Читать интересную книгу Газета День Литературы # 70 (2002 6) - Газета День Литературы

— О чём сейчас рассказывал. Только так, объективно, с историей, широко. А эти твои деревенские заметки… Видно, что со стороны человек… И, извини, конечно, Игорь, но заметно ты деградировал. Даже по речи твоей заметно.

— Хм, не отрицаю… Да у меня, кстати, всё как-то со стороны получается. Боюсь глубоко во что-нибудь зарываться. А без этого… Вот тут написал рассказец, вроде бы неплохой, аллегорический даже, а оказалось… Отправил впопыхах в "Родные просторы", они напечатали. И там есть такое: пчёлы собирают пыльцу с цветов, чтоб превратить её в сладкий, душистый мёд. Ну, что-то такое… А потом однажды узнал, что из пыльцы они делают воск для сот, а мёд — из нектара… И два месяца так стыдно было, такая депрессия!.. Нет, смешно, конечно… — Он глотнул из чашки и предложил: — Может, чаю всё-таки? Вкусный, настоялся. У меня варенье клубничное есть.

— Нет, спасибо. Спать. Завтра попробую.

— Ну, как хочешь. Спокойной ночи.

— Спокойной… А ты что не ложишься? Ложись, я подвинусь.

— Я ещё посижу. Я привык по ночам…

* Печатается в сокращении

Эдвард Дансейни ГОРОД НИКОГДА

Мальчик, игравший на террасах и в садах вблизи суррейских холмов, и не ведал, что именно он должен будет достичь Последнего Града, и не ведал, что должен будет заглянуть в Глубочайшие Бездны и увидеть барбаканы и священные минареты величайшего из городов. Я вспоминаю его сейчас, малыша с красной лейкой, бегущего по саду теплым летним днем. Его воображение услаждали все эти сказочки с тихими маленькими приключениями, и все же ему предстояло совершить подвиг на удивление людям.

Глядя в другую сторону, прочь от суррейских холмов, все свое детство он видел то ущелье, стены и горы которого возвышаются на самом краю света и в вечных сумерках вместе с Луной и Солнцем служат опорой непостижимому Городу Никогда. Наш герой должен был ступить на его улицы; пророчество знало об этом. У мальчика была волшебная уздечка — старая потертая веревка. Старуха-бродяжка подарила ее ему: уздечка эта была властна над любым животным, чья порода никогда не знала неволи, таким, например, как единорог, крылатый конь Пегас, дракон бескрылый или крылатый. Со львом же, жирафом, верблюдом или лошадью уздечка была бесполезна.

Как часто мы видели тот Город Никогда, чудо народов! Не в ночи мира, когда мы не видим дальше звезд; и не тогда, когда солнце светит в нашей обители, слепя нам глаза; но на закате в ненастный день, образумившийся к вечеру, сверкающие скалы, которые мы чуть было не приняли за облака, открываются нам, и нас окружают сумерки, подобные вечным сумеркам на тех скалах. Тогда на их мерцающих вершинах мы видим золотые купола, возвышающиеся над краем Мира и, кажется, танцующие с достоинством и спокойствием в мягком вечернем свете. Город Никогда, недостижимый и далекий, долго смотрит на свою сестру, Вселенную.

Его приход туда был предсказан. Об этом знали, когда океаны только обтачивали прибрежную гальку и еще до того, как в море выросли коралловые острова. Так пророчество однажды исполнилось и вошло в историю, а затем спустя долгие годы кануло в Забвение, из которого я его неспешно извлекаю: из того самого Забвения, куда и я сам однажды кану. Крылатые кони танцуют на заре в верхних небесах. Задолго до того как рассвет вспыхнет на наших лугах, они выходят блистать в свете, что еще не явлен Миру, и пока заря поднимается над смятыми холмами и звезды колеблются, крылатые кони спускаются к земле. Солнечный луч касается крон самых высоких деревьев, и крылатые кони садятся на землю с сухим треском перьев, складывают крылья и скачут, резвясь, пока не завидят какой-нибудь процветающий, богатый, отвратительный город, и в тот же миг подпрыгивают, взмывают ввысь с наших полей прочь от города, преследуемые ужасным дымом его, и возвращаются в чистые синие небеса.

