. Оказалось, что чёрная чешуя ящеров хорошо отражает свет, так что свернувшиеся в своих ночных ямках солдаты выглядели, как огромные чёрные бриллианты, наполовину выступающие из-под земли. Шмели спали группками по две-три особи в каждой. Их руки-лапки тесно переплетались, а крылья были сложены и плотно прижаты к телу.
Прогуливаясь, я старалась думать о чём угодно: о предполагаемом устройстве шмелиного общества; о том, как размножаются ящеры и способны ли они к партеногенезу; о том, где сейчас находится Балдассаро… О чём угодно кроме того, что мне предстоит сделать уже через несколько часов.
Наконец все люди подготовились к походу, и Доменике отправил слуг будить нашу армию. Ни ящерам, ни шмелям не нужно было ни собираться, ни завтракать: проснулся, отряхнулся и в путь. Кажется, именно по этой причине их презирали практически все люди, входившие в состав армии Доменике. И даже сам Доменике.
Гранталловой Долины мы, как и хотел Доменике, достигли за полчаса до полудня.
— Возьмёшь с собой Шиву.
Когда Доменике нашёл меня, я сидела под раскидистым деревом, медленно водила пальцами по желтоватой коре и изо всех сил старалась не бояться. Шива, охотящийся на свой собственный хвост, сам того не подозревая, служил неплохим антидепрессантом.
— Зачем? — Я поднялась, не желая смотреть на Доменике снизу вверх.
— Так будет убедительнее. Им покажется, что даже крылатые коты признали твою власть.
— Или что я слишком близко якшаюсь с мерзкими созданиями, неизвестно почему думающими, что они равны людям. Кажется, именно так думают о крылатых почти все твои спутники?
— Наши спутники. — Доменике слегка повысил голос, давая понять, что я перешла грань. — Но ты права. Значит, действуем по плану. И помни: ты всё ещё в моей власти. Постарайся не возгордиться, если жители Долины примут твоё предложение.
Боясь выдать себя интонацией, я просто опустила голову. Надеюсь, Доменике примет этот жест за проявление покорности.
Гранталловая Долина была очень странным городом: тысячи маленьких серебристых зданий, прилепившихся к стенам в верхней части огромного, немыслимо глубокого карьера. Здесь, как следовало из названия, добывали гранталл — единственный металл, взаимодействующий с магией; один из столпов, на которых держалась жизнь Новой Венеции.
Я стояла на краю обрыва, одетая в развевающееся полупрозрачное платье, сквозь которое должны были просвечиваться солнечные лучи, и с каждой секундой боялась всё сильнее. Что-то в этом городе было настолько неправильно, что страх уже практически превратился в панику, и только понимание того, что Доменике в любом случае вздёрнет меня в воздухе, словно безвольную куклу, заставляло оставаться на месте.
— Готова?
Я кивнула, и тут же почувствовала, как отрываюсь от земли. По задумке Доменике я должна была зависнуть над городом так, чтобы Солнце находилось прямо за мной, и объявить жителям Долины, что я и есть та «твёрдая, словно скала, и мягкая, словно шерсть», что я на стороне Доменике Орсеолли, а дож не просто старый дурак, но ещё и вероломно попытался убить меня, чуть не навредив тем самым всей Новой Венеции.
Трое бенанданти: Лучианна, Хлодвиге и сам Доменике должны были держать меня в воздухе. Брат и сестра Нуово должны были на всякий случай страховать меня от падения, удерживая в паре метров подо мной что-то типа силового поля. Доменике хотел, чтобы остальные бенанданти обеспечивали хорошую громкость моему голосу, но я гордо отказалась. Что ж я, не знаю, как устроены микрофоны?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Закончив приготовления, я слегка наклонила голову, чтобы смотрящим снизу жителям казалось, что я благосклонно смотрю на них с небес, и внезапно поняла, почему город так сильно пугал меня. Гранталловая Долина была покинута жителями: не вился дымок над трубами, не сновали туда-сюда жители, не кричали дети… Ничего, присущего человеческому жилью, не было в этом городе.
Что ж. Не мог же Доменике этого не заметить?
Я поднесла к губам кусок гранталла, висящий у меня на шее. Дважды спасибо Захарии, который обнаружил, что между двумя кусочками этого прекрасного металла есть некая, не до конца понятная ему связь. И трижды спасибо моим преподавателям, благодаря которым я додумалась, что два куска гранталла разного размера можно использовать как микрофон и колонку.
— Жители, Гранталловой Долины, услышьте меня! — Вот это да! Не знаю, насколько эффективно будет моё выступление, но началось оно крайне эффектно. Мои голосом заговорили стены карьера и недра земные; дома вздрогнули, но устояли. Так, нужно говорить быстрее и спокойнее. Моя речь оставит незабываемые впечатления, даже если я буду монотонно шептать. — Я — та, о ком говорил отец Меноккио! Я…
И тут я осеклась. Город подо мной, до того казавшийся пустым и практически мёртвым, ощерился пиками и стрелами, расцвёл призываемыми к бою водой и огнём, заполнился почти слышимым гудением моментально наполнившегося энергией пространства. Вздох, и всё это убийственное великолепие полетело в меня.
Следующие несколько мгновений стали вечностью. В прямом смысле этого слова. Мой перепуганный мозг не нашёл ничего лучше, чем замедлить течение времени для летящих в меня снарядов и людей внизу. Или ускорить его для меня. Честно говоря, я так и не поняла, что произошло в тот момент, почувствовала только огромную энергию, хлынувшую сквозь меня откуда-то из-под земли, и так же быстро рассеявшуюся.
Помню размазанный во времени и пространстве вскрик с той стороны карьера, на которой стояла наша армия. Помню зависшие в воздухе стрелы, сгустки пламени, молнии и водяные вихри. А потом, чувствуя, что ещё немного, и естественный ход событий восстановится, я спланировала к Доменике, такому же замедленному, как и всё вокруг, и отключилась.
[1] Катренами называются первые два четверостишия сонета, терцеты — два финальных трёхстишия.
Наука и магия
— Лана, Лана. — Назойливый кошачий плач — полуслова, полумяуканье — влетал в мою опустошённую голову и, отталкиваясь от стенок черепа, причинял почти физическую боль. — Лана, Лана!
Открыть глаза было мучительно трудно, вставать вообще пришлось, помогая себе руками.
— Лана, ты жива! Лана, они хотят убить Канделиуса! — Увидев, что я вроде как пришла в себя, Шива, до тогобеспокойно мявший лапками мою руку, кинулся ко мне на колени. — Пойдём, пойдём скорее!
Всё ещё ничего не понимая, я выползла из палатки следом за Шивой, и сразу же оказалась в эпицентре бури.
— Предатель! Как ты посмел связаться с нашими врагами! Твоя агония будет долгой!
— У тебя мозгов как у кониттоло! Зачем бы я тебя предавал?!
Доменике был разъярён настолько, что трава под его ногами пожелтела и съёжилась, а земля кое-где пошла трещинами. Двое аристократов, имена которых я так и не удосужилась запомнить, стояли на почтительном расстоянии от Доменике и были готовы напасть на Канделиуса, как только им прикажут.
Кот висел в воздухе в паре метров от бенанданти и, вроде бы, совершенно не боялся. По крайней мере, его хвост мирно обвивал одну из задних лап, а шерсть на холке не стояла дыбом.
— Доменике..?
Моих сил хватило ровно на три шага и одно слово. Хорошо хоть не упала — успела аккуратно сесть на землю. Шива, уже успевший взлететь, замер, обеспокоенно оглядываясь на меня.