время как лицо Мэтти не выражает ничего. Несколько минут он остается спокоен, и Сара поворачивается к Брай, чтобы вполголоса спросить:
— Ты уже говорила с Джесси?
Брай кладет ногу на ногу и скрещивает руки на груди.
— Да, мам, но недолго, я не хотела ее грузить.
— Она сказала, приходили ли уже письма из приемной врача? Они станут на нее давить, если она до сих пор не записалась на прием.
Сара умудряется говорить мягко, продолжая ритмичные движения, чтобы не потревожить Мэтти. Неужели она спланировала весь этот разговор?
— Давай поговорим об этом позже, мама…
— Нет-нет, дорогая, нужно обсудить это сейчас, Альба и папа скоро вернутся.
Сара закончила причесывать Мэтти, и он снова возится с радио. Иногда Брай завидует его отрешенности. Сара поворачивается к Брай.
— Она не хочет говорить со мной об этом, Брай. Она моложе тебя и не понимает, насколько это важно, не понимает, почему я не могу просто сидеть и молчать. Я не могу и не буду подвергать риску своих внучек, я не позволю, чтобы вы прошли через то же, что и мы с папой.
«Не только вы с папой», — думает Брай, но ей тут же становится стыдно.
— Она ведь так не сделает, Брай? Скажи мне, что она не поведет Коко на уколы.
Сара, как и подруги Брай Эмма и Роу, предпочитает более агрессивное слово «укол», а не «прививка» или «вакцинация».
Брай нечем обнадежить мать, поэтому она просто обнимает ее. Она знает, что часть ее матери навсегда осталась в лете 1978 года, когда Мэтти, здоровому шустрому малышу тринадцати месяцев от роду, сделали прививку от кори, и часть ее сына умерла. Сара выскальзывает из объятий; она не из тех, кого можно задобрить таким образом.
— Ты должна сказать ей, что инъекции частиц вирусов и бактерий не создают такой же иммунитет, как в природе…
— Я знаю, мама.
— У некоторых людей они вызывают аномальную иммунную реакцию — как у твоего брата и, очень вероятно, у Альбы и маленькой Коко, — которая приводит к неврологической дисфункции. И я говорю не просто про аутизм, Брай, я говорю про длительный иммунный сбой, когнитивные нарушения, рак и другие вещи, которые могут проявиться уже в подростковом возрасте. По какой-то причине наша семья плохо переносит уколы. Вспомни тетю Лу с ее астмой или моего бедного папу с болезнью Крона. И то и другое явно из-за вакцин.
— Да, мама.
Брай не хочет показаться черствой, но она уже сотни раз слышала все эти истории. Она не желает слушать их снова, тем более сейчас, когда они сидят и смотрят на то, что осталось от ее брата.
— Смотли, мама! Шоколад!
Альба обгоняет дедушку и радостно пританцовывает с куском шоколадного торта на блюдце. На щеке у нее уже красуется коричневое пятно. Увидев дочь, Брай с облегчением отворачивается от руин своего детства и на некоторое время оставляет их позади.
По пути домой Альба ведет себя непривычно тихо. Она даже не сопротивляется, когда Эш несет ее наверх принять ванну, а просто вяло висит у него на руках. Из ванной комнаты не доносится обычного смеха и болтовни. Брай поднимается наверх, когда Эш закутывает дочку в полотенце, и видит, как на глазах у той выступают слезы. Эш молча отходит в сторону — он знает, что Брай нужно обнять Альбу и поцеловать ее милую мокрую макушку. Это, отмечает Брай, он понимает. Альба сворачивается в позу эмбриона и изо всех сил прижимается к маме. Когда проходит острый приступ горя, а рыдания сменяются лишь редкими всхлипами, Брай, не переставая качать и целовать дочку, шепчет:
— Я здесь, моя любимая, я здесь. Тебе плохо?
Альба устраивается у Брай на груди, ненадолго закрывает покрасневшие глаза, словно прислушиваясь к себе, и качает головой. Она пристально смотрит на Брай и говорит:
— Когда мы были у дяди Мэтти на дне лождения…
— Да, моя хорошая? — Брай заправляет темный мокрый локон ей за ухо.
— Я сплосила дедушку, почему дядя Мэтти должен жить в этом месте, котолое как больница с длузьями.
Холодный камень в животе у Брай переворачивается. Она слышит, как сзади переминается Эш, но все же кивает, побуждая Альбу говорить дальше.
— Он сказал, когда дядя Мэтти был маленький, ему сделали укол, и ему стало плохо, очень плохо. Дедушка сказал, что после укола маленький Мэтти заболел и совсем забыл, как ходить и как говолить.
Альба тяжело вздыхает, и ее худенькие плечи трясутся. Она смотрит на Эша и качает головой.
— Дедушка сказал, что бабушка не лазлешит делать уколы мне и маленькой Коко, чтобы мы не заболели, как дядя Мэтти.
Она качает головой, и на глаза снова наворачиваются слезы.
Сзади слышно, как Эш бормочет:
— Твою ж мать, Дэвид.
Чувствуя, как у нее самой начинает щипать глаза, Брай пытается снова обнять Альбу, но на этот раз та сопротивляется и не хочет, чтобы ее держали. Она серьезно смотрит на Брай карими миндалевидными глазами, качает головой и говорит:
— Мама, я не хочу быть как дядя Мэтти.
Брай гладит ее по лицу и уже не пытается сдержать слезы. Она прижимает Альбу к себе и шепчет ей на ухо обещания спасти и защитить их обеих, обещания, которые не сумеет сдержать.
Когда Альба засыпает, Брай медленно спускается по лестнице, мимо сделанных профессиональным фотографом черно-белых снимков, где они втроем улыбаются и выглядят просто безупречно. Она входит на просторную кухню. Брай удивляется, увидев Эша, сидящего на застекленной веранде, спиной к двери, за столом на восемь человек. Когда они покупали этот стол, Брай мечтала, что будет принимать за ужином гостей, и все восемь мест будут заняты интересными людьми, но мечта так и не осуществилась. Она думала, что этот дом с его мраморными столешницами и теплыми полами превратит ее в умелую хозяйку, больше похожую на Элизабет, чем на Брай, но и этого тоже не произошло.
Эш не поворачивается к ней, когда она входит на кухню.
— Чаю? — спрашивает она, но он качает головой.
Она знала, что