Закат здесь — это «тихое сияние садящегося солнца», белое и серое на красном подмалевке.
Закат у Пастернака несет в себе совсем иную интенсивность цвета и света, иное настроение. Кроме общеязыковой ассоциации с концом, слово закат в переводе из Рильке вызывает в памяти прежде всего четвертый отрывок из написанного Пастернаком в том же 1956 году цикла о Блоке:
Зловещ горизонт и внезапен,И в кровоподтеках заря,Как след незаживших царапинИ кровь на ногах косаря.
Нет счета небесным порезам,Предвестникам бурь и невзгод,И пахнет водой и железомИ ржавчиной воздух болот.
В лесу, на дороге, в овраге,В деревне или на селеНа тучах такие зигзагиСулят непогоду земле.
Когда ж над большою столицейКрай неба так ржав и багрян,С державою что-то случится,Постигнет страну ураган.
Блок на небе видел разводы.Ему предвещал небосклонБольшую грозу, непогоду,Великую бурю, циклон.
Блок ждал этой бури и встряски,Ее огневые штрихиБоязнью и жаждой развязкиЛегли в его жизнь и стихи[83].
В черновом варианте строк Когда ж над большою столицей / Край неба так ржав и багрян читалось Когда же закат над столицей / Так ветрено ржав и багрян, а в последнем четверостишии было След этого лег на стихи, / Отсюда закатные краски, / Зигзаги на них и штрихи[84]. Закатная, карминная краска входит и в перевод из Рильке. Ассоциации — вольные или невольные — с Блоком[85] неслучайны. Фигуры Рильке и Блока во многом определяют в восприятии Пастернака эпоху начала 1900-х годов. В посвященном этому времени разделе эссе «Люди и положения» Блоку не только отведена особая глава (3-я), но в части, посвященной Рильке и включающей переводы «За книгой» и «Созерцание» (гл. 8–9), он сопоставляется с Рильке.
Расхождение образных языков оригинала и переложения в паре Abend — закат становится еще более очевидным в вытекающей из нее картине ночи[86]:
Und jetzt wird Sommemacht, soweit man sieht:zu wenig Gruppen stellt sich das Verstreute,dunkel, auf langen Wegen, gehn die Leute,und seltsam weit, als ob es mehr bedeute,hört man das Wenige, das noch geschieht.______________________________________А вот как будто ночь по всем приметам.Деревья жмутся по краям дорог,И люди собираются в кружокИ тихо рассуждают, каждый слогДороже золота ценя при этом.
Как и вечер, летняя ночь (Sommernacht) у Рильке — образ очень светлый. Широта пространства передана в немецком тексте не столько через зрительные, сколько через акустические образы ночной тишины: в ней слышно далеко, и все кажется исполненным глубокого смысла. В версии Пастернака от просветленности летней ночи Рильке не остается и следа. Если у Рильке немногие деревья и человеческие фигуры, расставленные в ночном пространстве, подчеркивают широту этого пространства и свойства тишины, то деревья и фигуры у Пастернака складываются в картину испуга и приглушенности. Ночь в его тексте — не продолжение и развитие открывшегося Читающему вечернего света, как у Рильке, но отсутствие света, его исчезновение после вспышки заката. Тем настойчивее ночь вынуждает глаз к особому настрою зрения и тем сложнее задача проникновения Читающего в мир.
