состоянии провести человечество между Харибдой и Сциллой -- тираниями и мировыми войнами.
Хуже того: -- новые социально-экономические системы, приходя к господству, сами облекаются в
механизмы политических деспотий, сами становятся сеятелями и разжигателями мировых войн. Наука
превращается в их послушную служанку, куда более послушную и надежную, чем была церковь для
феодальных владык. Трагедия коренится в том, что научная деятельность с самого начала не была
сопряжена с глубоко продуманным нравственным воспитанием. К этой деятельности допускались все,
независимо от уровня их нравственного развития. Неудивительно, что каждый успех науки и техники
обращается теперь одной стороной против подлинных интересов человечества. Двигатель внутреннего
сгорания, радио, авиация, атомная энергия -- все ударяет одним концом по живой плоти народов. А
развитие средств связи и технические достижения, позволяющие полицейскому режиму
контролировать интимную жизнь и сокровенные мысли каждого, подводят железную базу под
вампирические громады диктатур. (Вот и пример -- контроль над Интернетом).
Таким образом, опыт истории подводит человечество к пониманию того очевидного факта, что
опасности будут предотвращены и социальная гармония достигнута не развитием науки и техники
самих но себе, не сверх-развитием государственного начала, не диктатурой «сильного человека», не
приходом к власти пацифистских организаций социал-демократического типа, качаемых
историческими ветрами то вправо, то влево, от бессильного прекраснодушия до революционного
максимализма, -- но признанием насущной необходимости одного-единственного пути: --
установления над Всемирной федерацией государств некоей незапятнанной, неподкупной
высокоавторитетной инстанции, инстанции этической, вне-государственной и надгосударственной,
ибо природа государства неэтична по своему существу.
Какая же идея, какое учение помогут создать подобный контроль? Какие умы его выработают и
сделают приемлемым для громадного большинства? Какими путями придет такая инстанция к
общечеловеческому признанию, -- она, отвергающая насилие? Если же она примет к руководству
принцип постепенной замены насилия чем-то другим, то чем же именно и в какой
последовательности? И какая доктрина сможет разрешить все возникающие в связи с этим проблемы с
их неимоверной сложностью?"
45
Книга Д.Андреева стремится дать, в какой-то мере, на эти вопросы ответ, хотя общая тематика
ее шире. -- "Подготавливаясь к ответу, следует ясно сформулировать, в чем же это учение видит
своего непримиримейшего врага и против чего -- или кого -- оно направлено. В историческом плане
оно видит своих врагов в любых державах, партиях и доктринах, стремящихся к насильственному
порабощению других и к каким бы то ни было формам и видам деспотических народоустройств. В
метаисторическом* же плане оно видит своего врага в одном: -- в Противобоге, в тиранствующем
духе, Великом Мучителе, многообразно проявляющем себя в жизни нашей планеты. Для движения, о
котором я говорю, и сейчас, когда оно едва пытается возникнуть, и потом, когда оно станет
решающим голосом истории, врагом будет одно: -- стремление к тирании и к жестокому насилию, где
бы оно ни возникало, хотя бы в нем самом. Насилие может быть признано годным лишь в меру
крайней необходимости, другими словами, пока самая сущность государства не будет преобразована,
а живое братство всех не сменит бездушного аппарата государственного насилия.
(*Метаистория -- совокупность процессов иноматериальной природы по Д.Андрееву, Интернет, т.е.
протекающих в областях как материальных, так и духовных).
Не обязательно надо предполагать, что подобный процесс займет непременно огромный
отрезок времени... Нацистская Германия, например, ухитрилась добиться своего даже на глазах одного
поколения. Ясное дело, ничего, кроме гнева и омерзения, не могут вызвать в нас ее идеалы. Не только
идеалы -- даже методика ее должна быть отринута нами почти полностью. Но рычаг, ею открытый,
должен быть взят нами в руки и крепко сжат. Приближается век побед широкого духовного
просвещения, решающих завоеваний новой, теперь еще едва намечаемой педагогики. Если бы хоть
несколько десятков школ были предоставлены в ее распоряжение, в них формировалось бы поколение,
способное к выполнению долга не по принуждению, а по доброй воле; не из страха, а из творческого
импульса и любви. В этом и заключен смысл воспитания человека нравственного.
