Читать интересную книгу Молчание в подарок - Юрий Рытхэу

В ту ночь, ворочаясь на своем холостяцком ложе в общежитии, он долго не мог уснуть, потому что каждый раз, когда закрывал глаза, видел перед собой девичье лицо, ослепительную улыбку и невольно повторял каким-то неведомым образом возникшее имя — Золотозубая. Рэмкын считал себя человеком достаточно взрослым, и, хотя с женщинами был не очень смел, нельзя сказать, что он совершенно не знал, как с ними обращаться. Но эта девушка… Как же другие не видят ничего такого, что удалось в ней рассмотреть Рэмкыну? Ее славное, какое-то притягательное своим внутренним задумчивым выражением лицо, светлые волосы, голубые глаза, в зрачках которых, в глубине, светился далекий, крохотный огонек. А голос… Немного хрипловатый, как будто она простужена. Рэмкын почему-то сразу догадался, что эта легкая хрипотца — прирожденное свойство ее голоса. И, хотя между ними не было сказано ни одного значительного слова, Рэмкыну казалось, что в эту весну ему было особенно тепло и светло.

Рэмкын еще несколько раз заходит в магазин, иногда брал себе какие-то совсем ненужные вещи, только бы не торчать подозрительно в торговом помещении, пока однажды продавщица не заметила этого и не спросила:

— Послушай-ка, парень… Как тебя зовут?

— Рэмкын… А по-русски Роман.

— Роман? А Рэмкын — фамилия?

Рэмкын молча кивнул.

— Вот что, Рома, — продолжала продавщица, — я заметила, что ты тут частенько околачиваешься.

Услышав это, Рэмкын густо покраснел.

— Может, выпить хочешь?

Спиртное в сельском магазине продавалось только раз в неделю: вечером в пятницу после рабочего дня. Но это не значило, что в другие дни недели в селе царил строжайший «сухой закон». Как и всякий запрет, этот имел множество путей обхода и лазеек. У кого-то день рождения, у другого семейное торжество, знаменательное событие. Кроме того, если у тебя имелись какие-то подходы к продавщице, то это считалось настоящей удачей. Но Рэмкын особой тяги к спиртному не испытывал: выпивал, но очень редко.

Услышав отрицательный ответ, Зоя удивленно вскинула глаза и медленно протянула:

— Вот оно как… Интересно. А что же ты тогда сюда чуть ли не каждый вечер ходишь? Постой-ка, постой-ка… Нет, это невероятно!

Она перешла на хрипловатый шепот. Рэмкын был готов броситься вон из магазина, но на него напало какое-то оцепенение, и он даже не мог сделать шагу. Хорошо хоть в это время не было покупателей.

Продавщица вышла из-за прилавка, подошла вплотную к замершему Рэмкыну, обошла его вокруг, словно он какой-то столб.

— Нет, не могу поверить… Неужели понравилась? Вот это здорово! Нарочно не придумаешь… А ты знаешь, парень, девка я не простая. В законном браке уже раз была, а уж парней временных у меня перебывало — ой-ой-ой! От Тулы до Владивостока и от Владивостока до бухты Преображения! Так что поостерегись, парень!

Она была на целую голову ниже Рэмкына, и вблизи он только видел ее косынку и ощущал тепло ее плотного, упругого тела, смешанный, но очень приятный и уютный запах, который потом вспоминался с ее обликом. Рэмкын боялся пошевелиться, ненароком дотронуться до нее. Почему-то казалось, что если он ее коснется, то обязательно что-то случится.

— Иди, иди, парень, гуляй! — строго произнесла продавщица, слегка подталкивая Рэмкына к двери.

Он вышел из магазина и незаметно для себя оказался на берегу моря, за угольной кучей возле сельской бани. Рэмкын бездумно шел по чистому галечному берегу к скоплению темно-коричневых валунов, за которые цеплялись редкие голубые льдины. Над спокойной водой летели весенние птичьи стаи, и где-то далеко в море, за ледовым полем, слышались далекие хлопки выстрелов. Вельботов не было видно, они сливались с плавающими льдинами. С дернистого берега к морю отлого спускался снежник, изъеденный волнами так, что по-над берегом опасно нависал просвечивающий холодной синевой заледенелый козырек, с которого на гальку звучно и звонко капало множество капель, рождая удивительную, странную музыку. Рэмкын любил сюда ходить и под музыку тающей воды часами смотрел на морскую даль, на синеющий на юго-востоке мыс Беринга. Он ни о чем не думал, просто созерцал окружающее, изредка с невольным испугом очнувшись, обращался к себе, желая удостовериться в том, что еще жив, что не растворился в воздушной синеве.