Такое, казалось бы, очевидное искажение оригинала[87] находит разрешение в более широком контексте творчества Рильке, что позволяет приблизиться к пониманию переводческой стратегии Пастернака. Тревожный образ заката, «вчитанный» Пастернаком в текст «Der Lesende», как и связанные с ним образы ветра и бури, находит соответствие в других стихах «Книги образов». Перечень соответствующих текстов сборника можно начать с «Der Schauende», первоначально называвшегося «Sturm» («Буря»)[88]. В пастернаковском переводе этого стихотворения («Созерцание»), включенном, как и «За книгой», в эссе «Люди и положения», также есть характерная перекличка с четвертым отрывком о Блоке. В качестве эквивалента немецкого Sturm в начале «Созерцания» Пастернак использует слово ураган: «Деревья складками коры / Мне говорят об ураганах…» («Ich sehe den Bäumen die Stürme an…»), ср. в стихах о Блоке: «С державою что-то случится, / Постигнет страну ураган»[89]. В этом ряду можно назвать также другие стихи из «Книги образов»: «Vorgefühl» («Предчувствие»), «Sturm» («Буря»), «Fragmente aus verlorenen Tagen» («Фрагменты потерянных дней»), цикл «Aus einer Sturmnacht» («В бурную ночь»)[90]. Ассоциации, ведущие от слова закат и к Блоку, и к Рильке, позволяют предположить, что Пастернак использует этот образ как характерную черту эпохи, о которой ведет речь, как образ из арсенала поэзии начала 1900-х годов с ее предчувствием «бури и встряски». В то же время в восприятии Пастернака это, очевидно, один из элементов поэтического языка Рильке, что подтверждается отмеченными параллелями в «Книге образов».
2
околицаIch beginne allmählich dieses Lebenzu verstehen, das durch große Augeneingeht in ewig wartende Seelen[91].
P. M. Рильке. Запись в дневнике 11 ноября 1900 г.
В финале пастернаковского переложения читаем (курсив мой. — М.Б.):
Но надо глубже вжиться в полутьмуИ глаз приноровить к ночным громадам,И я увижу, что земле малаОколица, она перерослаСебя и стала больше небосвода.
Дойдя до слова околица, читатель едва ли понимает его иначе, чем «горизонт». Через строчку метафорическое тождество края земли и края села оказывается тождеством оптическим:
А крайняя звезда в конце села —Как свет в последнем домике прихода[92].
Выбор слова околица, думается, не случаен. Оно не только порождает важный для Пастернака и отсутствующий у Рильке образ. Благодаря созвучию со словом око, слово околица оказывается связанным с ключевой для всего текста в целом темой зрительного восприятия мира (des Schauens)[93].
На лексике зрения и света строится весь предшествующий текст стихотворения «За книгой». В нем различаются три рода зрения, каждый из которых последовательно расширяет кругозор Читающего («я») — область видения и понимания мира.
Поначалу зрение Читающего направлено внутрь:
Весь с головою в чтение уйдя, <…>Я вглядывался в строки.
Замкнутость этого внутреннего мира нарушается событием, вторгающимся снаружи, — вечерней зарей, отсвет («взгляд») которой падает на книгу:
Как вдруг я вижу, краскою карминнойВ них набрано: закат, закат, закат.Я знаю, солнце, покидая сад,Должно еще раз было оглянутьсяИз-за охваченных зарей оград.
Взгляд Читающего обращается наружу, в мир[94], где возможны две стадии видения: пассивное зрение-глядение и активное зрение-вглядывание. Первое дает возможность выйти за пределы внутреннего мира:
И если я от книги подымуГлаза и за окно уставлюсь взглядом,Как будет близко все, как станет рядом.Сродни и впору сердцу моему!
Особого настроя зрения, зрения-вживания требует от Читающего наступившая ночь:
Но надо глубже вжиться в полутьмуИ глаз приноровить к ночным громадам…
О движении постепенного сближения с миром говорится как о последовательно преодолевающем границы движении взгляда. Этапы расширения горизонта у Пастернака связаны как система концентрических кругов (чего тоже нет у Рильке): окно (2, 21) — ограды (14) — околица. При этом не только мир приближается к Читающему, становясь ему «впору», но и Читающий взглядом (глазом, оком) обнимает весь мир. Горизонт его расширяется и наконец вовсе оказывается «снятым».
Все это подготавливает восприятие слова околица как «границы видимого оку пространства»[95], которое увидено в этом тексте с точки зрения Читающего. На фоне предшествующего текста внутренняя форма слова околица в читательском восприятии обогащается новой возможностью: в нем «высвечивается» слово око. Вне этого текста ни то ни другое не верно (этимологически околица восходит к околь — «округ, округа»[96]). Но внутренняя рифма око — околица позволяет выделить и «договорить» начатую у Рильке мысль.