Читать интересную книгу Кегельбан для безруких, Запись актов гражданского состояния - Владимир Бацалев

-- Вот что мы сделаем, -- сказал Сусанин. -- Ты забери обедать мою жену, а я посижу дома в тишине и спокойствии. -- И убежал стремглав из магазина, хихикая, как девушка после первого добровольного поцелуя.

Но возле дома его схватила за рукав Чертоватая. Она смотрела на Сусанина лукавыми глазами.

-- Что-то ты, Адам Петрович, в гости никогда не заходишь?.. Мужа бы я выгнала, а мы бы посидели, покалякали.

-- О чем же мы с тобой бы покалякали? Как сахарный песок с базы воровать?

-- Много разных тем есть для разговоров между мужчиной и женщиной, -отвечала Чертоватая, жмурясь, как сытая кошка.

-- А супруг твой дома?

-- Я же сказала: выгоню!

-- Он мне как раз нужен. Хочу сыграть с ним в "козла".

Они пришли в квартиру Чертоватой. Сплю смотрел телевизор. В телевизоре фиолетовая певица задирала ноги, которые росли прямо из шеи. Развалившись в кресле, отставной майор млел и качал в такт музыке головой, не спуская взгляда с ног певицы. Вьющихся вокруг нее в танце мужиков он не замечал.

Чертоватая выключила телевизор и сказала мужу:

-- Сходи-ка ты в подвал, посмотри, не украли там еще домсоветовские стулья.

Майор сделал такое лицо, что, казалось, он сейчас заплачет, сгорбился и, шаркая шлепанцами, убрался за дверь.

-- Пошел к Столику досматривать, -- сказала Чертоватая я, картинно взмахнув руками, как крыльями, плюхнулась на софу. После этого она еще минут десять юлила и вертелась. Она хотела походить на шикарную женщину и выбирала соответствующую позу. Подходящей ей показалась поза кошки, устроившейся на подоконнике вокруг цветочного горшка. Горшок Любке заменила подушка.

Сусанин повертел головой в разные стороны и спросил:

-- Сколько же надо украсть, чтобы столько купить?

-- Украсть?! -- удивилась Любка. -- Воровать, Адам, легко и приятно, а то, что делаю я, -- это каторжный труд. Вот хочешь, я тебя цейлонским чаем напою, а не той сушеной корой, которой магазины завалены?

-- Хочу, -- сознался Адам.

-- А думаешь, легко мне этот чай достается? Каждую пачку аккуратно открыть, отсыпать три грамма и опять заклеить без помарок. Пока мешок наберешь -- с ума сойти можно. А духи французские? Я неделю не разгибалась, пока бутылку по капле собрала.

-- Действительно, тюрьма, -- согласился Адам. -- А кофе ты как воруешь?

-- Да почему-то рабочие, когда грузят мешки, обязательно один порвут. Я сметаю веником и собираю по зернышку, как курочка. Не выбрасывать же добро. Жалко. Любка захохотала. -- Ну, что ты скривился? Я пошутила. Я так шучу с обэхээссэсниками. Выпьешь коньяку, Адам?

-- Выпью, -- сказал Сусанин. -- Я даже выкурю сигарету, хоть не курю. Мы будем пить и улыбаться друг другу, и край твоей юбки будет подниматься все выше и выше, а мужчин в Сворске будет все меньше и меньше. Когда останусь я один...

-- Хочешь, опустим шторы? -- спросила Чертоватая.

-- А музыка где? Шизгару давай! -- потребовал Сусанин. Чертоватая протянула руку к стереосистеме.

-- Этими мелодиями лечат импотентов, -- сказала она и подала Адаму фужер. -- Иди ко мне на тахту, Сусанин... А потом заведи куда-нибудь подальше и брось, брось меня... Ах, Адам, я такая несчастная. Мужчины совсем перевелись в Сворске. А так хочется быть любимой, как в кино... Но Подряников любит мой склад, Сплю любит подглядывать, когда я переодеваюсь, а товарища Примерова хватает на одни щипки... Если б можно было переделать наше общество: отменить семью, а весь жилой фонд передать женщинам, и пусть они пускают мужиков на постой, каких им хочется... Адам, почему ты такой красивый?

-- Потому что коньяк не лакают фужерами.

-- У тебя такие румяные щеки и волосы как смоль...

-- Я похож на жаренного в яблоках гуся, которого только-только вынули на противне из духовки! -- похвастался Сусанин.

-- Ты очень умный, Адам. Даже Подряников говорит: "Мне бы его образование, должность и поддержку первого секретаря, каких бы дел я навертел!"

-- Может, в "козла" сыграем? -- предложил вдруг Сусанин.

-- Давай, -- согласилась Любка. -- А на что?

-- На что хочешь, -- сказал Адам и вытряхнул костяшки на тумбочку.

Стали играть. Сусанин хмурил брови и яростно стучал по тумбочке ладонью. Любка, наоборот, осторожно подкладывала черные прямоугольники, рисуя букву П, подкладывала, как мелкую пакость, и улыбалась...

