Происходило это в годы хрущевской оттепели, когда приоткрылся, наконец, занавес, отделявший нашу страну от Западной Европы с ее старой цивилизацией и непреходящими ценностями. Общее ощущение раскованности, плюс немалый опыт поездок за рубеж и общения с крупными политическими деятелями, которые не раз смеялись над разными идиотскими запретами, внушая мне возможность и самостоятельных прогулок по улицам Стокгольма или Парижа, и посещения кинотеатров в Брюсселе или Вене, и обмена адресами с коллегами или новыми знакомыми в Берлине или Риме, побудили меня воспользоваться услугами авиакомпании Сабена и лететь в Швейцарию по маршруту Москва — Брюссель — Цюрих. В то время билеты на самолеты всех авиакомпаний мира продавались за рубли, поэтому в самом начале мая, без каких-либо трудностей, я оказался в полупустом «боинге», летевшем по маршруту Москва — Брюссель. (Наши самолеты летали сверхзагруженными, поскольку советским пассажирам «рекомендовалось» пользоваться только услугами Аэрофлота.) В Брюсселе меня встречали мои бывшие студенты, а ныне работники посольства — Уранов и Устинов, которые сделали мое пребывание в этом уютном городе очень приятным.
В этом отношении преподаватели перевода оказываются за границей в привилегированном положении: куда бы я ни приезжал, в посольствах или миссиях были мои бывшие ученики. Все они оказывались внимательными и добрыми людьми, старавшимися сделать пребывание своего учителя в далекой от Родины стране приятным и полезным. Независимо от своего положения, они, узнав о моем прибытии, находили меня и окружали своей заботой. Особенно поразил меня наш посол в Венесуэле.
Прилетели мы в 1979 году в Каракас поздно. Мы — это известный поэт М. А. Дудин, депутат Верховного Совета СССР, журналист газеты «Правда» и бригада синхронных переводчиков, востребованная в эту страну для работы на Конференции в поддержку освободительного движения в Никарагуа. М. А. Дудина, как депутата, встречал посол Казимиров Владимир Николаевич, и мы, переводчики, отойдя в сторону, медленно пошли к багажному отделению за своими чемоданами. Продвигаясь по огромным помещениям аэропорта в Каракасе и разговаривая о предстоящей работе, я вдруг услышал свое имя и отчество, которые повторились несколько раз позади меня. К моему удивлению эти слова исходили от самого посла. Только теперь я узнал своего бывшего студента 50‑х годов, которого имел честь учить и не только учить, но и поругивать, если почему-либо он не удовлетворял «строгим» требованиям молодого преподавателя. Он оказался на редкость милым и внимательным человеком. Проводив нас в гостиницу, посол оставил мне свой телефон и просил звонить ему в первую свободную минуту. Дважды я посетил его дома, один раз вместе с поэтом Дудиным и журналистом «Правды» на специально устроенном ужине, во время которого вкусные местные блюда сопровождались интересными и тоже местными байками. Другой раз я у него был один, и мы долго вспоминали уютный Институт международных отношений в «Желтом доме на берегу Москвы-реки».
Узнал меня в 1978 году в Мадриде и наш посол в Испании Ю. Дубинин, один из первых моих выпускников-синхронистов, который сумел выкроить для меня несколько минут, несмотря на присутствие таких полных своего собственного достоинства персон, как поэт Е. Евтушенко и известный в медицинском мире ученый Н. Н. Блохин.
Только один из моих учеников, фамилии которого, естественно, я назвать не могу, старался уклониться от встречи со мной в Женеве. И он был, конечно, прав. Вот что с ним приключилось в один из светлых дней мая.
