И напоследок: «вице–император» знал, чего стоит насильственная обязанность быть православным, и в очередном письме Николаю II предостерегал:
«А на Востоке полный разгул будет мусульманам и бродячим проповедникам. Тысячи и десятки тысяч инородцев разом увеличат мусульманскую массу и дадут ей неизмеримую силу давления…» [200].
Его опасения пророчески сбылись; массовый отход от православной Церкви начался еще при последних днях жизни всесильного некогда обер–прокурора.
Все сошлось: и характеристика Н. Бердяева, когда он говорил о Победоносцеве как верующем только во внешнюю принудительную силу государственной власти; и замечание В. Розанова, что обер–прокурор не верил в доброе начало в человеке как творении Бога, потому и был циничен по отношению к этому человеку. Правы были и те, кто опасался, что политика террора и репрессий по отношению к инакомыслию со стороны Победоносцева обойдется России слишком дорого. Теперь же мы переходим к изложению религиозных нормативов, по которым обязаны были жить россияне. Решающее слово в законотворчестве было за Победоносцевым.
У кого учились большевики?
Мы открываем весьма непопулярную страницу нашей истории. Автор данного исследования знакомил с содержанием ряда статей религиозного законодательства своих знакомых, в этом вопросе совершенно неподготовленных. Их первой реакцией на услышанное было недоверие. И это здоровая реакция психически здоровых людей, потому что мало кто в современной России может предполагать, что у нас тоже была «святая инквизиция» с той лишь разницей, что наша работала вплоть до февраля 1917 г.
Конечно, никогда об этом не скажут церковники, внедряющие в сознание россиян мысль, что в России всерьез можно говорить лишь об «исторической и первенствующей» Церкви; они не скажут, что Церковь — это и православие, и католицизм, и протестантизм, и что по численности даже (если уж так учат мыслить по принципу: нас много — значит, мы и правы) православие стоит далеко позади двух первых деноминации.
Уже вырисовывается и «железная рука», которая будто бы намерена положить предел экономической и прочей анархии. А под эту благую цель нам предложат и государственную религию не просто де–факто, что уже есть, а и де–юре. После этого не нужно будет тратить время на идеологическую обработку «электората», тем более, что с ним возиться и так много не нужно: «ах, обмануть меня не трудно, — я сам обманываться рад». Народ, по Бердяеву, никогда на самом деле свободу не любил (имеем в виду «свободу совести» в добром смысле этого слова, а не разнузданную вседозволенность). По Достоевскому же, нет заботы для человека мучительнее того, как, ставши свободным, скорее сыскать бы того, кому эту свободу отдать. Пусть проблемы совести решает кто угодно: государство, традиционная религия, — а мне останутся те или иные предписания, те или иные магические обряды, освященные веками. Таким образом я могу быть спокоен перед Богом. И в самом деле, что может быть проще: отнеси умершего, в жизни своей бывшего откровенного безбожника, в храм и закажи за деньги панихиду, — и можешь, как говорит налоговая инспекция, спать спокойно: умерший — соответственными таинственными обрядами жрецов — обрел себе блаженство в небесных обителях, где несть печали и воздыхания.
Всегда непросто идти к Богу лично, а не косяком. Проще — всем сразу, «всем — не страшно», как поучал Штирлица в поезде эсэсовец. Эту психологию хорошо изучили те, кто хочет властвовать. Что это была за власть и на каких законах она держалась, — об этом данная глава.
Автор поначалу наивно полагал, что в царской России при ее дотошном чиновничестве существовал конкретный свод религиозного законодательства и что не составит большого труда вникнуть в его статьи и сделать выводы. Но с наивностью пришлось расстаться. Встречались упоминания об отдельных законах, ссылки на них, их разъяснения и даже отдельные цитаты, но все это было россыпью, и доныне невозможно составить представление об интересующем нас законодательстве в его целостности.
