даже не желая того. Рудольф как-то совсем по-отечески наблюдал за ним, — Ни разу не видел, чтобы мой Артур так же смеялся, — вздохнул он, — Хмурый парень, как считаешь?
— Артур? Да вы что! Он весёлый.
— Я прекрасно к тебе отношусь. А так, стал бы я с тобой и общаться? Понимаешь, любя тебя, я хочу иметь в твоём лице, если и не друга, то человека, кого мне вовсе не хотелось бы собою коробить…
— Подружку? Антуанету?
— Сам-то понимаешь, чего ляпнул, болван раскрашенный!
— Вы же прекрасно понимаете, что я не могу ответить на оскорбление старшему по возрасту и званию. Зачем же…
— У тебя нет звания, потому и старших над тобой нет. Ты же ботаник-нарцисс бледнолицый, как и те цветочки, которые ты тут исследуешь…
Антон обрадованно решил, что есть повод убежать от него. Но зря и надеялся.
— Не обижайся! Будь ты в моём подчинении, как мои подземные и угнетаемые дисциплиной сынишки, ты никогда не удостоился бы моей дружбы. Субординация, вещь такая… А среди моих сверстников у нас повальный индивидуализм, доходящий до аутизма порой, предельное отстранение друг от друга. Так уж сложилось. И не мне ломать этот сложившийся задолго до моего прибытия алгоритм совместного существования. Даже Разумов не смог оздоровить нашу затворническую жизнь, а как стремился. Всякий заперт в своей сугубо сложной сфере деятельности, где нечего делать непосвящённому в тайны профессии. Мальчики — космодесантники дружны опять же в рамках своего коллектива, а и там не всё гладко. Есть слаженные группировки, а есть изгои. Я деспот, отец и психолог в одном лице. Деспот лишь по видимости, психолог никакой, как отец не всеми любим. Здесь тяжело жить долго одному. И проблематично позволять себе то, в чём отказано тем, кто обитают рядом со мной.
— Почему проблематично?
— Не слышал, что обо мне говорит тот же Сурепин? Феодал, мол, позволяет себе все радости, тогда как прочим их добыча запрещена. Да и для того же Олега я, вроде как, уподобился архаичному божеству, а обязан быть личным примером стойкости и воздержанности во всём. Раз уж я ГОР.
— Я не понимаю Олега и того же Сурепина. Они что, авторитет для вас? Сурепин и его друг Соколик и вообще не из тех, кто сами образцы. Это вы для них авторитет и образец.
— Авторитет — да, но образец ли?
— Кому какое дело, есть у человека потребность в близкой девушке или нет? Да и всё равно, она у вас уже есть. Но вы третируете её, воображаете, что приняли аскезу. Стали настоятелем подземного монастыря? У нас разве монастырь?
— А если все захотят подобного? И что будет? Все мы дружно превратимся в какую-нибудь страну Блаженных, в подземную Аркадию? А кто будет нести службу? Одно дело — иногда, для разрядки, а так?
— И вас это серьёзно заботит?
— Да. Заботит. Тролли её уже травят, исподтишка, боятся открыто проявлять своё отношение к ней. Понимают, кто за нею стоит. А ты думал? Они спят и видят, чтобы её унизить, использовать и выкинуть из своего «Лучшего города континента». У них тут страшная конкуренция за удобное местечко. И что мне стать её мужем? По их дикому обряду?
— Почему нет? Очень красивый обряд…
— Ты играл в этот обряд, потому что ты мальчик-игрун в силу возраста. А я не выдержу этого маскарада в их Храме и оскверню ещё, чего доброго, их Надмирный Свет. А вдруг Он и есть? А то и они прибьют меня на месте за кощунство, как начну заходиться в хохоте над собою же. Я же знаю себя. Я и на Земле-то не любитель был подобных условностей и пережитков. Или поселить её у себя, внизу ли, вверху ли, это тоже вызов. И уже двойной. И своим, и местным. Тебе странно, что я этим озабочен?
— Нет. Не странно. Это как раз нормально. По сравнению с тем, как вы выкручиваете ей душу сейчас.
— С чего взял? — он остановился, перекрыв ему путь, ища в его глазах ответ на вопрос, который не был задан. — Она тебе что-то говорила?
— Что? — спросил Антон.
— Обо мне? — спросил Венд.
— Я что же, подружка? — спросил Антон
— Тогда скажи честно. Как мужчина. Поскольку ты уже прошёл тут свою настоящую и даже огненную инициацию, став из оранжерейного мальчика мужчиной космической выплавки. У тебя была с ней близость? — его зрачки опять уподобились заточенным остриям. Разве что не царапали. — Она же льнёт к тебе настолько очевидно…
Антон не ответил. Дикий допрос соответствовал столь же дикому поведению, какое он позволял и на пляже.
— Поверь, мне легче уступить тебе, чем мучить и её, и себя…
Антону вдруг пришло в голову, не хлебнул ли Венд местного опьяняющего напитка, раз настолько неадекватно и навязчиво себя ведёт?
— Шеф, очнитесь же! Не я, а вы не видите очевидного, будто лишились трезвости восприятия. Она никогда ко мне не льнула! Мы просто дружим с ней. Любим поговорить на разные мировоззренческие темы, хотя она и смешная такая…
— Смешная? Да она умнее тебя и куда как развитее! Сам ты смешон в этом своём чувстве превосходства! Зачем тогда ночью околачивался вокруг «Мечты»?
— Да просто гулял. Там же пролом в ограде был, вот я и решил искупаться в их лягушатнике…
— Водоём для лягушонка… — пробормотал Венд, — Куда ты попёрся-то купаться, если озеро рядом?
— Да так. Душно было, я весь пропотел, подумал, чего не окунуться? — Антон таращил свои чистые, абсолютно лишённые двусмысленности, глаза, как невиновный школьник перед вопрошающим педагогом. — К тому же она плохо себя чувствовала накануне, не вышла на вечернюю прогулку, я и встревожился…
— В каком смысле плохо себя чувствовала?
— Не знаю. Её тошнило в последнее время, и она как-то едва не потеряла сознание, голова закружилась, но немного посидели на поваленном дереве, и ей лучше стало. Я подумал, что это от перегрузки, от возможного малокровия. Она всегда же работает без выходных, аппетит не очень. Вот я и дал ей восстанавливающие препараты, для укрепления иммунитета…
— Заботливый ты парень. А я даже не подозревал, что она… — Рудольф изобразил странную страдальческую гримасу.
— Да у неё всё уже отлично. Вот и Франк как доктор взял над ней опеку.
— Франк не рассказывал тебе, чем она… ну… болела?
— Нет. Зачем бы ему выдавать врачебные тайны?
В порывистой, нервной откровенности Венда ощущалось нечто жалкое, плохо с ним увязывающееся. Он словно оправдывался перед Антоном, хотя Антон и не нуждался в его оправданиях. Оправданиях в чём?
— Разве она против