Читать интересную книгу Михалыч и черт - Александр Уваров

Подъезжал к кладбищу Иван Петрович, глушил двигатель. Вынимал инструмент свой из багажника и шёл на свидание, с дамой новой знакомиться…

Да нет, правду говорю! Честное слово, так оно и было.

Когда Иван Петрович женщину какую откапывал (а он всегда знал, куда идти надо, к какой могиле; он едва ли не на всех похоронах присутствовал, венки иногда даже помогал нести, ленты на них поправлял… на поминки, правда, никогда не ходил, не хотелось ему с родственниками слишком близко знакомиться), то всегда и непременно он ей представлялся.

Так и говорил: «Здравствуйте и простите великодушно за беспокойство… Зовут меня Иван Петрович. Работаю я ветеринаром. Коров лечу. И телят тоже. И бык один есть. Остальных зарезали уже. Но бык не болеет совсем. Я его и не лечу. Так, осматриваю иногда… Живу один. Холостой. Характер у меня спокойный, тихий… Дом свой, хозяйство небольшое… Машина есть, старая уже правда. Заводится через раз… С запчастями беда просто — в деревне ж не достанешь… А в город ехать — одного бензину уйдёт… Не пью совсем, не курю тоже… Совсем… Готовить особо то и не умею, да и прибраться в доме всё не получается… Ну, в общем… Позвольте вас завернуть… Ну и в гости пригласить…»

Нет, вы только пошлостей каких не подумайте, не воображайте себе невесть что.

Никаких вольностей Иван Петрович себе не позволял.

Женщин он этих домой к себе иногда привозил, было такое. И заносил их, в ткань прорезиненную завёрнутых, через заднее крыльцо (чтоб не увидел кто).

Но вёл себя вполне даже прилично.

За стол их усаживал. Чаем их угощал… Ну, то есть, чашку перед ними ставил… Но не пили они, конечно, но гостя же в любом случае угостить надо, а гостью в особенности.

О жизни своей им рассказывал. На одиночество жаловался. О любви с ними беседовал, о семейных проблемах. Как, дескать, семью хорошо иметь… Но только чтобы жена мужа своего понимала… И чтобы жили они единой душою… Тихо да счастливо…

Иногда только Иван Петрович гостью робко по руке поглаживал. Да и тоотдёргивал сразу испуганно. А то обидится ещё или скажет чего грубое.

Но женщины грубостей ему не говорили. Вроде даже, довольны были, что составил он им компанию.

О потом (как правило, на следующую ночь) Иван Петрович их назад отвозил.

Часам к трём — четырём утра возвращался и спать ложился.

А через час — два вставал. На работу шёл.

До трёх дня работал. Потом до десяти отсыпался.

А потом снова вечер наступал…

Нет, на кладбище он не каждую ночь ездил. Этак умаешься лопатой то махать!

Да и машину жалко. Раз плюнуть её растрясти по грунтовкам то, в глубинке этой.

Но похороны старался не пропускать и на погосты ездил регулярно.

И вот однажды хоронили женщину одну.

Людмилой Сергеевной её звали. Молодая ещё баба совсем, тридцать только исполнилось.

От инфаркта умерла. Муж покойной на похоронах рассказывал, что последние полгода боли у неё тянущие были. То ли в лёгких отдавалось, то ли в боку где-то. Врач в районной больнице осматривал её раза три, да так и не понял ничего. Всё думал, бронхит хронический. Да только хрипов почему-то не слышал. Но диагноз свой не менял. А у неё, оказывается, сердце прихватывало… Но это уж потом выяснили, когда всерьёз уж прихватило. В больницу увезли её, а на следующий день уже родным передали (на почту позвонили, у неё то в доме телефона не было), чтобы забирали… Отмучилась, в общем.

Иван Петрович на гроб открытый глянул… Прямо чуть у самого с сердцем беда не приключилась от чувства такого сильного, что враз проснулось в нём. Такое чувство было, что захотелось ему вдруг на колени перед гробом пасть, да к ладони её прикоснуться. И погладить. Нежно, бережно…

И такой хрупкой показалась она ему, беззащитной такой.

И вроде не померла она даже — муж её бросил. И родственники все от неё отвернулись.

И из дома её выгнали. На кладбище отнесли.

Не выдержал Иван Петрович… В ту же ночь за ней и поехал.

Привёз её домой. Как положено, за стол усадил.

По такому случаю, особому, отборный, душистый чай заварил. С малиновым листом.

О жизни своей рассказывать ей начал. О работе своей (в тот день как раз корова одна телилась, да телёнок тяжело шёл, так что и намучился с ней Иван Петрович, но и рассказ его зато в тот день яркий получился, запоминающийся, даже с какими-то героическими нотками).

А уж час спустя, совсем уж разговорившись, стал Иван Петрович ей на соседей своих жаловаться («… не здороваются даже… хоть за калитку не ходи…»). А потом (подумать только!) стал ей и про зверей, птиц да человечков своих рассказывать.