Травмированность войнами, репрессиями и всевозможными насилиями даже теперь вызывает
широкое движение за сосуществование и за мир. (Помните -- "Лишь бы не было войны"?) Постоянно
совершаются и будут совершаться события, разрушающие чувство безопасности, не оставляющие
ничего от уюта и покоя, подрывающие корни доверия к существующим идеологиям и к охраняемому
ими порядку вещей. (Терроризм!) Разоблачение неслыханных ужасов, творившихся за помпезными
фасадами диктатур, наглядное уяснение, на чем воздвигались и чем оплачивались их временные
победы, их внешние успехи -- все это иссушает душу как раскаленный ветер, и духовная жажда
делается нестерпима. Об отстранении угрозы великих войн; о путях к объединению мира без
кровопролитий; о светоносце-праведнике, грядущем возглавить объединенное человечество; об
ослаблении насилия государств и о возрастании духа братства -- вот о чем молятся верующие и
мечтают неверующие в наш век. И вероятно в высшей степени, что мирообъемлющее крылатое учение
-- и нравственное, и политическое, и философское, и религиозное -- претворит эту жажду поколения
во всенародный творческий энтузиазм".(Наивысшим видом такого Учения может быть только Учение
Бога - М.Г.)
О науке и религии
Трудно было бы ожидать, чтобы, осуществляя такой стремительный прогресс -- научный,
технический и социальный, создавая такие культурные ценности, как литература, музыка, философия,
искусство и наука последних веков, человечество нашло бы в себе силы одновременно творить еще и
универсальные религиозные системы. Но рубеж XX века как раз и явился той эпохой, когда
закончился расцвет великих литератур и искусств, великой музыки и философии. Область социально-
политического действия вовлекает в себя -- и чем дальше, тем определенней -- не наиболее духовных
представителей человеческого рода, а как раз наименее духовных. Образовался гигантский вакуум
духовности, не существовавший еще 50 лет назад, и гипертрофированная наука бессильна его
заполнить. Если позволительно подобрать такое выражение, колоссальные ресурсы человеческой
гениальности не расходуются никуда. Это и есть то лоно творческих сил, в котором зреет
всечеловеческая интеррелигия.
Сможет ли религия -- не старинные ее формы, а та религия итога, которой ныне чреват мир,
предотвратить наиболее грозные из нависших над человечеством опасностей: всемирные войны и
всемирную тиранию? Предотвратить ближайшую мировую войну она, вероятно, не в состоянии. Но в
46
предотвращении всех войн, опасность которых будет возникать после того, как сформируется ядро
грядущей интеррелигии, так же как и в предотвращении всемирной тирании, -- ее ближайшая цель.
Может ли эта религия достичь наибольшей гармонии между свободой личности и интересами
человечества, какая только мыслима на данном этапе истории? Но это лишь другой аспект той же
самой ее ближайшей цели. Будет ли она способствовать всестороннему развитию заложенных в
человеке творческих способностей? Противоречат ли ее тезисы объективным и общеобязательным
тезисам современной науки? -- Ни в одной букве или цифре. Можно ли предвидеть установление в
эпоху ее гегемонии такого режима, когда инакомыслие будет преследоваться, когда она будет
навязывать свои догматы философии, науке, искусству? -- Как раз наоборот: от частичных
ограничений свободы мысли вначале, к неограниченной свободе мысли -- потом: таков предлагаемый
ею путь. Что же остается от аргумента, что религия не способна ответить на насущные вопросы
времени, а тем более практически разрешить их?
С полным правом и основанием такой упрек может быть брошен не религии, а, увы, науке. Как