Выгнув спину, она приподняла бедра и впустила его глубоко в свое тело. Они оба застонали в унисон.
Чэннон наблюдала за выражением лица Себастьяна, медленно опускаясь на его тело.
— Умм, я забыла слова.
Он засмеялся, приподнимая бедра, вводя себя так глубоко, что она вскрикнула.
— Я принимаю тебя таким, какой ты есть.
— О, — выдохнула она, затем, вспомнив, что она делает, повторила его слова. — Я принимаю тебя таким, какой ты есть.
— И всегда буду хранить тебя в своем сердце.
— Угум. Я определенно всегда буду хранить тебя в своем сердце.
— Я всегда буду идти с тобой рядом.
Она положила руку ему на грудь, там, где билось его сердце.
— Я всегда буду идти с тобой рядом.
Его глаза стали неестественно темными. Себастьян потянулся свободной рукой и дотронулся до ее щеки. Его голос напоминал глубокий низкий рокот, нечто среднее между голосом дракона и человека.
— Я принимаю тебя такой, какая ты есть. И всегда буду хранить тебя в своем сердце. Я всегда буду идти с тобой рядом.
Он едва закончил произносить слова, когда его клыки удлинились и заострились, а глаза потемнели, принимая цвет обсидиана.
— Себастьян?
— Не бойся, — сказал он, обнажая клыки. — Это дракон желает быть связанным с тобой, но я контролирую его.
— А что, если я хочу этого?
Себастьян заколебался.
— Ты понимаешь, на что идешь?
Чэннон замерла, все еще ощущая его внутри, встречая его взгляд.
— Я была одна всю свою жизнь, Себастьян. Я не хочу однажды испытать это снова.
Он сел, не выходя из нее. Чэннон зашипела от того, насколько приятно было чувствовать его, когда она обняла свободной рукой его талию, а он своей притянул ее ближе. Девушка приподняла бедра, а затем резко опустилась.
— Вот так, любовь моя, прими меня.
Себастьян позволил ей медленно скакать на нем, ожидая большего возвращения сил. Он должен был полностью контролировать себя для того, что им предстояло.
Когда мужчина убедился, что его силы достигли идеального равновесия, он наклонил голову и нежно погрузил клыки в ее шею.
Чэннон задрожала от ощущения его горячего дыхания и зубов, впившихся в ее плоть, но как ни странно, она не чувствовала боли. Вместо этого, она получила эротическое удовольствие, настолько сильное, что мир внутри нее распался на цвета и звуки. Ее голова откинулась назад, когда девушка почувствовала силу, с которой Себастьян вонзался в нее, наполняя ее своим запахом. Это было возбуждающе и пугающе одновременно. Ее зрение стало острее и четче, и она ощутила, как удлиняются ее клыки. Глухо застонав, она инстинктивно поняла, что должна сделать. Дрожа, Чэннон вцепилась в его плечи, подтягиваясь выше в его руках. А затем, подавшись вперед, вонзила клыки.
На мгновение время замерло, оставляя их соединенными. Чэннон не могла вздохнуть, когда ее тело и дух последовали за ним, в место, о существовании которого она даже не подозревала. Где были только они вдвоем. Только их колотящиеся сердца, их соединенные тела.
Себастьян издал шипящий звук, почувствовав связывание. Воздух сгустился и завертелся вокруг них, когда они оба достигли настолько интенсивного оргазма, что закричали в унисон.
Ослабленный и едва дышащий, он поцеловал ее в губы, прижимая к себе, когда почувствовал, как втягиваются ее клыки.
— Это было потрясающе, — сказала она, все еще цепляясь за него.
Себастьян улыбнулся.
— Слишком жалко, что это можно испытать лишь однажды.
— Правда?
Он кивнул.
— Ты снова полностью человек. Не считая того, что теперь тебя ждет очень долгая жизнь.
Чэннон закусила губу и одарила его горячим, многообещающим взглядом.
— И мой собственный ручной дракон.
— О да, моя леди. И ты можешь ласкать его ручками, когда захочешь.
Она рассмеялась.
— Знаешь, с того самого момента, как я встретила тебя, меня не оставляет это странное чувство, что все это просто странный сон.
— Ну, если это сон, тогда я не хочу просыпаться.
— Я тоже, любовь моя, я тоже.
Два года спустя.
Чэннон покинула кафедру, с сердцем, колотящимся от триумфа. Все историки в зале полностью лишились дара речи от ее работы и исследования, которое она только что предъявила на их суд. Она сделала то, о чем всегда мечтала — разгадала загадку гобелена, который теперь вновь висел в музее.
— Блистательное исследование, доктор Катталакис, — произнес доктор Лазарус, пожимая ей руку, когда она спускалась со сцены. — Совершенно новаторское. Оно открывает перед нами абсолютно новый мир.
— Спасибо.
Чэннон попыталась пройти мимо ученого, но он остановил ее.
— Как вы смогли отыскать эти ответы? Я имею в виду Книгу Драконов, которая, как вы сказали, была взята из Александрийской библиотеки[9]. Как вам удалось ее найти?
Она обернулась через плечо, чтобы поглядеть на Себастьяна, который терпеливо ожидал ее, прислонившись к стене и скрестив руки на груди. Одетый во все черное, он представлял собой устрашающее зрелище. И все равно, она скучала по его доспехам. Было что-то в том, как кольчуга облегала его восхитительные мускулы… Ей надо было домой. Как можно быстрее.
Чэннон вернулась к доктору Лазарусу и его вопросам.
Книга Драконов была подарком от Себастьяна на ее прошлый день рождения. Он сказал, что выкрал ее за день до того, как пожар поглотил древнюю библиотеку. С этой книгой и гобеленом Антифоны, она смогла придумать целую мифологию, основанную на жизни его людей, что гарантировало, что ни один из «экспертов» никогда не выяснит правду о Дракосах. Аркадианские драконы были в безопасности от людского любопытства.
— Книга была найдена на распродаже частного имущества. Я передала ее Ричмондскому Музею[10]. — Она похлопала его по руке. — Теперь, если вы извините меня…
Она отступила от него. Но до того как она подошла к Себастьяну, ее перехватил доктор Гертер.
— Вы не надумали вновь вернуться к работе?
Чэннон отрицательно покачала головой.
— Нет, сэр. Я же сказала, я ухожу.
— Но после работы, которую вы представили…
— Я собираюсь домой. — Она отдала ему страницы, которые сжимала в руке. — Опубликуйте ее и будьте счастливы.
Доктор Гертер покачал седой головой.
— Миф о Драконе. Блистательная история.
Чэннон улыбнулась.
— Да.
Как только она достигла, наконец, своей пары, Себастьян заключил ее к кольцо своих рук и притянул к себе.
— Я не могу решить, помогла ли нам твоя работа или навредила.
— Мы не можем позволить, чтобы человечество узнало о вас. Теперь, никто не станет исследовать гобелен снова. Его сохранят для потомков, как ты и хотел, а научное сообщество перестанет вынюхивать правду.