Ей он первой про увлечение своё подробно всё рассказал. Никому до этого не говорил (одной только знакомой признался однажды, что хорошо умеет из бумаги фигурки разные складывать, и в доказательство того пруд с лебедями ей показал).

Про Австралию он ей рассказал («… и ехать никуда не надо! прямо тут вот, на дому, так сказать…»), про пруд с лебедями. Про кур и гусей.

А потом человечков своих решил показать.

Взял в руки одного, жёлтого. Любимца своего.

Ближе к ней поднёс, чтобы рассмотреть она смогла.

Улыбнулся ей человечек. Рукой махнул. Поприветствовал.

А она… Взяла да и в ответ ему тоже улыбнулась!

Не то, чтобы удивился Иван Петрович… Нет, обалдел просто. Замер недвижно, в лицо гостьи своей вглядываясь. Нет, не привык он к подобному то поведению, прежние то дамы тихо сидели да рассказы его слушали.

А лицо у неё и впрямь на глазах соками жизненными наливаться стало. Губы из белёсых розовыми стали и даже припухли как будто немного, словно бы кровь к ним прилилась. Кожа размякла и из голубовато-белой стала цвета топлёного масла, желтоватая. И пятна трупные исчезать стали прямо на глазах.

Красивая стала, глаз не оторвать.

— Это же это… — Иван Петрович пробормотал (даже и не зная, что сказать). — Чудо что ли?..

Читал он когда-то книги о мудрецах-некромантах, что мертвецов умели воскрешать. И твёрдо знал, что антинаучное это занятие. И вообще — дело пустое. Смерть — явление необратимое. Это тебе не телят да поросят откачивать. Да и мёртвого телёнка к жизни не вернёшь. А здесь — человек…

— Вы это гражданка как это?… — решился наконец спросить Иван Петрович. — Это как это можно то?

— Будто и не рады вовсе? — гостья его спросила и снова при том улыбнулась. — Сами в гости пригласили, час уж с лишним о жизни своей рассказываете. А как улыбнёшься вам в ответ да поговорить захочешь — так сразу глаза круглые делаются. Эх, мужики, мужики!.. Только себя слушать и умеете, никакого с вами общения не получается. Чайку может ещё подольёте, мой то остыл уже весь?

Подлил ей чаю горячего Иван Петрович, но в себя придти так всё и не может.

Нет, удивительно это всё таки!

— Нет, это конечно здорово очень… Но уж больно, Людмила Сергеевна, явление это необычное. Прямо на сказку какую-то похоже. Это же вы… Воскресли, получается?

— А от любви всегда воскресают, — спокойно так ответила Людмила Сергеевна, чай прихлёбывая. — Вот только мёртвых пожалеть да полюбить никто не догадывается. Оттого и воскреснуть они не могут. Лежат себе в печали, гниют потихоньку… Я вот день только один полежала — и то выть хочется…

— Это вы, пожалуйста, не надо, — забеспокоился Иван Петрович. — Я мужчина холостой, одинокий. Вся деревня знает, что я один живу. Ежели у меня кто выть станет, да ещё и женским голосом… Такие тут слухи пойдут.

— Ну это вы, Иван Петрович, напрасно, — гостья ответила. — Это я так, фигурально выражаясь говорю, что выть хочется…

«Надо же, выражаться ещё умеет» подумалось отчего то Ивану Петровичу. «Да ещё и фигурально… А женщина вроде интеллигентная».

— …А на самом деле тоска просто смертная. А вы вот меня не бросили…

— Людмила Сергеевна, а вы имя моё откуда знаете? — спросил её вдруг Иван Петрович. — Неужели… на том свете?..

— Да вы же сами мне представились, когда из могилы выкапывали! — в удивлении воскликнула Людмила Сергеевна. — Что ж вы всё забываете то! Или от волнения это у вас, Иван Петрович?

— Действительно, действительно… — Иван Петрович и впрямь из головы это совершенно выпустил.

— А то свет… Нет его, наверное, — сказала Людмила Сергеевна. — Скучно просто и всё. Лежишь, жизнь свою вспоминаешь… Так хочется, чтобы пришёл кто, поговорил… Вы уж меня не бросайте, Иван Петрович! Не хочу я обратно!

— Это как это — «не бросайте»? — забеспокоился Иван Петрович. — У меня, сами видите, дом маленький. Жилплощади, можно сказать, никакой, да и от колхоза улучшений не предвидится. Хозяйства своего нету почти, зарплата так себе, да и ту ещё дождаться надо. Колхоз загнётся, фермеров в округе — от силы два-три хозяйства, и у них, небось, и зоотехники, и ветеринары свои имеются… Нет, я не против, конечно… Но сами подумайте, мы ж это… Как жить то будем?