он откажется. На столе стоит бутылка вина.
Брай ставит чашку с чаем на стол и садится напротив мужа, подтянув колени к груди. Такое ощущение, что спор, который сейчас разгорится, уже расписан по ролям. Им нужно просто произнести свои реплики. Брай начинает.
— Папе не следовало говорить ей это. Я попрошу его извиниться.
Эш, до сих пор сидевший совершенно неподвижно, качает головой. Это новая тактика. Раньше он потребовал бы извинений, проклял бы родителей Брай за то, что они вечно лезут в их жизнь. Вместо этого он щиплет себя за бороду и медленно поворачивается, чтобы посмотреть на жену.
— Помнишь, как было, когда Альба родилась?
Она была розовая и громко кричала, возмущаясь шокирующим фактом своего появления на свет, однако, взяв грудь, тут же смирилась с происходящим.
— Конечно.
— Помнишь, как пришла медсестра, чтобы ввести ей витамин, буквально через несколько часов после рождения?
Брайони не понимает, к чему он клонит, но кивает:
— Да, витамин К.
— Точно, я еще помню, что это было похоже на название сухих завтраков, — он делает глоток вина. — И вот та толстая медсестра подошла к Альбе и сказала, что пора сделать ей инъекцию. А ты взяла Альбу на руки, затрясла головой и сказала: «Ни хрена подобного». Ты выглядела скорее устрашающей, чем испуганной, ты была как львица.
Брай улыбается:
— Я потом ужасно переживала — это был первый раз, когда Альба услышала плохое слово.
Эш кивает:
— У медсестры не было никаких шансов. Помнишь? Она просто ушла.
Это был чистый инстинкт: игла представлялась токсичным миром, который хочет проникнуть в кровь ее идеальной дочери, и только Брай могла его остановить. Эш продолжает говорить:
— Я так любил тебя в тот момент. Если честно, я не хотел, чтобы Альбе делали укол, мысль об этом была невыносима, но у меня не хватило мужества сказать «нет». А у тебя хватило, и я просто безумно тебя за это любил.
Брай снова улыбается и думает, что хотела бы всегда говорить с ним о прошлом, где Эш безумно ее любит.
— Я помню, как подумал: вот что значит быть матерью, и меня накрыло чувство, что у нас с Альбой есть ты, чтобы о нас заботиться, и я знал, что мы будем в безопасности.
— Боже, Эш…
Брай хочет броситься к мужу и упасть в его объятия в благодарность за то, что он видит и понимает ее. Но затем Эш внезапно отводит взгляд от ее лица, и Брай начинает готовиться к нападению.
— Затем львица появилась снова, когда я упомянул о прививках, которые делают на восьмой неделе.
Брай открывает огонь:
— Гепатит Б передается половым путем, это же полная дичь — прививать маленьких детей…
Эш повышает голос.
— Я знаю, Брай, знаю. А недавно мне позвонил врач, насчет КПК.
Брай замолкает и глубоко вздыхает. Она кладет руки на стол ладонями вниз и не отрываясь смотрит на них.
— Ты знаешь, что я никогда не разрешу сделать ей КПК.
— Проблемы твоего брата не из-за вакцины, Брай, — Эш говорит настолько мягко, насколько ему позволяет раздражение. — Исследования одно за другим показывают: нет никакой связи между прививками и аутизмом.
Он пытается заглянуть Брай в глаза, но теперь уже она избегает его взгляда.
— Однажды ты спросил, почему я никогда не рассказываю о своем раннем детстве. Я тогда не ответила, но ты был прав, я почти не говорю о нем. Знаешь, почему? Потому что это был ад, а я в нем жила.
Брай чувствует облегчение. Она наклоняется к Эшу и хлопает перед ним рукой по столу.
— Знаешь, какое у меня первое воспоминание? Как я успокаиваю маму после того, как Мэтти ударил ее по лицу. А второе воспоминание? Как Мэтти ударил меня по лицу. Его «проблемы», как ты их называешь, были и моими проблемами, и знаешь, что хуже всего? Я не могу жаловаться, потому что это мерзко и эгоистично.
Брай даже не поняла, в какой момент разрыдалась яростными горючими слезами. Накопилось столько всего, о чем она никогда никому не рассказывала. Она не может рассказать ему, что никогда не любила брата — во всяком случае так, как она любит Джесси, — и винит себя за это. Всегда виновата она, а не он.
Она тянется к бокалу Эша и допивает вино. Она хочет, чтобы он встал и обнял ее. Но он накрывает ее ладонь своей. Хотя бы так.
— На барбекю Розалин сказала одну вещь, которая все расставила по местам. Она сказала, что верит в принцип «мой ребенок — мой выбор». Я и раньше слышала эту фразу, но тут будто впервые осознала, что она значит, понимаешь? Что там, где есть риск, должен быть и выбор.
Эш сжимает ее руку и мягко говорит:
— Да, но как же Элизабет и Джек? У них ведь нет выбора. Им приходится полагаться на то, что другие выберут правильную сторону, чтобы Клемми была в безопасности.
Брай отнимает руку.
— Я бы сказала, что Клемми вполне в безопасности…
Эш перебивает ее:
— Слушай, Брай, я очень сочувствую Мэтти и твоей семье. Обвиняй жизнь, злись на ее непредсказуемость и несправедливость, но не прибегай к непроверенным данным, не вали все на вакцины, когда уже давно доказано, что они безопасны.
Брай качает головой.
— Это полная чушь, все не так однозначно. У некоторых людей возникает побочная реакция с самыми серьезными последствиями, меняющими всю их жизнь.
— Ты говоришь, как твоя мать.
Брай вздрагивает, будто ее ударили.
— Ну и отлично, потому что она знает обо всем этом больше тебя.
— Она мать, Брай, мать, которая хочет найти виноватых в том, что ее сын болен.
Брай снова наклоняется вперед и тычет пальцем в стол.
— Через несколько часов после инъекции у Мэтти поднялась температура, а двенадцать часов спустя он не смог ходить, и это произошло не только с нами, это произошло с тысячами других семей, Эш, с тысячами.