— … то сейчас бы кто-то звонил комбату и мямлил про «втрати серед особового складу». То есть, получается, что восемнадцать невероятных военных, которые к тому же еще и не участвовали в бою, чуть не обосрались из-за трех..
— Четырех, — вставил Ляшко.
— … четырех, не перебивай, всего лишь четырех уродов в тылу!
Толпа забормотала. Разбор полетов был, скажем прямо, так себе.
— Поэтому. Довожу до вашого відома, шо с завтрашнего… с послезавтрашнего дня начинаем новый виток «учбових стрільб». Снайпера галимого прибить не можем уже неделю, говнюка какого-то на терриконе, стреляет, мля, как у себя дома!
— Ну, положим… — начал Мастер, но замолчал.
— Дальше! Ночь еще не закончилась. Как и было доведено — сепары хотят отвоевать «Эверест». А там нихера еще не происходило. Значит, может еще произойти. Не расслабляемся, не бухаем, не спим. В наряде в телефон не втычим, мля, Бетон, тебя касается! Шо по бэка?
— На СПГ щє шість є, і одна просравша, — ответил Шматко, косясь одним глазом на картошку.
— Прапор?
— Пять «пятнадцатых» в «бэхе».
— Охереть. Петрович?
— Дохер цинків, «улітки» наряд доб’є. ВОГів повно, ви ж привозили у вторнік.
— «Дашки»?
— Бэ-тридцать-два — жопа, — сказал кто-то печально. — Одни эм-дэ-зэшки остались. Де-то пять цинков… триста с хером штук. Мало.
— Хьюстон, — я отыскал взглядом здорового небритого дядьку. Тот поежился. — Хватит лазить под баней. Возьми утром свой пристрелянный «баррет» и убей мне снайпера.
— Я не попаду, — буркнул Хьюстон.
— Отож… — я обвел взглядом особовый склад. — И я так и не услышал, хто стрелял с «дашки»! Так. Короче. «Ітогі подвєдьом».
— Нам всем — капец, — вставил кто-то с задних рядов.
— Почти. Итак. На «четырнадцатой» начался бой. Мы ввязались, накидали как могли. Какие-то невнятные иждивенцы зашли сзади. Не знаю, каким хером, но мы отбились. Сейчас… начало десятого. Мы все еще живы и боеготовы. Джентльмены… — я выпрямился. — Я вас поздравляю. Вы охеренные пацаны, без дураков, я горжусь тем, что служу вместе с вами в лучшей роте а-тэ-о по состоянию на сейчас. Давайте продолжим эту офигенную традицию и все вернемся домой. С Рождеством.
— Отэто ты завернул, — сквозь гомон крикнул Мастер. — Я так и не понял, ты чи наругал, чи похвалил?
— Та я сам не понял. Так, алё, военные! Всё, расходимся на ужин, все на рациях! Щенков не перекармливать, в «бэхе» не курить, Прапор, это тебя касается!
Люди потянулись на выход, перекликиваясь, гомоня, смеясь. Я дождался, пока все, кто не жил здесь, покинут КСП, и кивнул Шматко. Старшина беззвучно и мгновенно открыл оружейный ящик, достал пакет, выдернул из него литровую бутылку водки и покачал на весу. Вопросительно на меня посмотрел.
— Себе, — сказал я. — Ну и кто еще захочет. По пятьдесят грамм, не больше. Лис, ты не пьешь.
— Та я понял… — вздохнул Лис и уселся рядом со мной. — Шо делаем?
— Тупим. Я зара отзвонюсь и отпишусь всем. Потом… потом поем и спать пойду, здесь, возле ноута лягу. Разбуди меня, если ничего не будет, ну… в двенадцать. Норм? До четырех посижу, потом Мастер. Толик, нормально?
— Не, давай я сейчас, все равно не засну, меня сменит Лис, а ты уже с утра.
— А к погранцам кто поедет?
— Механ.
— Ну да, ну да. Там он и останется. Не, треба с ним.
— Ну так ты и поедешь сразу. А я проснусь и подежурю. Норм?
— Ладно. Отбой по гарнизону. Шматко! По пятьдесят, я сказал! Не больше!
— Но і не менше! — откликнулся Шматко и поднял хрустнувший стаканчик. — Ну, з Різдвом, панове. Давайте вечеряти.
… Снилась какая-то херня — не нужно было так наедаться на ночь. Просыпался раз двадцать, вставал, курил, бродил по КСП, шарился в фейсбуке. Пистолет мешал улечься нормально, а снимать почему-то не хотелось. Тревогу за ночь объявляли еще раза четыре. Вспомнил, что забыл позвонить домой. Идиот чертов. Написал смску и снова упал на койку, завернулся в чужой спальник, пахнущий мышами, сигаретами и по́том. Заснул, проснулся. Потом… потом забылся как-то, очень крепко, будто выключил меня кто-то. Без снов, как будто во влажную черную яму ухнул, и Лис расталкивал меня минут пять.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Мартин, та вставай уже, — Саня уже примеривался меня пнуть.