-- "Рыба"! -- сказал Сусанин. -- Давай считаться.

-- Ты -- "козел", Адам Петрович, - сказала Любка. Кофта сама расстегнулась на груди Чертоватой и поползла вниз, открывая плечи. Дерево за окном, в котором с утра застрял Сусанин, наслушавшись мелодий, расцвело. Но Адам собрал всю волю в кулак и сказал уже из дверей:

-- Пойду я, а то, знаешь, Фрикаделина кусает один раз и насмерть...

На лестничной клетке его ждал ван дер Югин.

-- Накорми обедом, -- попросил он.

-- Ты давай, сам распоряжайся, -- сказал Сусанин, отпирая дверь. -- А я помечтаю...

V ТАНЕЦ МУЗЫКАЛЬНЫЕ ЗМЕЙКИ""

Каждая команда выстраивается в колонну, а участники -- друг за другом вереницей, держась за пояс впереди стоящего. Гармонист играет польку, a "голова" "змейки" быстро бежит в танце, часто и неожиданно меняя направление, проходя сквозь колонны, переплетаясь с ними и извиваясь по площадке. Танцующие обязаны следовать за ней повсюду и при этом не оторваться от "змейки". Отцепившийся исполняет штрафную песню.

С детства ломал голову Семенов, как ему стать царем или президентом. Но у бедняги, к несчастью, не было ни соответствующего папы, ни образования, ни партийности, вообще не было ничего из багажа государственного мужа. Поэтому после юношеских раздумий Семенов обратил взор на деревенское стадо и зачислился колхозным пастухом. Выйдя в первый день на работу, он окинул счастливым взлядом луга, буренок и, щелкнув хлыстом, объявил громогласно "Вот моя вотчина! Вот мои подданные!"

В ту пору Семенов был совсем темнота, даже трудов своих предшественников по проблемам государства в руках не держал, однако набрался у лекторов заезженных словечек, заодно подцепил отвратительную привычку рассуждать о чем ни попадя в категорическом тоне да еще и самому верить в собственные "ля-ля-ля" языком. Пожевывая травинку, объяснял он подопечным: "Стадо есть наилучшая организация коров в целях эксплуатации. Коровы суть граждане, а стадо есть государство, следовательно, государство -- наилучшая организация стада, обеспечивающая приток молока и приход сала, и наоборот... следовательно, государство -- это организм, не имеющий ни в чем нужды вследствие самодостаточности. Итак, нужна мера самодостаточности, и чем меньше ее установят, тем охотнее каждый подопытный индивид скажет: "Государство -- это я!" Имеется вопрос: "А много ли человеку надо?" Имеется и теоретически логический ответ, но, дорогие мои подданные, давайте проверим его практикой!..

Государство развивается крайне медленно. Обществу и существующему внутри него гражданину свойствен консерватизм. Поэтому цель своего исследования я вижу в отработке некоторых опытов, способных доказать правоту моих мыслей относительно продвижения государства к высшей стадии своего развития, а именно, к гармоничному стаду.

Спрашивается: "Могу ли я проводить такие опыты над вами?" Отвечается: "Я и вы -- необходимые части колхозного стада. Известно с древности: что хорошо для части, то хорошо и для целого. Например, если при простуде я поставлю горчичник на спину, от этого выиграет не только спина, но и весь организм. Следовательно, раз мне хорошо управлять вами, то и вам мое правление должно понравиться".

-- Согласны? -- спрашивал он коров. Но зорьки, быструхи да пеструшки молчали, переваривая траву на мясо. Семенов не огорчался. -- Вот и нашего председателя, и приблудных лекторов народ не слушает, а они все равно свое дело делают, -- подбадривал он себя...

Дальнейшая деятельность Семенова на государственно-пастырском поприще свелась к тому, что он целый день лежал и думал. "Правильно ли брать алименты с отцов, если государство проводит политику поощрения рождаемости?" -- думал Семенов. "Как довести гражданина до такого состояния, чтобы он ни в какой ситуации не поднял руку на существующий порядок?" -- мучился Семенов. "Что будет после того, когда все, что можно, уже случится?" -- гадал Семенов...

Надумавшись, намучившись, нагадавшись, самодельный философ и тугодум перешел от расчетов к планомерным опытам. Только кончились эти опыты скоро, печально и больно. Однажды пастух не привел стадо. Затемно, с фонарями, лучинами и плошками бросились колхозники врассыпную по лесам и лугам искать кормилиц. Пастуху уже приготовили венец мученика (кто-то пустил слух, что он погиб в схватке с браконьерами) и стали говорить о нем в прошедшем времени. Между тем Семенов нашелся живым, невредимым и озабоченным. Он лежал на опушке в кругу жалобно мычавших коров и сверял картину звездного неба с учебником астрономии. Морды коров были туго стянуты бечевой, и пастух, строя ехидные рожи, изредка забывал про космос и подзуживал "подданных" словами: "Ну? Кто первый поднимет меня на рога? Кто копытами затопчет? -- Тому орден сплету из травы!.."