Читать интересную книгу Ты его не знаешь - Мишель Ричмонд

— История эта начинается в Абиссинии, в девятом веке, — говорил Генри. На столике между нами стояли два пива. Чтобы лучше слышать, я подалась вперед. — И начинается она с молодого козопаса по имени Кальди и его коз, которые однажды вечерком взбунтовались и отказались идти за пастухом домой. Их, видишь ли, крайне заинтересовала новая находка — дерево с темными блестящими листьями и красными ягодами. Кальди никогда еще не видал такого дерева. Битый час козы не могли оторваться от дерева — все ели, ели. Насилу Кальди уговорил их спуститься с горы.

Увлекшись, Генри принимался жестикулировать. Работа у него была чистая, бумажная, а ладони — грубые, мозолистые, как у какого-нибудь работяги. Позже я узнала, что он подрабатывал грузчиком — копил деньги на собственное дело.

— Козы не спали всю ночь, — продолжал Генри. — А на следующее утро, когда Кальди вновь привел их на горное пастбище, козы сразу бросились к тому самому дереву. Наш Кальди был любопытен как прародительница Ева, он тоже решил отведать ягод странного растения. И ощутил удивительную бодрость, почувствовал себя сильным и умным. Вернувшись домой, Кальди рассказал своим домашним и друзьям о том, что испытал. Недели через две дервиши соседнего монастыря обнаружили, что если жевать листья таинственного растения, то можно меньше спать и больше времени уделять истовому служению Богу.

Спрашивается, а сама-то я что? Столько лет проработать в «Золотых Воротах» и не удосужиться порыться в библиотеке! Со временем я поняла, что Генри обладает тем, что я утратила давным-давно, — страстью к деталям, острой памятью не только на даты и географические названия, но и на курьезы, которые, собственно, и делают историю уникальной. Он не пропускал деталей, потому что ему все было интересно, задавал вопросы и намертво запоминал занятные вещи, делясь ими с другими, повторяя до тех пор, пока история не становилась его собственной. Я брела по жизни, как по чужому дому, стараясь не потревожить пыли, не наткнуться на мебель. Генри же, наоборот, все ощупывал, брал в руки, прикидывал на вес.

— Хотела бы я быть такой, как ты, — сказала я ему однажды, примерно через полгода после нашего знакомства. — Мчаться по жизни, особо не зацикливаясь.

— А что тебе мешает? — осведомился он.

Мы лежали в постели лицом к лицу, в одежде (холодно было), он не сводил с меня выжидательного взгляда сияющих голубых глаз.

— Сама не знаю.

Казалось, он постоянно ждет от меня каких-то слов, но слова будто застревали в горле, и сил не было заставить себя сполна раскрыть свои мысли. Я искренне старалась, но на всю правду без остатка отважиться не могла.

Мы оба смолкли, просто лежали рядышком, не касаясь друг друга. Я прикрыла глаза и уже было задремала, как вдруг его голос вернул меня к действительности:

— А знаешь, ты нисколько на нее не похожа.

— Что?

— На девушку из книги. У нее твое имя, твоя история, твое лицо, но она — вымысел. Ее выдумал Эндрю Торп. Ты — не она.

Ах, как мне хотелось верить ему, но… Право же, разве Генри мог знать меня лучше Торпа? Тому ведь я все рассказала.

— А кто же я?

На ответ я не рассчитывала.

— Ты — это ты, — откликнулся он не медля ни секунды. — Ты — Элли Эндерлин, и я люблю тебя.

— Правда?

Еще ни разу Генри не говорил мне о любви. Я разделяла его чувства, но открыться, вот так сразу? Нет, рановато, пожалуй, для столь громких заявлений. Таких слов назад не возьмешь.

— Правда.

И снова замер в ожидании. Я изо всех сил пыталась набраться смелости, но слова не шли с языка. За одно я буду вечно благодарна Генри: он не отвернулся. В ту ночь я не сумела сказать, что люблю его, и все же он обнял меня, крепко-крепко. Мне стало тепло и покойно — впервые за всю свою взрослую жизнь я почувствовала себя как за каменной стеной.

Девятнадцать

Прекрасный вид — вот что в конце концов оказалось для нас решающим.

Олдос Хаксли. «Юный Архимед»

Я свернула с Рыночной улицы. Извилистая дорога, обставленная домами 60–70-х годов, вела вверх, к району Алмазные Высоты. Мне всегда нравился этот вскарабкавшийся на гору квартал; было в нем что-то от предместья, затерявшегося посреди города. Ночь перевалила за середину, крутые улицы были темны и пустынны. Торп, конечно, глаза вытаращит, когда увидит меня на своем пороге, а мне это только на руку. Ночью у меня мозги лучше работают и я сама с собой в ладу. Если Алмазные Высоты — территория Торпа, то полночь — моя.

