Читать интересную книгу Ты его не знаешь - Мишель Ричмонд

Семнадцать

Торжественный обед сан-францисского Женского комитета проходил в ресторане одного из центральных отелей. Круглые столики сервированы белой посудой и розовыми салфетками, а в качестве украшения в центре каждого стола — стопка экземпляров книги «Кровь в долине». Я заняла место за столом в самом конце зала.

Привлекательная женщина лет около пятидесяти справа от меня повернулась и полюбопытствовала:

— И кто это у нас?

— Элли.

— Милости просим. — Она протянула руку. — Я Мэгги. А это Дуайт, Барбара, Стелла и моя дочь Клер.

— Хочу взять у него интервью для газеты, — пояснила Клер, миниатюрная синеглазая блондиночка с изумительной кожей «Девушки с обложки».

— Для какой газеты?

— Для нашей, школьной.

Я вдруг ощутила себя древней старухой. После смерти Лилы отец ушел в себя, да так глубоко, что мама взяла в подружки меня. В результате я довольно долго ходила с ней на обеды, на вечеринки юридической фирмы и винные дегустации. Я больше времени проводила в обществе людей маминого возраста, чем со своими сверстниками. Ее друзья принимали меня с дорогой душой — всегда живо интересовались моей учебой, моими парнями. Как хорошо я помню, что чувствуешь в возрасте Клер, — ты признательна взрослым за их интерес и при этом нахально гордишься собственной юностью, прекрасно сознаешь всю ее силу. У Клер явно была и эта гордость, и эта самоуверенность. Официант, подошедший разлить по бокалам воду, глаз не мог от нее отвести, и она принимала его внимание как должное.

А вот у Лилы юношеской самонадеянности не было и в помине. Быть может, оттого, что она рано повзрослела.

— Для того чтобы чего-то добиться, у меня не так много времени, — произнесла она, будучи на последнем курсе университета. — Нильсу Хенрику Абелю[30] было всего девятнадцать, когда он доказал, что для уравнений пятой степени и выше решение «в радикалах» невозможно. Гаусс написал свои «Арифметические исследования» в двадцать четыре года. Галуа[31], прежде чем погибнуть в двадцать лет на дуэли, открыл связь теории групп и теории полей. Харди был прав, когда заявил: «Математика — занятие молодых мужчин». Или, в моем случае, — молодых женщин.

Стелла вытащила из сумки два мобильных телефона и пейджер, выложила их рядком возле своей тарелки, будто некое не терпящее отлагательств дело в любую минуту могло потребовать ее вмешательства. На ней был безвкусный, но явно дорогущий зеленый костюм.

— Я прочла все до единой книги Эндрю Торпа, даже «Во второй раз — просто чудо», — сообщила она.

— А я с нее начала, — обронила Клер. — Прелесть! А уж как дочитала, взяла у мамы «Победитель, побежденный». Теперь читаю все остальные, от последней — к первой.

— Вот погоди, доберешься до «Убийства в Заливе»! — заметила Барбара. — Перл!

— А я один раз встречался с матерью, ну, с той самой, — вставил Дуайт. Центр внимания за столом мгновенно переместился: все головы повернулись к нему. — На благотворительном вечере в пользу Балета Сан-Франциско. Само очарование, а не дама. Поболтали с ней о выращивании герани.

Сильно сомневаюсь, что маму могло каким-то ветром занести на благотворительный вечер в пользу Балета Сан-Франциско. И точно знаю, что герань ее никогда не интересовала. Небось вычитал про мамино садоводческое хобби в книжке у Торпа. Тот на двух страницах расписывает затейливую планировку маминого сада, который она сама показала Торпу в тот раз, когда я позвала его к нам ужинать. «А интересно, — думала я, — Дуайт и впрямь считает, что встречал ее, или умышленно врет, для пущей важности?» С годами я обнаружила, что трагедия сродни землетрясению или теракту: никто не горит желанием испытать это на себе, но оказаться поблизости от места бедствия, стать его свидетелем многие не прочь.

Мэгги похлопала меня по руке:

— А вы читали?

— Очень давно.

— Ну и как вам?

Я глотнула воды. Кусочек лимонной мякоти застрял между зубами.

— Неплохо написано.

Не могла же я здесь и сейчас объявить, что по большому счету чертов «перл» — предательство моей семьи.

— Лично я уверена, — сказала Мэгги, — Торпу нипочем не написать другой такой же книги. — Она обернулась к Клер: — Это классика! Так в своей газете и напиши.

— Но ведь подобных романов-репортажей о настоящих преступлениях пруд пруди, — заметила я. — Чем же замечательно именно «Убийство в Заливе»?