Пришлось перебирать Свод Законов Российской Империи (СЗРИ), и лишь тогда стало что–то конкретизироваться. Но именно «что–то». Когда сбор научного материала уже подходил к концу, удалось–таки найти книгу упоминавшегося нами видного тогда государственного деятеля сенатора А. Ф. Кони под названием «На жизненном пути». Это мемуары. Уже в 1911 г. («уже» — потому что позади были фанфарно прозвучавшие манифесты о даровании начал веротерпимости, свободы совести, слова, собраний), выступая на Государственном Совете с докладом по вопросу о веротерпимости, он свидетельствовал о ненормальном положении дел даже в расположении законов относительно друг друга в СЗРИ:
«Такие вопросы, как о свободе вероисповедания, нельзя затушевывать или запихивать куда–нибудь в дальний уголок свода законов и помещать, например, в 14 том, — в устав о предупреждении и пресечении преступлений, между уставами о ссыльных и законами об азартных играх, пьянстве и непотребстве. Этих вопросов, путем недоговаривания, нельзя ставить так, чтобы недоумевающие обыватели не знали, на что они имеют право, и, для разрешения сомнений о пределах свободы своей совести, вынуждены были обращаться к подпольным советчикам и мелким ходатаям по делам, подвергаясь всякого рода злоупотреблениям и подчиняясь всевозможным истолкованиям» [201].
Удивляться, собственно, не приходится: в России инакомыслящих всегда помещали рядом с уголовниками. Неупорядочение законов о религиозных вопросах, кажется, было сознательным: чтобы запутать людей, пытающихся выяснить свои права в области вероисповедания.
Итак, прежде всего исследуем основные статьи Свода Законов издания 1906 г. Делаем акцент на этом издании по двум причинам: во-первых, поправки к интересующим нас статьям не делались с 1832 года, а если что–то и изменялось, то только в сторону ужесточения; во–вторых, позади — Манифест 1903 г., Манифест 1904 г., Высочайший Указ 1905 г. о даровании начал веротерпимости, — и после всего этого цитируемые ниже статьи по уголовным преступлениям. Придется сказать сразу: вероисповедная сторона жизни россиян регулировалась Уложением о наказаниях уголовных деяний.
Основной материал находим в 14–м томе, как и говорил А. Ф. Кони, хотя и в других томах обнаруживаются отголоски: в статьях о земельных наделах, о правах и обязанностях семейственных…
При вчитывании в какую–либо статью, самую на первый взгляд разрешающую, не приходится доверять ее букве, потому что «буква» следующей статьи может начисто стирать значение предыдущей.
Вот ст.39 (раздел 1, гл. 3, отделение 1):
«Отпадение от православной веры в другие христианские исповедания или вероучения не подлежат преследованию (курсив мой. — А.Б.)» [202].
Видимо, эта статья была написана для того, чтобы показывать ее иностранцам, и те, законопослушные, должны были сразу успокоиться: в России в вероисповедных вопросах все нормально. Кстати, так К. П. Победоносцев и делал. Но уже в 3–м отделении этого же раздела читаем 53–ю статью:
«Запрещается заводить или распространять между православными какие–либо ереси» [203].
Чиновнику дано полное право судить, что есть «ересь».
Заметим: в Своде Законов есть статьи о признанных в Российской Империи христианах римско–католического и армяно–католического исповедания, христианах протестантского исповедания (для лиц иностранного происхождения), Евангелическо–Аугсбургской Церкви, караимах, евреях, магометанах, ламаитах (так в источнике) и даже язычниках. Но нет ясности о русских неправославных христианах, ибо русских Свод Законов не мыслит их вне лона православной Церкви, хотя сектанты существовали во все века, просто сведения о них не всегда исчерпывающи, да и сами сектанты часто как бы уходили «в подполье». Кроме того, официальные источники не всегда давали верную информацию.
Ересью охотно называли любое инакомыслие (раскольники–старообрядцы или скопцы здесь не в счет, их как–то все же отделяли).
В следующей главе, 4–й, этого же раздела статья 70 гласит:
«Одна господствующая церковь имеет право в пределах государства убеждать непринадлежащих к ней подданных к принятию ее учения о вере» [204].
Следуем дальше. Вот том 15, гл. 2, ст.73:
«Виновный в возложении хулы на славимого в единосущей Троице Бога, на Пречистую Владычицу нашу Богородицу и Приснодеву Марию, на Бесплотные Силы Небесные или на Святых Угодников Божиих; в поругании действием или в поношении Святых Таинств, Святого Креста, Святых мощей, Святых икон или других предметов, почитаемых Православною или иною христианскою церковью священными; в поношении Священного Писания или Церкви Православной и ее догматов или вообще веры христианской, —