Читать интересную книгу Фактор Черчилля. Как один человек изменил историю - Борис Джонсон

Когда умерла Виолетта Пирмен, его верный, вечно загруженный работой секретарь, он послал ее дочери собственные деньги. Он также помог деньгами жене своего врача, когда та оказалась в затруднительном положении. Когда его друг был ранен в суданской кампании, Черчилль закатал рукав и предоставил кусок кожи для пересадки – без анестезии.

Так ли поступает себялюбивый самодур? «Только познакомившись с Уинстоном, вы сразу видите его недостатки, – говорила Памела Плоуден, – но всю последующую жизнь вы будете открывать его достоинства».

Обратимся теперь к заявлениям о его роскошествах среди запустения окопов – намеках, что он всячески помыкал своим батальоном. Какая ерунда!

Верно, что его прибытие в часть в январе 1916 г. сопровождалось определенным возмущением. «Кто этот политик? – ворчали шотландские фузилеры. – Почему он не мог найти себе другой батальон?» Черчилль начал со свирепой риторической атаки на вошь – Pediculus humanus. Он поделился с изумленными слушателями своими изысканиями о происхождении этого насекомого, его основных свойствах, среде обитания, об оказанном им влиянии на войны, древние и современные.

Затем он организовал доставку неиспользуемых пивоваренных чанов в Моленакр для коллективного избавления от вредных насекомых – и это сработало. Уважение к Черчиллю росло. Он уменьшил наказания. Он делился роскошью со всеми, кто садился за общий стол. Почитайте книгу «На фронте с Уинстоном Черчиллем» (With Winston Churchill at the Front), написанную «капитаном Х» (в действительности Эндрю Девором-Гиббом), который видел все происходившее своими глазами.

Если кто-то вставал из-за стола «без большой сигары, освещавшей его смягчившееся лицо, это означало, что он не курил, и вовсе не было промахом полковника Черчилля». Так же он поступал с персиковым и абрикосовым бренди. Да, была ванна, которую Девор-Гибб называет подобием длинной мыльницы, но ею пользовались и многие другие. Окопное царство Черчилля было и демократичным, и домашним. Вот как Девор-Гибб рисует картину отдыха батальона: Черчилль сидит, наклонившись на расшатанном стуле, и читает карманное издание Шекспира, отбивая такт граммофону, в то время как другие офицеры наслаждаются праздностью или читают на солнце.

Помните, что у них были ужасные потери: немецкие (а порою и британские) снаряды взрывались вокруг них каждый день. Но под влиянием Черчилля они стали петь эстрадные песни – некоторые из них были «грубоваты», на вкус капитана Девора-Гибба. Черчилль побуждал их смеяться при всякой возможности. Один молодой офицер, Джок Макдэвид, позднее вспоминал: «За короткий период ему удалось поднять дух офицеров и солдат до невероятного уровня, и все благодаря собственной личности».

И я настаиваю, что таково поведение лидера, человека, который должным образом заботится о своих подчиненных. Задира поступает иначе, и мы можем также отмести старые сплетни о том, как обходились с бедным Брюсом, младшим офицером в Сандхерсте.

Почти все обвинения распространялись радикальным журналистом, парламентарием (и океаническим подонком) по имени Генри Лабушер, который не только был неистовым антисемитом, но и пытался провести через парламент ужасную поправку, которая криминализовала все, связанное с гомосексуализмом. У обвинений нет никакого основания. Адвокаты Черчилля с легкостью отвергли беспочвенные заявления, что он «предавался утехам в духе Оскара Уайльда», Черчиллю была присуждена внушительная компенсация.

На самом ли деле он «использовал» молодого Ральфа Виграма и бездумно загубил его карьеру? Неясно, совершил ли Виграм самоубийство, но в любом случае сотрудник Форин-офиса передал информацию Черчиллю, так как хотел разоблачить ужас происходящего в Германии и самоуспокоенность правительства.

Он сделал это из чувства долга – не из-за того, что ему заморочил голову Черчилль. После похорон Черчилль устроил для скорбящих поминки в Чартвелле, он проявил большую заботу о жене Ральфа, Аве. Многие годы впоследствии Черчилль поддерживал с ней контакт.

Не нужно упрекать Черчилля и за его обхождение с Холдейном и Броки, которые собирались бежать с ним из тюрьмы в Претории. Из дневников и писем совершенно понятно, что ночью, в последний момент, они просто струсили.

Черчилль пошел в уборную, перепрыгнул через стену и затем полтора часа ждал их в саду, рискуя быть замеченным. Но они так и не пришли, а Черчилля нельзя винить за это! Впоследствии он послал золотые часы всем, кто помог ему бежать. Он с трудом мог позволить себе такой подарок. Сделал ли Черчилль его из чувства некоторой вины? Напротив, он так поступил из-за присущих ему импульсивности и щедрости.

