Джесси полагала, что не нужно быть гением, чтобы понять такой простой призыв, который содержался в повторяющихся узорах при данных обстоятельствах. Когда все связи и представления нормальной жизни распадаются на части — да еще к тому же с такой поразительной внезапностью, просто необходимо найти что-то, за что можно зацепиться, что было бы здравым и вполне предсказуемым. Если ритмичный ток крови под тоненькой кожей век и лучи уходящего солнца — единственное, что может быть найдено, тогда ты цепляешься хотя бы за это и говоришь «большое спасибо». Потому что, если ты не можешь найти хоть что-то, за что можно зацепиться, имеющее хоть какой-то смысл, то распадающиеся части нового мирового порядка просто сведут тебя с ума.
Такие части, например, как звуки, доносящиеся из прихожей. Звуки, означающие, что изголодавшаяся собака лакомится мясом человека, который когда-то водил тебя на премьеру фильма Бергмана и в удивительный парк с каруселями на Старом Пляже и уговорил тебя сесть на борт большого корабля викингов, раскачивающегося в воздухе, как маятник, а потом смеялся до слез, когда ты изъявила желание снова покачаться на лодочке. Мужчина, который занимался с тобой любовью прямо в ванне, когда ты буквально стонала от наслаждения. Мужчина, превратившийся теперь в галету для собаки.
Распадающиеся элементы целого, как этот.
— Странные денечки, mamma mia, — произнесла Джесси. — Очень странные денечки.
Ее голос превратился в тихий, болезненный хрип. Джесси надеялась, что ей лучше всего замолчать и отдохнуть немного, но когда в спальне снова стало тихо, она ощутила, что ее панический ужас все еще здесь, он кружит, крадучись по комнате на своих мягких лапах, пытаясь найти вход и ожидая, когда она отпустит свою охрану. Кроме того, в спальне не было настоящей тишины. Гагара продолжала вскрикивать над озером, к ночи усилился ветер, дверь еще громче хлопала — и чаще, чем когда-либо.
Плюс, конечно, звуки, которые издавала собака, обедавшая ее мужем.
* * *
Пока Джеральд расплачивался за сэндвичи, Джесси зашла в соседний магазинчик. Здесь всегда можно было купить отличную рыбу — достаточно свежую, чтобы продолжать шлепать хвостом, как говорила ее бабушка. Там Джесси купила великолепное филе палтуса, рассчитывая поджарить его, если они все же решат остаться здесь на ночь. Палтус был хорош тем, что Джеральд, живущий все время на диете, состоящей исключительно из ростбифов и жареных цыплят (иногда, правда, он заказывал жареные грибы в целях более разнообразного и калорийного питания), утверждал, что он любит мясо палтуса, и она купила рыбу без малейшего предчувствия, что Джеральд будет съеден раньше, чем успеет поесть сам.
— Ты живешь в джунглях, малышка, — хриплым, глухим голосом произнесла Джесси, осознавая, что теперь она не только думает, но и говорит голосом Руфи Ниери, которая во времена их совместной учебы в колледже могла бы жить на диете, состоящей только из сигарет «Мальборо», если бы все зависело только от нее.
«Вспомни песню, которую пел Ник Лоу, когда ты однажды пришла домой после лекций, — снова заговорил дерзкий голосок. — Песню, рассмешившую тебя».
Джесси вспомнила. Она не хотела вспоминать, но вспомнила. Это была именно песенка Ника Лоу, которая называлась «Она привыкла обедать» (а теперь досталась собаке на обед), циничная музыкальная медитация одиночества, решительно не соответствующая солнечному свету, падавшему из окна. Казавшаяся такой забавной в ту зиму, теперь она изменила свой смысл.
— Прекрати, Руфь, — прохрипела Джесси. — Если ты собираешься расположиться в моей голове, так хоть не терзай меня.
«Терзать тебя? Джесс, малышка, я не терзаю тебя, я пытаюсь разбудить тебя!»
— Я не сплю! — ворчливо заметила Джесси. На озере снова закричала гагара, как бы поддерживая ее. — Частично благодаря тебе!
«Нет, ты спишь. Ты не просыпалась по-настоящему уже много лет. Когда случается что-то плохое, Джесс, знаешь, что ты делаешь? Ты говоришь себе: „О, абсолютно не о чем беспокоиться, это всего лишь плохой сон. Они частенько снятся мне, но, как только я перевернусь на спину, все снова будет хорошо“. Именно так ты и поступаешь, дурашка. Это именно то, что ты делаешь».
Джесси открыла рот, чтобы ответить — такую дерзость нельзя оставлять без ответа, независимо от того, пересохло ли у тебя во рту, болит ли у тебя горло или нет — но Отличная Хозяюшка Белингейм взобралась на трибуну прежде, чем Джесси успела собраться с мыслями.
«Как ты можешь говорить такие ужасные вещи? Как не стыдно! Уходи!»
Дерзкий голос Руфи цинично рассмеялся в ответ на такую вдохновенную тираду, и Джесси подумала о том, как неспокойно — как ужасно неспокойно — слышать, что часть твоего рассудка смеется правдоподобным голосом твоей старой знакомой, находящейся сейчас неизвестно где.
«Уйти? Ты бы хотела этого? Малышок-голышок, сладенький пирожок, папина дочечка. Каждый раз, когда правда подходит слишком близко, каждый раз, когда ты подозреваешь, что сон — это не совсем сон, ты убегаешь прочь».
Это глупо.
«Неужели? Тогда что же случилось с Норой Калиган?»
На секунду, спугнув голос Хозяюшки — и ее собственный, который обычно говорил вслух и который она соотносила со своим «я», — наступила тишина, но в этой тишине образовался странно знакомый образ: круг, смеющихся, указывающих пальцем людей, в основном женщин, стоящих вокруг юной девушки, закованной в колодки. Джесси с трудом различала эту картину, потому что было темно — должен был быть день, но по каким-то необъяснимым причинам все же было темно, однако лица девушки не было видно, даже если бы сиял яркий дневной свет. Ее волосы свисали с лица, как покаянное одеяние, хотя с трудом верилось, что она могла совершить что-нибудь слишком ужасное — ей было не больше двенадцати. За что бы там ее ни наказывали, наказание не могло быть за убийство собственного мужа. Эта дочь Евы была слишком юной, у нее вряд ли уже начались менструации, чтобы иметь мужа.
«Нет, это неправда, — внезапно заговорил голос из потаенных глубин ее сознания, Несмотря на свою музыкальность, этот голос обладал пугающей силой, как крики кита.
— У нее пошли месячные, когда ей было десять с половиной лет. Возможно, в этом вся проблема. Возможно, он почувствовал запах крови, как и та собака в прихожей. Возможно, это взбесило его».
— Заткнись! — вскрикнула Джесси. Внезапно она почувствовала, что сама взбесилась. — Заткнись! Мы не будем говорить об этом!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});