Читать интересную книгу Ритмы истории - Александр Шубин

Возможно, что в 1992-93 гг. противостояние будет не столь ожесточенным. Дай Бог, удастся даже избежать длительных вооруженных конфликтов в России. Не исключено, что они будут носить лишь локальный характер. Это может способствовать укреплению во многих движениях сил, нацеленных на примирение. Коллеги по партии будут обвинять их в предательстве, но благодаря старым связям по оппозиционному движению 1987-91 гг., может быть, они добьются мира не за счет уничтожения и подавления всех остальных, а путем соглашения, направленного против большевистской воли к безграничной власти, большевистского иезуитства, которое может жить в любой организации.

В зависимости от того, какой вариант победит, и будет развиваться нормализация (ориентировочно 1993-96 гг., возможно и дольше).[30]

Этот период — быстротечное повторение трагической российской истории XX века с некоторыми поправками, которые может внести международная ситуация конца столетия, и возможный более мягкий переход к «нэпу» (кстати, в США именно так называлась экономическая политика «нормализатора» Р. Никсона, когда он, вопреки своей доктрине, вернулся к традиции экономического регулирования Ф. Рузвельта — пример наложения периода *72* на стадию *772*).[31]

Так или иначе, в 1993-м либо в начале 1994 года в стране возникнет некое подобие «нэпа». К власти окончательно придет поколение «детей застоя», воспитанное в номенклатуре КПСС, — циничные, прагматичные политики и предприниматели, уверенные в возможности эффективного государственного регулирования экономики и цивилизованной «твердой руки». Установится авторитарный, но сначала прагматичный режим, который допустит относительно свободное развитие частного сектора, но попытается регулировать экономику через «командные высоты», политику цен и заработной платы. Это, естественно, приведет к расстройству экономического механизма, а значит, к обострению фракционной борьбы в правящей касте. Фатальная неизбежность наступления нормализации не должна расхолаживать демократическую оппозицию в ее борьбе за демократию и самоуправление. Ведь от наших усилий зависит — примет нормализация характер авторитаризма на грани тоталитаризма (Пиночетовское Чили) или авторитаризма на грани демократии (США Никсона).

В связи с тем, что значительная часть интеллигенции отнесется к этому режиму резко отрицательно, будет считать его фашистским или тоталитарным, возможны репрессии против деятелей культуры и строгая цензура. Но механизм репрессий быстро начнет втягивать самих носителей власти, и единственной возможностью для них жить спокойно будет переход к более лояльной политике.

От степени терпимости режима к инакомыслию и свободной экономической деятельности зависит и исход борьбы вокруг развилки *772*-*773* или *772*-*774*, которая придется, скорее всего, на 1994 г[32]. Дело в том, что превращение России в классическую страну «третьего мира», которое будет знаменовать собой новый «нэп», приведет к неутешительным социальным последствиям. Массы безработных и малообеспеченных людей, вдохновленные недавним революционным опытом, придут в движение. На этот раз режим достаточно силен, чтобы справиться с волнениями. Но расправы могут подорвать остатки авторитета властей. В руководстве образуются различные фракции, которые по-разному видят пути выхода из кризиса. Это, естественно, чревато репрессиями одних кланов руководителей против других (37-й год в миниатюре). Поскольку такие дела оправдываются заговором, пострадает и множество ни в чем не повинных людей, косвенно связанных с «заговорщиками».

Но на этот раз общество не будет таким пассивным, как в 30-е годы. Инстинкт самосохранения поможет трезвомыслящим людям преодолеть страх. Большую поддержку получат приверженцы более либерального курса в руководстве. Оправившись от первого удара, они при поддержке интеллигенции и быстро возрождающейся оппозиции начнут провоцировать скандал. Авторитет высшего руководства будет подорван, углубится экономический кризис. А тут еще последует новый натиск национально-освободительного движения.[33]

В этих условиях произойдет резкая, возможно связанная с переворотом или своего рода Уотергейтом либерализация режима в России. Начнется официальное и на этот раз нешуточное расследование деятельности тайных спецслужб. Произойдет вывод войск с территорий бывших союзных республик (или начнется настоящее отступление после серьезных поражений). В повседневную жизнь снова войдут митинги и демонстрации, политические забастовки, протекающее относительно спокойно. Видимо, эта стадия *774* придется на 1994–1995 гг.[34]

Конечно, доживающий свое режим нормализации будет пытаться стабилизировать положение, восстановить свой контроль над обществом. Либеральные нормализаторы вскоре станут вполне консервативными. Но все‑таки очень быстро им придется уйти (скорее всего, в 1996-98 гг. и, может быть, в результате массовых выступлений протеста).[35]

