Читать интересную книгу Меня не узнала Петровская - Алла Драбкина

— Что там у вас случилось, Люся? — спрашивала меня Ксанина мама, Евгения Александровна.

— Ничего, — делала я невинные глаза.

— Нет, я все-таки пойду в школу и выясню, — говорил друг Ксаниной мамы, человек, которого все звали просто Ромкой, хоть он был не молоденький, — я пойду и выясню… И поговорю с Алексеем. Это же непорядочно — просто так бросать человека, ничего ему не объяснив, больного…

Я ужасно боялась, что он и впрямь пойдет в школу, узнает правду, начнёт выяснять подробности у Ксаны.

— Алёшка тоже болен, — врала я, зажмурившись от страха.

Но они, Ромка и Евгения Александровна, спрашивали меня об Алешке каждый день, и это было так невыносимо, что я не выдержала и подошла к Алешке в школе.

— Снегирев, было бы совсем неплохо, если б ты навестил Ксану, — сказала я.

— Это так обязательно?

Ни один мускул не дрогнул у него на лице, что меня тогда очень поразило. (Сейчас, кстати, это поражает меня вдвойне.) Неужели эта их любовь так легко кончается, думала я. Тогда я еще считала любовь, особенно взаимную, чем-то вроде чуда, которое дается избранным и никогда не дастся мне, простофиле Знайке. И от этого чуда можно так легко отказаться? И бить лежачего? И позволять Кузяеву почти открыто глумиться над девушкой, которую ты вчера еще считал самой лучшей? Лично мне такая любовь не нужна. Но, может быть, Алешка не так туп и бессердечен, может, он просто скрывает свои истинные чувства, а стоит ему увидеть Ксану и он сбросит свою жестокую маску, поймет Ксану и простит, как поняла и простила я? Но эти мысли были моей ошибкой, хоть и не постыдной. Я повторяла эту свою ошибку еще несколько раз в жизни, и, надеюсь, повторю и еще. Нельзя гадко и примитивно думать о людях, нельзя, схватив их за руку на подлости, с восторгом вопить «дурак» или «подлец», лучше допустить, что на самом деле эти люди сложнее, что они просто притворяются плохими, а вообще-то — хорошие. Но Алёшка плохим не притворялся, он был плохим. Да, он навестил Ксану… Но как? И с кем?

В тот день я ждала Алешку. Он обещал мне прийти. Я ждала его больше, чем Ксана. И вот услышала в прихожей голоса: Евгении Александровны, Ромки, Снегирева и еще чей-то женский. Это были веселые, радостные, оживленные голоса. Побледнев, смотрела на дверь широко раскрытыми глазами Ксана, я же, чтоб не выдать своего волнения, на дверь не смотрела, а только на Ксану. Вот она улыбается, счастливо и неприлично-радостно, вот улыбка ее меркнет. Я не выдержала и обернулась.

В дверях стояли Алешка и Вика. Вместе. До сих пор я не знаю, что именно объединяло их, почему я восприняла их совместный приход как пощечину Ксане, как демонстрацию наскоро состряпанной новой любви. Они не держались за руки, не смотрели друг на друга, но были вместе. Вот как Алешка защищался от Ксаны, защищался от собственной человечности, которую, наверное, считал слабостью.

— Вот и мы, — холодно-любезно сказала Вика.

— Мы принесли тебе апельсины, — никому не глядя в глаза, добавил Алешка.

Бумажный мешочек с апельсинами разорвался, апельсины посыпались на пол. Мы с Алешкой стали их собирать, но из страха за Ксану и из любопытства я продолжала наблюдать за Викой. Она смотрела на Ксану такими торжествующими глазами, с таким наглым вызовом, что я непроизвольно замахнулась апельсином.

— Спасибо за апельсины. Я их нарисую, — выразительно глядя на меня, любезно сказала Ксана.

Мне было непонятно её притворное спокойствие, но взгляду я подчинилась — не стала бить Вику апельсином.

Они вежливо, на краешках стульев, посидели минут пятнадцать, поговорили о погоде, вышли, но почему-то очень долго одевались в прихожей и слишком громко смеялись. Я боялась взглянуть на Ксану, потому что, как сказала Аграфена Никоновна, у меня есть «умение вжиться в изображенную автором ситуацию». В ситуацию я вжилась настолько, что чувствовала себя на Ксанином месте. А я бы на её месте…

— Что ж… Будем жить дальше, — только и сказала Ксана.

С тех пор я ни разу не слышала от нее имени Алешки, да и сама не произносила при ней.