Дом Торпа — двухэтажное творение Эйчлера[33] с нависшими над серым фасадом белыми стропилами кровли — примостился на самой макушке холма Ред-Рок. Японский клен и два-три кустика лаванды, высаженные в треугольном палисаднике, несколько прикрывали дом от чужих взглядов. Я затормозила у обочины, пару минут, собираясь с духом, посидела в машине, затем подошла к двери и позвонила. Раздались шаги. Дверь распахнулась, передо мной стоял Торп — в полосатом халате, голова (за исключением обширной лысины на темени) покрыта сивой щетиной, под глазами темные мешочки. От него попахивало лекарствами.

— Элли? — Он потер глаза. — Ты что тут делаешь?

— Вы говорили, что можно зайти в любое время.

Он ухмыльнулся, сказал нетвердо:

— Верно, говорил. Заходи. Я сварю кофе.

Через необозримый холл, где в каменном фонтанчике журчала вода, мы прошли в просторную гостиную с цельным, от пола до потолка, стеклом вместо дальней стены. Перекрестья белых стропил образовали высокий потолок. Мне, выросшей в прелестном, но тесном викторианском домике в рабочем квартале Ной-Вэлли, особняк на холме представился воплощенной мечтой. Но, боже, во что превратил его Торп! На великолепном паркете — истертые турецкие половики темно-красных и грязно-коричневых тонов, стеллажи по обеим сторонам камина завалены журналами и безделушками, плоский телевизор засунут в необъятный шкаф красного дерева, из распахнутых дверей которого едва не вываливаются груды пыльных кассет. Два дивана, кожаное кресло с подставкой для ног, журнальный столик и штуки две непарных стульев тонули под кипами газет и журналов. Даже стеклянную стену загораживала огромная бамбуковая этажерка. Джозеф Эйчлер, надо думать, не раз в гробу перевернулся.

Весь дом провонял застарелым табаком, я приметила в разных местах две-три пустые пепельницы.

— Вы снова начали курить? — спросила я.

— Теперь уже нет. Держусь почти два месяца, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить! А пепельницы — визуальная методика. Мне инструктор-психолог предложила, чтоб легче было завязать с куревом.

— Инструктор-психолог? Всегда хотела узнать, что у них за клиенты.

— Пришлось нанять, когда накатил жуткий писательский ступор.

— И что, помогло?

— Спроси через месячишко. Мы пока еще на девятой неделе — очищение среды обитания, — он беспомощно обвел рукой комнату, — но с этим, похоже, у нас вышла осечка. Десятая и одиннадцатая неделя — духовное пробуждение. И только следующая остановка — писательский ступор. Она говорит, мы должны потихоньку двигаться от простого к сложному. Лори Джордано у нас строга, но дело знает. Напомни мне дать тебе ее визитку.

Я осталась в гостиной, а Торп отправился на кухню варить кофе. Лишь длинный, низенький стол отделял кухню от гостиной. В раковине гора грязной посуды, дверцу холодильника сверху донизу залепили газетные вырезки, календари, рецепты, открытки и фотографии. Торп пошарил в одном ящике, в другом и в итоге объявил:

— Куда-то запропастились фильтры для кофеварки. Придется нам обойтись чаем.

— Надеюсь, ваша жена не рассердится, что я заявилась на ночь глядя, — сказала я. — Просто была тут неподалеку.

— Жена?

— Я видела в книжном «Во второй раз — просто чудо».

— Ах, это. Откровенно говоря, второй раз оказался не таким уж чудом. Джейн подала на развод через месяц после выхода книги.

— Печальное известие.

— Опру[34] оно, похоже, тоже сильно огорчило, — усмехнулся он. Я, можно сказать, вплотную подобрался. Мог стать вторым Дипаком Чопрой[35] или доктором Филом[36], кто знает? Но не все потеряно, всегда можно написать другую книгу, верно? — Он махнул рукой в сторону общего бедлама гостиной: — Присядь, а то я нервничаю.

Я расчистила себе местечко на диване. Подушки подо мной опустились чуть не до полу, колени задрались к подбородку. Пахло чем-то странным. Я принюхалась — тошнотворный ванильный запах шел от непомерно большой, телесного цвета свечи на журнальном столике.

— Извини, блюдечек не нашел. — Торп протянул мне дымящуюся кружку с эмблемой какого-то кливлендского отеля.

Он устроился напротив меня в кресле, натянул на колени полы халата. Ворот распахнулся, и открылся бледный сосок в обрамлении завитков черных волос. Над головой Торпа возвышалась искусственная пальма, на стене висели маски с жутким и страдальческим выражением на деревянных физиономиях. На память пришел полковник Курц[37] в джунглях. Вспомнилась хмельная ночь, которая почти двадцать лет назад привела меня в постель этого человека. Любовником он оказался старательным и неловким; плохо закончилась та ночь. Тогда, как и сейчас, все казалось каким-то невзаправдашним. Я давно усвоила: в жизни случаются фантастические, выбивающие из колеи встречи, они могут быть забавными или угнетающими, как посмотреть; насчет нынешней еще предстояло решить.