Режим интеграции приходится на самый конец тысячелетия. Именно с этого момента начинается относительно длительный период, в котором элемент интеграции присутствует постоянно — *78* — интеграция в нормализации, *79* — синтез формации интеграции, *81* — импульс формации интеграции, и далее сплошная эпоха интеграции на целые полвека, если не больше. Интеграция в России всегда мимолетна, — 1–3% времени, отведенного на всю эпоху. Если это соотношение сохранится и далее, то эпоха интеграции продлится около полувека, а вся история России — еще лет 500.[36]

Нами уже были отмечены основные черты интеграции. Рассмотрим несколько особенностей этого периода, соответствующих культурным традициям нашей страны. Прежде всего — это попытка совместить вещи, на первый взгляд несовместимые — общественный контроль за производством и антибюрократизм, ослабление давления на власть снизу и большую отзывчивость к требованиям оппозиции, борьбу за чистоту окружающей среды и дальнейшее развитие «рискованных» направлений науки, попытки осуществления коллегиального руководства и конфликт исполнительной власти с партнерами по политической системе.

В этих противоречиях есть своя логика, она, естественно, накладывается на другие черты этого периода — прежде всего плюрализм и терпимость в различных сферах. Новый популизм пытается примирить всех, а это чревато противоречиями. Официально признаются многие крамольные идеи периода конфронтации. Они еще трудносовместимы с реальной системой общественно-политических отношений, но уже вполне соответствуют настроениям в обществе.

Народ устал от противоборства. Руководство страны в этих условиях старается идти навстречу самым разнообразным пожеланиям, но идти осторожно, чтобы не ущемить интересов ни одной из сторон. Поиск согласия в этот период не дает возможности проводить радикальные реформы, многое лишь декларируется, но уже сами эти обещания — достижение, равно как и долгожданная стабильность, повышение благосостояния населения. Именно в этот период стремление руководства совпадает с прежними призывами радикальной оппозиции — преодолеть отчуждение человека от собственности и власти: «Да, нужно вновь сделать французов индивидуальными владельцами Франции» — один из основных лозунгов В. Жискар д'Эстена (Жискар д’ Эстен В. Власть и жизнь. М., 1990. с. 316).

Это — заря будущей эпохи интеграции. Уже сейчас социальная структура общества претерпевает подспудные, но немаловажные изменения. На место официальных отношений «начальник — подчиненный» приходят более личные, можно сказать семейные, отношения. Коллектив передовых производств Японии, Швеции, США и даже иногда России все более превращается в единое целое, где исчезает четкая грань между начальником и подчиненным, собственником и работником. В то же время сам работник становится все более самостоятельным в принятии решений, а начальник начинает обслуживать его экономические нужды. Отталкиваясь от поиска эффективных форм организации производства, семейные, личные отношения проникают во все сферы экономики и даже в политику. В то же время они имеют и оборотную сторону: мафиизацию общества — возможно, самую большую опасность XXI века, если не считать экологических проблем.

Многочисленные идейные течения и формы собственности, рожденные в эпоху конфронтации и смятые железным XX веком, должны сблизиться и заложить фундамент нового, стабильного, хотя и недолговечного общества. Возможно ли это? Почему нет — обратимся хотя бы к политическим доктринам, внешне непримиримым, но вполне совместимым (даже если исходить из их собственной внутренней логики).

Сейчас наша страна отказывается от идеи коммунизма. Впрочем, от коммунизма ли? Согласно официальной доктрине и учениям коммунистических идеологов (начиная с XIX века) коммунизм — это общество без государства, общество самоуправления и равных экономических возможностей (т. е. общество без эксплуатации). Остальное — вторично. За коммунизм выступали, например, анархо-коммунисты, не разделявшие ни идеи диктатуры пролетариата, ни методов разрушения капитализма, которые использовали большевики. Недаром крестьяне, спасаясь от «военного коммунизма», собирались под знамена анархо-коммуниста Нестора Махно. Большевики, мечтая о коммунизме, в силу тоталитарной структуры своей партии и иезуитского характера политической стратегии и тактики, шли в прямо противоположном коммунизму направлении — укрепляли государство и неравенство. Идеи коммунизма никогда в России не были воплощены, Ленин их использовал для привлечения на свою сторону сплоченных люмпен-пролетарских масс, которые требовались для завоевания и удержания власти.[37]