Этого вопроса я еще никому не задавала. Когда в первый раз прочла книжку, мне тут же захотелось навсегда забыть про нее. Даже много лет спустя стоило заметить ее у кого-нибудь в руках (в автобусе, например) или наткнуться на подержанный экземпляр в книжном магазине, как самый расчудесный день можно было считать испорченным. Всякий раз, когда злосчастная книжка попадалась мне на глаза, в памяти всплывало одно и то же: серый родительский «вольво» выезжает со двора, чтобы отвезти маму и папу в Герневилль, в морг.

— Я когда читала, — заговорила Стелла, — у самой было такое чувство, будто побывала в том лесу, где бросили тело той бедняжки. У меня дочке тогда только-только десять стукнуло, так меня просто мороз по коже подирал. Я потом целую вечность места себе не находила, как отпущу ее куда из дома. Все думаю: вдруг и с ней что случится.

— Дело не только в этом, — откликнулась Мэгги. — Хотя и в этом тоже, конечно, — страшно, что такое может случиться с кем-то из близких. Но меня поразило другое — ощущение, будто я лично знала Лилу. Такая милая девушка, умница, с потрясающим будущим. Такой дочкой можно только гордиться. Отдаешь ребенку все: время, деньги, любовь, разумеется, возлагаешь на него все надежды. Я сама мать, и от одной мысли, что кто-то может поставить крест на всем этом, у меня душа холодеет.

— По крайней мере, это не было случайным нападением, — заметила Стелла. — Страшно даже подумать, что на тебя, упаси господи, может наброситься совершенно незнакомый человек.

Все дружно закивали. По-моему, Стелла, сама того не ведая, угадала главную причину успеха книги. Указав на Питера Мак-Коннела как на убийцу, автор словно успокаивал читателей: дескать, с вами ничего подобного приключиться не может. По Торпу, выходило, что насилие неумышленным не бывает, что с простыми, порядочными людьми, живущими простой, порядочной жизнью, таких вещей не случается. «В подавляющем большинстве случаев, — писал он в предисловии, — жертвы знают своих убийц».

По залу пролетел легкий шорох, я обернулась и увидела в дверях Эндрю Торпа.

Он похудел. Во времена нашего с ним знакомства Торп не страдал избытком веса, но выглядел эдаким крепышом — результат его нелюбви к пешим прогулкам и слабости к макаронам и пиву. Теперь он был подтянут, покрыт загаром и острижен под ноль. Плюс черные брюки в узенькую полоску, черная облегающая рубашка и короткие сапоги. Общее впечатление — ни дать ни взять Брюс Уиллис. Чего он, похоже, несколько стеснялся, будто наряд ему подбирал кто-то другой. Вид у нынешнего пятидесятилетнего Торпа был куда здоровее, чем у тогдашнего, тридцатилетнего.

Какая-то дама в желтом брючном костюме провела его к небольшому возвышению и представила публике.

— Встреча с вами для меня истинное удовольствие, — сияя улыбкой, начал Торп. — Когда целую вечность в полном одиночестве работаешь над книгой, а потом наконец выберешься в люди, чтобы поговорить о ней, такое чувство, словно освободился из тюрьмы!

Едва заметный прежде южный выговор Торпа теперь явственно усилился. «На публику работает, не иначе», — решила я.

— Кстати, о тюрьмах, — продолжал он. — Я только что вернулся из тюрьмы нашего штата «Залив Пеликанов», где посетил Джонни Граймса. Он, как вы помните, отбывает двадцатилетний срок за убийство второй степени Стейси Эверетта и Грэга Симмонса.

Зал закивал, приглушенно загудел. Официанты разнесли салат — горки латука, приправленного голубым сыром. Уж и не помню, когда в последний раз пробовала латук в ресторане. В каком-нибудь шикарном заведении я бы сочла это новомодным изыском, но здесь, уверена, блюдо стояло в меню десятилетиями. Ставя тарелочку с салатом перед Клер, официант стрельнул глазами за вырез ее блузки; Клер чуть наклонилась, чтоб ему было лучше видно.

Некоторое время Торп распространялся о том, как заинтересовался убийствами в Силиконовой долине. Упомянул о своей дружбе с семьями погибших. «Интересно знать, — подумалось мне, — а что они сами думают о характере их с Торпом отношений? Они впустили его в свою жизнь? Угощали его обедом, как мы, например? Показывали ему семейные альбомы, крутили домашнее кино про своих детей в прежние, счастливые времена? Сдается мне, имей они право голоса, эта книга никогда не появилась бы на свет».

Официанты убрали салатные тарелочки и принесли горячее — жареного цыпленка с рисом и брокколи. Торп закончил со вступлением и перешел к чтению. Не странно ли это — обгладывать куриные косточки, в то время как автор взахлеб читает одну из самых кровавых сцен своей книги? Это была первая глава. Как и в книге про Лилу, она начиналась с подробного описания мертвых тел, каким образом и где они были обнаружены. Его излюбленный, всеми признанный конек — по выражению одного критика, «бестрепетное изображение места преступления».