— Fatte una bella dormita e ne parliamo domani pomeriggio, выспитесь хорошенько, а завтра поговорим.
Я мерила шагами террасу, пока Фернандо провожал Убальдини до дверей. Подлила себе и заглотала залпом «Просекко», думая о том, как все было бы прекрасно, если бы не было так ужасно. Фернандо вернулся, хихикая.
— Откуда такое самодовольство? Над чем здесь смеяться, когда так много поставлено на карту?
— Ты что, им поверила?
— Да, поверила. Кончетта прямо сказала, что не хочет, чтобы мы страдали из-за задержки.
— И сказала, что Чиро привез с собой чек?
— Да, сказала. Сказала, что если мы захотим, они готовы разорвать контракт, что им очень стыдно и…
— И этому ты тоже поверила? Ну, ты и простушка! Ну-ка, иди ко мне, присядь.
Он усадил меня на тощую подушку своих коленей, и вблизи я увидела, что он с трудом сдерживает смех. Мне это показалось нахальством, если не жестокостью. Встав и уйдя в дом, я плотно закрыла за собой дверь, бормоча: «Италия и итальянцы!» Для большей доходчивости я проговорила эту фразу по-французски и по-немецки, а потом повторила на английском.
Он вошел за мной и сел на диван напротив.
— Это блеф, Чу. Великолепно поставленный фарс. Чиро и Кончетта явились сюда сегодня, чтобы помочь нам понять, как нам хочется поселиться в палаццо Убальдини и что никакое ожидание не испортит этого удовольствия. Они разделили и убедили. Он — меня, она — тебя. Спектакль прошел с огромным успехом. Разве ты не смешалась, не разрывалась надвое, когда она предложила отменить сделку? Разве тебя не одолели воспоминания о затяжных поисках, за которые снова придется взяться? Разве все достоинства палаццо не стали кристально ясны, стоило лишь подумать, что он уходит из рук? Разве не правда, что ты даже немного рассердилась, что они столь самоуверенно заготовили чек заранее? В конце концов, разве кто-то из нас говорил, что мы отказываемся?
— Да, да, я… да. Но я думала, это они от благородства, изящно идут на уступку.
— Они в самом деле благородны и в самом деле изящны, но о своей выгоде не забывают. К чему дожидаться, пока мы сами позвоним и станем жаловаться, когда они могут прикинуться овечками и сами отворить нам дверь в пустыню? Предложение выглядит тем невиннее, что оно оказалось неожиданным, и мы ни о чем не просили. Они поставили нас в сильную позицию — как будто. С виду они предоставляют нам решать. Казалось бы, мы можем разорвать контракт, получить деньги обратно и отправиться своей дорогой. Хотя, уверяю тебя, они вовсе не намеревались выполнять обещание. Впрочем, это не важно. Они положились на то, что у нас нет запасного варианта. Мы не прячем карты в рукаве. А еще больше рассчитывали на то, что мы снова вспомним, какой замечательный этот палаццо, что за ремонт мы платим чисто номинальную сумму, что мы можем распоряжаться ремонтом на свой вкус, что когда иссякнет наш первый вклад, мы будем платить всего лишь оговоренную сумму до самой смерти или пока нам не надоест здесь жить.
— Пока мы не отправимся в Барселону, — прошептала я. — Или в Будапешт. — Но мой шепот не помешал ему окончить рассуждения.
— Они понимают, что мы понимаем, что второй такой случай вряд ли представится.
Теперь замолчали мы оба. Фернандо отдыхал от трудов наставника. Я — от трудной жизни иностранки на острове Небывандия.
— Значит, сценарий был написан заранее и спектакль отрепетирован? А ты что молчал? Почему не сказал им, что разгадал их игру?
— А что бы я этим доказал? Да они и сами знают, что я понимаю. Насчет тебя, думаю, не так уверены.
— Но это же бесчестно! Бездушно!
— Что ты такое говоришь? Разве они не оказались правы? Разве кто-то из нас ухватился за возможность сбежать? Взял чек и вздохнул с облегчением? Вся штука в сроках. Если бы они в самом деле ожидали, что мы примем их предложение, дали бы побольше времени на размышления. Несколько дней, может, две недели. Дали бы время осмотреться. Но завтра — в воскресенье, день выбран не случайно — разве мы могли бы что-то раскрутить, даже если бы хотели? В лучшем случае, обратились бы к Самуэлю, но он наверняка в курсе их визита, если не сам его затеял. Сила сама по себе не кажется итальянцам соблазнительной. Их вдохновляют опереточные интриги.
— А что, если бы я сразу, на месте, попросила бы выдать мне чек?
— Чиро нашел бы внушительный и уклончивый ответ: например, что надо подождать, пока Самуэль подготовит контракт. Или сказал бы, что выражался фигурально, имея в виду, что через несколько дней перечислит деньги на наш счет.
— А потом?
— А потом закрутили бы сложные переговоры и обмен сообщениями, пока мы не пришли бы в разум или пока адвокат Убальдини, усевшись с нами за стол в офисе Самуэля, не доказал бы нам, что в первоначальном контракте нет статьи о выходе, и не объяснил бы, что Чиро и Кончетта рады бы исполнить обещание, но Лидия и Томазо возражают. Снова разыграли бы карту старой вражды. Все это заняло бы около года, а к тому времени наверняка прояснилось бы со сроком начала работ, а может, они уже и начались бы.
— И ты хочешь сказать, что они понимали, что ты видишь насквозь все их уловки?
— Да, думаю, понимали. А что ты так сердишься? Разве тебе нанесли ущерб? Нам обоим? Итальянцы говорят: «Чтобы сохранить положение, его надо менять». Взбаламуть воду, замути ее и выжди: увидишь, она станет только чище. Если мы хотим сохранить прежнее положение, все должно меняться. Хотя бы с виду. Нам об этом говорил Джузеппе ди Лампедуза.
Джузеппе ди Лампедуза. Словно ссылка на него все прояснила, я снова услышала голос Кончетты: «Чу-Чу, ты уже должна была понять, что некоторая уклончивость, мелкие проявления скрытности, вендетты или заговоров… ты наверняка поняла уже, что без них в этой стране не обходятся и обходиться не хотят. Для итальянцев все это так же необходимо, как хлеб и вино. Чаще всего все это довольно безобидно…»
— Ни в их визите, ни в их намерениях нет ничего дурного, — продолжал Фернандо. — Они могли бы подвести нас к тому же выводу, без конца толкуя о величии палаццо и о том, как удобны и справедливы условия сделки, но в этом не было бы азарта. Не было бы риска. Они не смеются над нами, ничего подобного. Скорее всего, сейчас они уже едут в Рим, и чувствуют себя на двадцать лет моложе от разыгранной интриги, и говорят друг другу: «Vedi, sono tutti tranquilli, смотри, теперь все улажено».
При всем том, что мы узнали о жизни в Орвието, о ее преимуществах и их отсутствии, при том, что окончание работ — и даже их начало — таилось в тумане неизвестности — почему бы нам не начать все сначала? Сперва попробовав эти слова на вкус про себя, я повторила их вслух.