Тот, кому давно было предсказано явиться в Город Никогда, пришел однажды в полночь, держа в руках волшебную уздечку, на берег озера, где крылатые кони рано утром спускались на землю, там был мягок торф, и они могли скакать далеко-далеко до ближайшего города. Там, у озера, он ждал, прячась возле следов их копыт. Звезды слегка побледнели и стали неявными; но не было еще другого знака близкого рассвета, когда высоко в глубинах ночи появились два маленьких шафрановых пятнышка, потом четыре, а потом пять: то были крылатые кони, танцующие и кружащие в высоком солнечном свете. Еще стая присоединилась к ним, их стало двенадцать. Они танцевали, сверкая разноцветьем на солнце, медленно опускались широким изгибом. Деревья проявились на фоне неба: каждая тонкая веточка черная как смоль. Звезда пропала из созвездия, теперь другая. Заря расцветала, как музыка, как новая песня. Утки пронеслись к озеру с тихих темных полей, вдалеке слышны былиголоса, а крылатые кони все еще играли в сиянии, веселясь на небе. Но вот, когда голуби взволновались на ветвях, первая птичка вспорхнула в небо, а маленькие лысухи осмелились выглянуть из камышей, крылатые кони, шумя перьями, внезапно спустились на землю, и в тот же миг как они опустились с их небесных высот, купающиеся в первых лучах дневного света, человек, чьей судьбой было достичь Города Никогда, вскочил и поймал последнего коня волшебной уздечкой. Конь бросился в сторону, но не мог спастись, ведь крылатые кони, гиппогрифы, не знают неволи, и волшебство властно над волшебным. Человек сел на коня, и они взмыли в небо, откуда и появился гиппогриф, так раненое животное всегда отправляется домой. И когда они поднялись на недостижимые высоты, отважный всадник увидел по левую руку от себя предсказанный Город Никогда, ему явились башни Лела и Лека, Неериба и Акатхума, скалы Толденарбы, сверкающие в сумерках, как алебастровая статуя Вечера. В их сторону он правил уздечкой, к Толденарбе и Глубочайшим Безднам; и крылья гиппогрифа гудели на повороте. Кто расскажет нам о Глубочайших Безднах? Их тайна никому не ведома. Некоторые считают их источником ночи, из которого по вечерам в мир изливается тьма; другие же намекают, что знание о Безднах может уничтожить наш мир.

Из Глубочайших Бездн беспрестанно следили за нашим героем глаза стражей; летучие мыши, обитавшие в глубинах, поднялись наверх, когда увидели удивление в глазах стражей. Часовые на городских валах заметили стаи летучих мышей и подняли копья, будто готовясь к войне. Но увидев, что та война, которую они ждали, еще не началась, они опустили копья и позволили смертному пройти, и он проехал на коне через городские ворота. Так он пришел, как было предсказано, в Город Никогда на Толденарбе и увидел сумеречный свет на башнях, которые не знают иного света. Все купола в городе были медные, только шпили на их макушках были золотыми. Невысокие ступени из оникса вели в разные стороны. Улицы славного города были вымощены агатом. Горожане смотрели из маленьких квадратных окон, застекленных пластинами розового кварца. Для них, глядящих вдаль, внешний Мир казался счастливой обителью. Хоть и был тот город всегда одет в один и тот же наряд — в сумерки, его красота была прекрасным чудом: город и сумерки были несравненны. Его бастионы были построены из камня, неизвестного в нашем мире, неведомо где добытого, гномы называют его абикс. Он так отражает обратно в сумерки их прелесть, оттенок за оттенком, что никто не может сказать, где их граница, где вечные сумерки, а где Город Никогда? Они близнецы, прекраснейшие дочери Чуда. Время побывало здесь, но не разрушало; оно выкрасило медные купола светлой бледной зеленью, но не тронуло больше ничего, — время, разрушитель городов, — неведомо чем подкуплено и отвлечено. И все же жители Города Никогда часто оплакивали перемены и изменения, скорбя о катастрофах в других мирах, иногда они строили храмы сгоревшим звездам, павшим из Млечного Пути, поклоняясь им, когда мы уже давно о них забыли. У них есть и другие храмы — кто знает, каким божествам?

Тот, кому было предсказано единственному из рода людского прийти в Город Никогда, был счастлив созерцать его, спускаясь по агатовой улице и разглядывая по сторонам чудеса, о которых не знают и в Китае. Гиппогриф его сложил крылья. И вот, когда он приблизился к самому дальнему крепостному валу, на котором не было видно ни единого местного жителя, и посмотрел в ту сторону, куда не выходило ни одно розовое оконце городских домов, он увидел вдруг вдалеке еще больший город, за горами, что казались игрушечными рядом с ним. Он не знал, был ли построен тот город на вечных сумерках или возвышался у берегов какого-то иного мира. Он видел, что город этот возвышается над Городом Никогда, и попытался достичь его; но перед этим неимоверным домом неизвестных колоссов крылатый конь отчаянно бросился в сторону, и ни волшебная уздечка, ни понукания не смогли заставить коня повернуть к далекому граду. Наконец с пустынных окраин Города Никогда всадник начал медленно спускаться на землю. Он знал теперь, почему все окна Города Никогда выходили на эту сторону — обитатели сумерек смотрели на наш мир, а не на тех, кто превышает их в величии. С последней ступени лестницы, ведущей к земле, как свинцовая пуля, мимо Глубочайших Бездн, вдоль сверкающих склонов Толденарбы, из затененных чудес позолоченного Города Никогда, прочь из вечных сумерек всадник на своем крылатом чудище устремился вниз: ветер, спавший до поры, взвился как пес, взвыл и понесся им вслед. Внизу в нашем Мире было утро; ночь брела прочь, ее плащ волочился следом, белые туманы стелились по земле, в ранних окнах удивленно мигали огоньки, в мокрые, мрачные поля выходили коровы со скотных дворов: в этот час ноги крылатого коня снова коснулись полей. И когда всадник спешился и снял свою волшебную уздечку, гиппогриф тут же взмыл ввысь, шурша крыльями, и отправился в дальние воздушные пределы, где танцует его народ.