Его голова с темными жесткими волосами показывалась то там, то сям, пока он, словно ищейка, выискивал указатель туалета.
Уже объявляли об окончании посадки на рейс в Мадрид, когда он вернулся, и мы поспешили по коридору на посадку. Его секретарша по-прежнему была с нами. Очевидно, она летела с нами в Мадрид, и когда я спросил его зачем, он коротко ответил:
— Бизнес.
Потом, видимо, полагая, что мне нужно кое-что объяснить, он добавил:
— Испания начинает приобретать значение в производственной сфере. У меня там завязались кое-какие отношения. Кёрсти в этих делах знает толк.
Она шла впереди меня, и, глядя на ее стройную фигуру и раскачивающиеся бедра, я не смог сдержаться и сказал:
— Я представляю.
Глянув на меня, он осклабился.
— Это тоже нужное дело, — пробормотал он. — Но и в деловом отношении она умница.
Она обернулась, улыбаясь.
— Пожалуйста, зафиксируйте это в письменной форме.
В ее голосе послышался легкий акцент, но не шотландский, и, хотя светлые волосы делали ее похожей на скандинавов, она была слишком миниатюрной, да и крашеной, вообще-то. Угадать ее происхождение не получалось, и я стал раздумывать об их истинных взаимоотношениях. Та непринужденность в их общении наводила на мысль о давней близости, по крайней мере тайной, и, когда мы вошли в салон самолета, мое место оказалось у прохода, от них меня отделяли два ряда кресел.
То же было и в Мадриде. Я не знаю, куда они уходили, но в отеле при аэропорте я остался один.
— Встретимся завтра на борту. Вылет в четырнадцать тридцать. «Иберия Эйрлайнз».
И с улыбками они оба растворились в толпе, направляясь к выходу. У меня сложилось впечатление, что он избегал оставаться со мной наедине, даже на минуту. Или же они хотели побыть вдвоем в последнюю ночь перед тем, как он отправится в Антарктику?
Сидя в одиночестве в баре отеля с бокалом испанского бренди «Фундадор», я чувствовал себя в состоянии неопределенного ожидания каких-то надвигающихся событий, и меня охватывало ощущение нереальности происходящего. Я взглянул на выданный мне билет — Мадрид, Мехико, Лима, Сантьяго, Пунта-Аренас. А что потом?..
Я заказал еще бренди, и это, похоже, возымело действие — ночью я спал крепко. А утром, когда я пришел в аэропорт, они уже были там.
— Послушайте, мне нужно поговорить с вами до вылета.
Это был мой последний шанс. Я не смог бы оплатить дорогу назад из Мехико, а тем более из Пунта-Аренас.
— Несколько вопросов.
— Позже. Я же вам говорил. Когда взлетим.
— Нет, сейчас.
Он замотал головой, а когда я стал упорствовать, он вдруг наклонился ко мне с жестким выражением лица.
— Позже, я сказал. Мы поговорим об этом позже. Когда будем в воздухе.
Уорд был так близко от меня, что я уловил застарелый запах его пота. Явно у него была бурная ночь, и, когда он отвернулся от меня к своей подруге, я схватил его за руку, внезапно решившись.
— Я не сяду на самолет, если вы мне не скажете, откуда у вас эти деньги и почему вы так торопитесь.
Я ухватился за его увечную руку, и его спрятанная в рукаве лапа сдавила мои пальцы, когда он обернулся ко мне.
— Ваш багаж уже в самолете.
— Мне плевать.
Наконец непреклонность, звучащая в моем голосе, стала ему очевидна.
— Ладно. Я тороплюсь, потому что обеспокоен безопасностью Айрис Сандерби.
Я потрясенно на него уставился.
— Что, черт возьми, вы такое говорите? Она мертва.
— Как раз наоборот, она звонила мне из Хитроу перед тем, как сесть на самолет.
— Какой самолет? Когда?
— Вечером прошлого четверга.
Вечером в четверг, а ее тело вытащили из дока в среду утром!
— Вы говорите, она садилась на самолет?
Он утвердительно кивнул.
— Куда она летела?
— В Лиму.
Айрис Сандерби. Живая! Я не мог в это поверить.
— Идемте, — сказал он, подняв взгляд на табло, где напротив нашего рейса мигали зеленые огоньки. — Нам пора. Я позже объясню.
Он снова обернулся к Кёрсти Фрейзер, давая ей какие-то поспешные инструкции относительно некоего Фердинандо Беранди, потом, склонившись, поцеловал ее.
— Береги себя.
И она, цок-цок-цок, поцокала прочь на своих непомерно высоких каблуках.
— Когда она закончит здесь все дела, — сказал Уорд, — она отправится в Неаполь.
— Зачем?
Он глядел ей вслед, но она не оглянулась.
— При чем тут Неаполь?
Резко обернувшись, он взглянул на меня сверху вниз, как будто не зная, как мне ответить.
— Каморра, — наконец произнес он. — Мне нужно кое-что выяснить, а у нее там есть связи. Кёрсти хорошо знает Неаполь.
— Но ведь каморра — это неаполитанская мафия, разве нет?
— Да.
В его взгляде на меня явно читалось нежелание отвечать на дальнейшие расспросы.
— Не понимаю, — продолжил я. — Вы говорили, что она ваша секретарша, то есть, надо полагать, она едет в Неаполь по вашим делам?
— Говорю же вам, мне нужны ответы на пару-тройку вопросов.
— И она их сможет для вас получить? Каким образом?
Его губы дернулись, в глазах промелькнула веселость.
— Вы плохо знаете девушек вроде Кёрсти.
— Но при чем тут каморра? — настаивал я.
— Потому что многие из них уехали из Неаполя. Помните об этом, когда мы приедем в Аргентину, — прибавил он, поясняя свою мысль. — В начале века страну наводнили толпы иммигрантов, и около трех миллионов из них были итальянцы, в основном с юга страны. Надутые балаболы.
В его голосе послышалось презрение.
— Это бахвальство. Бахвальство заставило Муссолини сунуться в Африку. Из-за него аргентинцы полезли на Мальвинские острова[40]. Галтьери[41] так просто раздувало от бахвальства.
Прозвучало очередное, последнее объявление о посадке, и он резко развернулся.
— Идемте. Нужно поторапливаться на этот чертов самолет.
В его голосе прозвучали нотки неудовольствия, как будто он приступал к делу, которое ему было не вполне по душе. Подхватив сумку, он кивнул мне и пошел на посадку. Я последовал за ним. Теперь он был настолько поглощен собственными мыслями, что пытаться расспрашивать его дальше не было никакого смысла.
Не знаю, чего было больше — любопытства или волнения, закономерно охватившего меня перед лицом чего-то грандиозного, но, так или иначе, я наконец принял решение. Я пройду все это до конца. И определившись, я ощутил удивительное спокойствие. Впереди был еще долгий путь, и у меня будет предостаточно времени получить ответы на все свои вопросы.