Давайте в конце разберемся с довольно общим обвинением в себялюбии: что он не проявлял интереса к другим людям и был невыразителен на приемах – за исключением тех моментов, когда хвастался о себе. Конечно, он был эгоцентричен и подвержен нарциссизму, что он сам с готовностью признает. Но это не означает, что он не интересовался другими людьми и не заботился о них.

Почитайте его письма Клементине, в них он беспокоится о том, не будет ли ребенок слизывать краску с животных Ноева ковчега. Подумайте о доброте к матери, которая, по сути, лишила его 200 000 фунтов наследства, как он обнял ее в день, когда она выходила замуж за Джорджа Корнуоллиса-Уэста, и сказал, что ее счастье – единственное, что имеет значение.

Отметьте его бесконечную щедрость к младшему брату Джеку, который жил с Черчиллем на Даунинг-стрит во время войны. Все эти свидетельства подтверждают, что Черчилль был добросердечным человеком и порою совершенно сентиментальным. Он хорошо обходился со своим зверинцем в Чартвелле (что, конечно, не является определяющим аргументом: Гитлер любил свою немецкую овчарку Блонди, но любовь Черчилля распространялась дальше царства животных).

Его легко было растрогать. Он льет слезы, услышав новости, что в период бомбардировок Лондона жители города выстраиваются в очереди, чтобы купить корм для своих канареек. Он плачет, когда рассказывает исступленной палате общин, что судьба вынудила его взорвать французский флот. Он рыдает от фильма Александра Корды «Леди Гамильтон». Черчилль посмотрел этот фильм семнадцать раз. Ему нравилась легкая музыка, сохранилось много эпизодов с Черчиллем, напевающим любимые мелодии. Он не был человеком, портящим другим веселье.

Он открыто проявлял эмоции, принадлежа к классу и обществу, в котором следовало быть невозмутимым. И – что совсем необычно для британского политика – он никогда не держал зла. Люди отвечали на его сердечность, и, хотя работа с ним изнуряла, коллеги были безгранично преданны и привержены ему.

Когда в 1932 г. он вернулся из Нью-Йорка, где чуть не погиб под колесами автомобиля, ему подарили «даймлер». Это было организовано Бренданом Брэкеном, а средства на машину собрали 140 друзей и поклонников.

Вы можете представить, чтобы у современного британского политика нашлось достаточно друзей и поклонников, чтобы ему подарили новый «ниссан-микра», не говоря уже о «даймлере»? Справедливости ради надо сказать, что жена Черчилля не всегда одобряла его друзей: Ф. Е. Смит был пьяницей, про Бивербрука говорили, что его сделки слишком подозрительны, а Брендан Брэкен, который подыгрывал нелепым слухам, что он незаконный сын Черчилля, был безусловно странным.

Брэкен лгал о своем возрасте, даже снова пошел в школу, чтобы сфальсифицировать его. Он отрицал свое ирландское происхождение, уверяя, что он австралиец. Вы можете подумать, что за прекрасный человек стал министром информации. Но Черчилль придерживался их, а они его.

Читая рассказ Девора-Гибба о Черчилле в окопах, я поразился благожелательному упоминанию лорда Фишера – великого флотоводца, который столь впечатляюще пребывал в нерешительности в отношении Дарданелл в 1915 г. и чья непоследовательность сильно поспособствовала задержке и грядущей катастрофе.

«Полковник Черчилль немало забавлял нас частыми рассказами о лорде Фишере, перед которым он, по-видимому, испытывал огромное восхищение», – вспоминает капитан Девор-Гибб. Это является свидетельством великого благородства его души, ведь безумное поведение Фишера едва не погубило политическую карьеру Черчилля.

Покинув окопы на пару дней, он выступил в палате общин, призывая вернуть Фишера в адмиралтейство, – это предложение многие посчитали свидетельством того, что Черчилль окончательно потерял нить событий. Ему не нужно было защищать Фишера, который вел себя предательски. Так, Фишер сообщил Клементине (скорее всего, ложно), что Черчилль часто бывал в Париже, чтобы навестить подружку.

Если мыслить рационально, у Черчилля были все причины сбросить старика со своего корабля. Но Черчилль был не таков: ему нравился Фишер, он восхищался им и стремился выразить это.

У Черчилля было то, что древние греки называли µεγαλοψυχία – величие души. Он не был воцерковленным христианином. Он никогда не верил в побудительную метафизику Нового Завета. Как-то один прелат доброжелательно назвал его «столпом Церкви», но у Черчилля хватило честности, чтобы моментально возразить. Он сказал, что скорее является аркбутаном[35].