— Сколько времени?
— Три.
— Че так рано?
— Двигателя́.
— Откуда?
— Да вот херня какая-то. С КПВВ.
— Ща наберу.
Сослепу долго искал телефон майора-погранца. Набрал. Без ответа. Мля, да шо ж такое? Помотал головой, набрал еще пару раз. Не берет. Ну и ладно. Сон убежал, я «принял вахту» у Лиса, вышел с КСП в стылую темень, набрал в ладони снега и умылся. Потер шею, уши, кожу мгновенно свело, я фыркнул… и улыбнулся.
Реально, как будто выспался. Бодр и энергичен, аж противно. Захотелось кофе и чего-то поесть. Лис уже упал на мое место, но вместо того чтобы заснуть, воткнул в телефон. С женой переписывается, наверное. Я с сомнением посмотрел на буржуйку, подкинул деревяшки и поболтал в воздухе красный газовый баллон. Не, есть еще газ, есть, бо в баллоне в кунге уже закончился. Поставил чайник, пошарился по «місцю зберігання зброї». Были остатки холодной картошки, какая-то селедка, нетронутая маринованная капуста и бутерброды. На скибочки подсохшего батона был любовно намазан шпротный паштет, сверху на который было так же любовно уложено по две шпротинки. Ну Ярик… Ну блин…
Я набрал бутербродов, нашел самую большую кружку и сыпанул кофе. Подошел к столу, закурил и стал ждать, пока закипит чайник.
Вот ведь странная вещь — организм. Могу проснуться в три и отлично себя чувствовать. Или в пять. Или в семь. Но стоит встать позже семи — все, капец, буду дохлый весь день. Эх, тяжело быть жаворонком в мире сов, никто меня не любит, все спят, як люди, один я втыкаю… и еще наряд. Кстати, о наряде…
— Гендель Мартину, прием.
— Гендель на зв’язку.
— Давай «по пятьдесят».
— Наливаю.
Закипел чайник, тут же зазвонил телефон. «Шматко». Я прижал китайское чудо к уху и стал заваривать кофе.
— Шо там?
— Та хер його зна. Вродє танкі.
— Авианосцы. Откуда здесь танки?
— Нє знаю. Шось ревіло на КПВВ, зара вже нє.
— Тіхо?
— Тіхо. «Чотирнадцята» раза́ три постріляла та й все.
— Ну норм. Я на зміні, набирай.
— Плюсікі.
На скамейке спал щенок. Аккуратно пододвинув его, я уселся, достал с полки планшет. Кофе одуряюще пах, я, как обычно, не стал дожидаться, пока он толком заварится, бухнул две ложки сахара, открыл «Заметки» и написал: «АТО в Средиземье. Глава первая, часть третья. Те же и Леголас».
В полседьмого уже светлело. Бурчал «Урал», бурчал Механ, бурчал Донбасс. Хьюстон, унылый и скучный, каким только и может быть поднятый затемно мобилизованный солдат, сидел в обнимку с винтовкой и печально смотрел через трассу. В глаза било встающее из-за серого террикона солнце.
— Хьюстон, сонечко, — протянул я. — Та нихера ты не выцелишь.
— Не выцелю, — кивнул Хьюстон и зевнул.
Ого. Стоматолог по тебе плачет.
— Ну так иди спать.
— Та смысл? Черз полтора часа наряд. Посижу тут. Може, че и выцелю…
— Ну давай, давай… Кирпииич! Ну скоро ты?
Кирпич махнул рукой и заспешил. Высокий сутулый мужик шел, оскальзываясь на замерзшей грязи, и смешно размахивал длинными руками. Сепар внаглую уселся в теплую кабину и делал вид, шо так и надо. Выгонять его было лень.
Ночь прошла. Эверест молчал, и причину этого я узнал полчаса назад от Яноша. Вечером, после войны на «четырнадцатой», кто-то в «семьдесятдвойке» плюнул, махнул рукой на все эти невнятные движи и выгнал два танка на КПВВ. Во избежание, так сказать, и как демонстрацию намерений. Они простояли там ночь, периодически прогреваясь, и под утро ушли домой, под бдительные очи ОБСЕ. Могли бы, кстати, и «Спартан» погранцам заодно передвинуть. Хотя майора я понимал — маневрирующий среди фанерных домиков танк… та ну нафиг. Ладно, приедем мы, передвинем… О, вот и Кирпич.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})