Ксане повезло — она проболела до самых выпускных экзаменов и не имела счастья наблюдать приторно красивых отношений ее бывшей подруги и бывшего любимого. Впрочем, всем эти отношения, кажется, нравились. Разве что исключая Петровскую. Как-то, когда я была дежурной, а Петровская истуканом сидела на своем месте, натянув на голову шапку-ушанку, чтоб шум не мешал ей читать, она вдруг сказала, не обращаясь ко мне, а просто так, в пространство:

— Если к другому уходит невеста, то неизвестно, кому повезло.

Смотрела она на Викину парту, и я поняла, о ком именно речь. Кажется, это были последние слова, которые я слышала от Петровской в школе, потому что вскоре после этого были уже экзамены и выпускной вечер, на который она не явилась.

Помню этот вечер, и как после вечера мы все поехали на теплоходе по Неве, высадились в лесопарке, жгли костры и пели песни. Даже выпили пару бутылок шампанского на всех. Помню, как ко мне подошел Бах, веселенький и лохматый больше обычного, как он сказал:

— Послушайте, Сосновская, а где эта девочка… как ее… ну, такая со щеками и с губами?

И я поняла, что он прекрасно помнит имя и фамилию Петровской, но почему-то не хочет в этом сознаться. Я, как пай-девочка, не стала ловить его на лжи, а, наоборот, соврала сама, сказав, что Петровская больна и что она будет очень рада, если он ее навестит. (Надеюсь, вы помните, что у меня прекрасная память на чужие адреса, и я тут же сообщила Баху адрес Петровской.)

Помню Ксану в белом платьице… Она стояла чуть в стороне и как-то необычно крепко обнимала березу. Может, она просто должна была за что-то держаться, чтоб не упасть, потому что выглядела больной и бледной. И опять вспоминается ее тонкая белая с голубыми жилками рука на коре березы, и как под этой рукой кора становится будто бы чем-то живым.

Еще года два после окончания школы я встречалась с Ксаной, хоть и редко, но потом родилась Наташа, а следом за ней Ванька, да и Ксана переехала в новостройки, и наши приятельские отношения сошли, таким образом, на нет.

И вот мы должны наконец встретиться… А эта дура Петровская умудрилась заранее испортить мне настроение. Но если она упряма, то я, чёрт побери, не менее упряма. По крайней мере заставлю ее хотя бы выслушать всё, что хотела ей сообщить. Надеюсь, что, подходя к телефону, они не наденет шапки-ушанки, чтоб ничего не слышать, как она делала это в последнее время в школе.

Для того, чтоб сделать по-своему, мне пришлось все рассказать мужу и даже написать ему точный текст того, что он должен ей сообщить. Не будет же она сразу хлопать трубку, услышав голос незнакомого мужчины.

— Галина Петровна, — сказал ей муж, — такого-то числа вас хотят видеть по такому-то адресу у Ксении Гордынец на предмет встречи с вашими бывшими одноклассниками, которые неплохо к вам относятся. Целую, Петя.

«Целую, Петя» он, конечно, сказал от себя. Как ни странно, но ему Петровская даже ответила: — Поживем увидим.

Мне сразу же стало как-то легче, и я с чистой совестью продолжала звонить остальным, хотя очень бы желала, чтоб некоторые от этой встречи отказались. Например, Сажина. Но Сажина как раз ужасно мне обрадовалась, тут же начала хвастать, что вышла замуж за писателя, и намекать, что хотела бы прийти на нашу встречу вместе с мужем. Но я категорически возразила, хотя никто мне таких указаний не давал. Просто я представила, как она начнёт выставлять напоказ своего мужа, хвастать, выдрючиваться и так далее. А может, я и зря была такой строгой, потому что, несмотря на хвастовство, тон у Сажиной был очень добродушный, и почему бы не допустить, что она за эти двенадцать лет изменилась и стала неплохим и разумным человеком.

Вот так закончилась предварительная часть авантюры под кодовым названием «Сбор однокашников», а я уже совсем иначе, чем вначале, относилась к ней. Я ждала этот сбор, как ждут праздник, и тут же заставила своего Петю уговорить сменщика поработать за него в следующую субботу, чтоб дети не остались беспризорными.

2. Земфира Сажина

Детство, золотые годы, первая любовь… Как это все далеко, за далями, куда нет возврата! Я шла на этот сбор, волнуясь и переживая, будто первоклассница первого сентября. Хотя вряд ли уж мне стоило так волноваться. Надеюсь, что я кое-чего в своей жизни достигла, судьбой не обижена, по крайней мере, по сравнению с другими. У дома Ксаны Гордынец я встретилась с четой Снегиревых и позавидовала Вике: она может прийти вместе с мужем.

Я бы тоже хотела прийти с мужем, но Сосновская сказала, что если все придут с мужьями, то не поместятся даже в пятидесяти метрах Ксаниной мастерской. Все! Вечно эти вульгарные обороты: а если все придут с мужьями, а если все будут биться головой об стену, а если все…