Но в этот раз он явно ощущал себя, и все его мысли были обращены на самого себя, внутрь. И Рэмкын был настолько поглощен собственными мыслями, что не слышал звона тысячи капель и даже не заметил купающегося невдалеке от берега молодого моржа. Что же такое случилось? Неужели так вот странно, непонятно и даже отчасти глуповато начинается то, что называется любовью? Почему так мучительно сладко вспоминать весь ее облик, ладную, крепко сбитую фигуру, ее хрипловатый голос и запах, в котором был смешан аромат духов, шампуня и разных пахучих товаров от сушеной петрушки до чеснока и бражного запаха тонких стружек из винных ящиков.

Значит, она догадалась о его чувствах. Даже раньше его самого она распознала, почему его тянуло в магазин, словно он действительно был одержим неодолимым желанием выпить. Но до сих пор Рэмкын даже как следует и не задумывался-то над тем, что с ним такое происходит. Он просто шел в магазин, стоял, глазел на развешенные и разложенные товары, перекидывался словами с покупателями и даже не очень смотрел на продавщицу. Для него достаточно было ощущения ее присутствия и нескольких взглядов в ее сторону. И только вот сейчас, на берегу, он задумался о том, что с ним случилось, и удивился, как это его так угораздило. Это было совсем непохоже на то, что раньше с ним случалось. Ему иногда нравились девушки, и даже несколько раз он был совершенно уверен в том, что влюблен. Даже казалось, что страдал, глубоко переживал и, бывало, ночей не спал. Но потом все проходило, и удивительно, что в душе и в памяти никакого следа не оставалось. Это как после пурги. Вдруг куда-то исчезает и ветер, и летящий снег, и облака, и не верится, что еще несколько часов назад не было видно собственной протянутой руки, соседнего дома, морской дали. На этот раз Рэмкын точно знал: нынешнее — совсем другое, ранее неизведанное, даже чем-то пугающее.

Несколько дней после этого Рэмкын не заходил в магазин, даже если ему действительно надо было что-то купить. В этом случае он просил товарища. Продавщицу он видел только издали и прятался, чтобы она не догадалась, что он наблюдает за ней. В сердце чувствовался и ныл какой-то остро-сладкий осколок, и Рэмкын ловил себя на том, что он думает о ней и переживает боль с непонятным и мучительным удовольствием.

Но день ото дня это мучение становилось все сильнее, и однажды в пятницу, пересилив отвращение, Рэмкын выпил стакан водки для храбрости и отправился в магазин. Продажа вина уже закончилась, но все же некоторые жаждущие еще толпились у прилавка, обращаясь с мольбой к продавщице.

— А! И ты явился! — с каким-то радостным удивлением воскликнула Зоя, завидя Рэмкына.

— И я! — храбро ответил Рэмкын.

Потом, когда он протрезвел и вспоминал происшедшее, вместе с чувством жгучего стыда приходило незабываемое ощущение отъединения от самого себя, словно в твою телесную оболочку влез кто-то другой, который и куражился и выкрикивал:

— Золотозубая! Я тебя люблю!

И даже пытался, перегнувшись через прилавок, схватить Зою за руку.

Он вспоминал ее испуганные, широко раскрытые глаза, ее глухой шепот: «Да ты что? Что с тобой случилось? Я тебя не узнаю! Иди проспись, потом придешь…»

— А я спать совсем не хочу! Послушай, Золотозубая! Такого еще со мной никогда не было! Никогда в жизни, понимаешь?

— Понимаю-понимаю, — несколько раз повторила продавщица и вдруг заторопила покупателей. — Товарищи! Магазин закрывается! Идите, идите! Больше ничего не будет!

Покупатели, ворча и вполголоса поругивая продавщицу, нехотя потянулись из магазина, кроме Рэмкына, который, привалившись к прилавку, глупо ухмылялся, чему-то своему смеялся и время от времени заплетающимся языком произносил:

— Золотозубая! Ты — моя жизнь!

Очистив магазин от покупателей, продавщица подошла к Рэмкыну, схватила за плечи неожиданно сильными по-мужски руками, встряхнула и прокричала прямо в лицо:

— Ты что, сдурел? Захотел меня на всю деревню опозорить?

Хмель мигом сошел с Рэмкына. В голове осталась только какая-то муть, сухость во рту и страшное чувство жгучего, непереносимого стыда. Он медленно побрел в сторону двери, неловко пятясь, спотыкаясь о неровности пола, которые он раньше не замечал. Зоя давила на него своим телом, мягкими округлостями, туманя его мозг еще другим, сладко жгучим чувством. Он уже не мог сдержать себя и, подумав на мгновение о том, что ему терять теперь нечего, зажмурился и крепко поцеловал Зою, замерев в ожидании чего-то ужасного… Но удивительно: ничего за этим не последовало. Рэмкын только услышал то ли вздох, то ли сдержанный стон.