Будучи агентом нашей разведки, он купил в Женеве небольшую фотостудию и занялся мелким бизнесом, выполняя при этом задания из Москвы. Великолепно говорящий на французском языке, умный, красивый молодой человек стал быстро преуспевать и как фотограф, а главное как разведчик, поставляющий в Москву необходимую информацию. В этот солнечный майский день он вышел из своей фотографии на тихую улочку, как бы отстраненную от мирских забот преуспевающего города мелких буржуа и эмигрантов, для того, чтобы подышать благословенным воздухом Швейцарии в отсутствие требовательных клиентов. Улица, на которой находилась фотография, постепенно поднималась к подножию гор, окружавших Женевское озеро. Преуспевающий фотограф закурил и погрузился в свои беспокойные мысли. В это время на пустынной улочке показался прохожий, который, не торопясь, поднимался, внимательно рассматривая витрины небольших лавочек. Походка этого человека фотографу показалась знакомой. Привычная настороженность разведчика заставила его присмотреться к идущему в его сторону человеку. Каково же было удивление молодого бизнесмена, когда в приближавшемся господине он узнал своего бывшего преподавателя, с которым в свое время любил умно спорить по нерешенным вопросам теории перевода. Он быстро затушил сигарету и вошел в свою фотографию. Закрыть ее на ключ было поздно, так как такое действие могло вызвать подозрение не только прохожего, но и какого-нибудь постороннего наблюдателя, что было для него совершенно неприемлемо. Прохожий, а это, как вы поняли, был я, подошел к витрине фотографии. На плече у него висел фотоаппарат, что говорило о возможности получения в данном случае нежелательного для хозяина фотографии заказа на проявление пленки или печатание карточек. Это были сложные минуты в жизни моего бывшего студента. Заход в мастерскую гражданина СССР сам по себе способен был вызвать подозрения у служб безопасности Швейцарии, заход же приезжего офицера из Советского Союза мог привести к провалу успешной деятельности нашего разведчика. «Страшный» прохожий, постояв у витрины, и как всякий истинный гражданин своей страны, пожалевший истратить несколько швейцарских франков на проявление пленки и печатание снимков, пошел дальше по благопристойным улицам Швейцарии.
Все это я узнал позже, когда через пару лет алчный полковник Пеньковский предал свою Родину, а вместе с ней и наших разведчиков в ряде стран. Моему бывшему ученику пришлось прервать свой швейцарский бизнес и возвратиться домой, где, впрочем, он добился очевидных успехов на поприще ученого.
Но вернемся к моей командировке. Самолет швейцарской компании Сюисс-эр, вылетев из Брюсселя, приземлился в Цюрихе, откуда в ту же ночь работники нашего посольства доставили меня в Берн, столицу Швейцарии. В этом небольшом уютном городке мне довелось провести всего пару дней. Почему-то наиболее яркие впечатления от Берна, если не считать 20 швейцарских франков, оставленных за ночлег в гостинице, у меня связаны с парой медведей в центре города (живой символ города) и парламентом, работающим с четырьмя языками: немецким, французским, итальянским и отчасти ретороманским, — и все это на 6 миллионов человек, проживающих в этой уютной стране.
В Женеву я ехал на машине одного из работников посольства, что дало мне возможность еще раз насладиться пейзажами Швейцарии и живописно расположенными городками на берегу Женевского озера. Так я оказался в мировом центре перевода 50‑х — 60‑х годов, поскольку в нем находилось первое и в то время лучшее учебное заведение, специализирующееся на подготовке переводчиков, и лучшие переводческие силы, сосредоточенные в Европейском отделении ООН, преемнике знаменитой Лиги Наций, штаб-квартира которой размещалась в великолепном дворце, специально построенном с этой целью в 1936 году и располагавшем десятью прекрасно оборудованными залами синхронного перевода.
Именно здесь меня ждало постижение профессиональной тайны великих асов последовательного перевода — переводческой скорописи.
20. ЖЕНЕВСКАЯ ШКОЛА ПЕРЕВОДЧИКОВ И ПЕРЕВОДЧЕСКАЯ СКОРОПИСЬ
Женевский университет, в котором мне предстояло познакомиться с тайнами подготовки переводчиков высшего класса, насчитывал в 1960 году десять факультетов, включая архитектурную школу, педагогический институт им. Ж. Ж. Руссо и школу переводчиков. Причем, если на всех десяти факультетах числилось несколько более 3000 студентов, то в одной школе переводчиков обучалось в то время примерно 700 человек; правда, диплом парламентского переводчика (высшая ступень квалификации) получали ежегодно не более 7-8 человек. Эти цифры говорят, во-первых, о значении школы переводчиков для Женевского университета, а во-вторых, о высоких требованиях, предъявляемых к выпускникам. Сейчас, имея сорокалетний опыт преподавания в вузе, я могу добавить, что такое небольшое количество выпускников высшей квалификации объясняется и той неограниченной свободой, которой не всегда правильно пользуется учащаяся молодежь. В университетах западных стран имеется много студентов из богатых семей, способных платить огромные деньги за учебу и не ходить на занятия, в том числе и «вечных» студентов, достигших сорокалетнего возраста. В университетах есть и малоспособные юноши и девушки, не умеющие самостоятельно приобретать необходимые знания и навыки и не получающие того обильного языкового тренинга на языковых факультетах, который характерен для наших учебных заведений.