Аргументы, используемые Хоффманом для того, чтобы представить речь Сталина в качестве свидетельства намерений СССР развязать войну против Германии, в полном виде были изложены им в статье "Подготовка Советского Союза к нападению в 1941 г." Выход в свет этой статьи в ФРГ приурочили к 50-летию начала Великой Отечественной войны[294]. Некоторое время спустя в "смягченной" редакции она была опубликована журналом "Отечественная история"[295].
Как же удается Хоффману представить речь Сталина в качестве одного из свидетельств наличия у СССР "агрессивных замыслов" в отношении Германии? Чтобы составить ясное представление о том, на какие первоисточники при анализе речи Сталина он опирается и как он интерпретирует содержащуюся в них информацию, процитируем его рассуждения в том виде, в каком они были изложены в статье, вышедшей в свет в Германии[296]. Хоффман пишет:
"Сталин считал, что война с Германией неизбежна, и, видя рост мощи Красной Армии и ухудшающееся положение Германии, 5 мая 1941 г. счел, что настал момент, когда можно сообщить широкому кругу лиц о том, что он задумал при удобном случае перехватить инициативу. Речь, произнесенная им в этот день перед выпускниками военных академий и командирами Красной Армии, является важным свидетельством подготовки Советским Союзом в 1941 г. наступательной войны. Наши прежние знания об этом находят сегодня подтверждение в биографии Сталина, написанной генерал-полковником профессором Д. А. Волкогоновым, который приводит различные документы, прямо подтверждающие известные факты".
В речи 5 мая 1941 г., продолжает Хоффман, "Сталин раскрыл свои агрессивные замыслы". Ее венчали "военные угрозы в адрес Германии". «Согласно информации, которую получил в начале войны британский корреспондент в Москве А. Верт, — читаем мы далее в статье Хоффмана, — он (Сталин в речи 5 мая 1941 г. — О. В.) заявил, что необходимо оттянуть войну с Германией до осени, так как осенью немцы не решатся напасть. Однако война с Германией "почти неизбежно" начнется в 1942 г., когда условия будут более благоприятными. В зависимости от того, как будет складываться международная обстановка, Красная Армия "либо будет дожидаться германского нападения, либо возьмет инициативу на себя". Густав Хильгер (до войны советник германского посольства в Москве. — О. В.), со своей стороны, допросил трех попавших в плен советских офицеров высокого ранга — участников мероприятия в Кремле, описания которых, как он отметил, "совпадали почти дословно, хотя у них не было возможности договориться между собой". По свидетельству Хильгера, Сталин отреагировал резко отрицательно на тост начальника Военной академии имени Фрунзе генерал-лейтенанта Хозина и заявил, что пора кончать с оборонительным лозунгом, поскольку он устарел и с его помощью уже невозможно приобрести ни пяди земли. Красная Армия должна привыкнуть к мысли, что эра мирной политики закончилась и началась эра насильственного расширения социалистического фронта. Тот, кто не понимает необходимости наступательных действий, — обыватель или дурак».
«Такого рода высказывания Сталина, — сообщает далее Хоффман, — немцам были известны и раньше. Начальник Отдела иностранных армий Востока Генерального штаба сухопутных сил доложил 18 октября 1942 г. о совпадающих "независимо друг от друга составленных сообщениях" трех военнопленных советских офицеров о речи Сталина. По их словам, речь Сталина содержала следующее: "1. призыв приготовиться к войне с Германией; 2. высказывания о военных приготовлениях Красной Армии; 3. эра мирной политики Советского Союза закончилась. Отныне необходимо расширение Советского Союза на запад силой оружия. Да здравствует активная наступательная политика Советского государства! 4. война начнется в самом недалеком времени; 5. высказывания о блестящих перспективах победы Советского Союза в войне с Германией. Одно из трех сообщений содержит примечательное высказывание о том, что существующий мирный договор с Германией является лишь обманом и занавесом, за которым можно открыто работать"».
«Ключевые положения речи Сталина 5 мая 1941 г., - продолжает Хоффман, — подтвердили генерал-майор И. П. Крупенников (3-я гвардейская армия) и генерал-лейтенант Л. А. Мазанов (30-я армия). С ними беседовал советник посольства Хильгер соответственно 18 января и 22 июля 1943 г. Крупенников… заявил, "что Сталин долгие годы последовательно готовился к войне с Германией и под благовидным предлогом, не нападая непосредственно на Германию, развязал бы ее самое позднее весной 1942 г…. Конечной целью Сталина является завоевание мирового господства с помощью старых большевистских лозунгов освобождения трудящихся". Мазанов, наоборот, "заявил, что точно информирован о речи Сталина на банкете в Кремле 5.5.1941 г. Хотя он сам не присутствовал на этом мероприятии, он почти дословно процитировал высказывание Сталина о необходимости готовиться к наступательной войне". Первыми же свидетельствами на этот счет немцы располагали уже в самом начале войны… Полковник И. Я. Бартенев (53-я стрелковая дивизия) сообщил 15 июля 1941 г., что Сталин на банкете по случаю выпуска молодых офицеров немедленно отклонил тост за мирную политику, поднятый одним генерал-майором, и заявил: "Нет, политика войны!". Шесть офицеров из разных дивизий "как один" засвидетельствовали 20 июля 1941 г.: «При выпуске офицеров генерального штаба в мае этого года Сталин заявил следующее: "Хочет того Германия или нет, а война с Германией будет"». В протоколе допроса полковника Н. Любимова (49-я танковая дивизия), составленном 6 августа 1941 г., говорилось: "Пленный подтверждает прежние показания о том, что Сталин в начале мая при выпуске офицеров из военной академии сказал, что война с Германией непременно будет"».
«Генерал-полковник Волкогонов, — завершает свои рассуждения Хоффман, — следующим образом резюмирует директивную речь от 5 мая 1941 г.: «"Вождь" ясно дал понять, что война в будущем неизбежна. Нужно быть готовыми к "безусловному разгрому" фашизма. И далее: "Война будет вестись на территории противника, и победа должна быть достигнута малой кровью"». Волкогонов цитирует некоторые ключевые документы, которые показывают, как после речи Сталина были форсированы приготовления к нападению»[297].
Разбор речи Сталина в статье Хоффмана сочетается с цитированием различных документов, касающихся как вопросов внешней политики СССР, так и военной доктрины, оперативного планирования Красной Армии, которые, по его мнению, также свидетельствуют о наличии у советского руководства в 1941 г. намерений развязать войну против Германии.
Несколько слов о творчестве Хоффмана
Всестороннее рассмотрение историко-политической концепции, которой придерживается Хоффман и другие представители так называемого "ревизионистского направления", не входит в задачи настоящего исследования. Наша цель — дать конкретный источниковедческий анализ тех документов, на которые опирается Хоффман, трактуя речь Сталина как "агрессивную" и "антигерманскую", т. е. выяснить аутентичность этих документов, допустимость их использования в качестве первоисточника, а также точность их цитирования и интерпретации Хоффманом. Это, в свою очередь, позволит составить представление о качестве документальной базы, на которую опираются приверженцы тезиса о "превентивной войне" гитлеровской Германии против СССР, об их методах работы с документами, о степени обоснованности их концептуальных построений.
Однако прежде чем приступить к разбору вышеприведенного отрывка из статьи Хоффмана, выскажем все же некоторые общие замечания, касающиеся его творчества в целом.
Как и писания Суворова, работы Хоффмана — это события не научной, а скорее политической жизни. Их сложно разбирать и критиковать с позиций академической науки, поскольку они лежат вне принятой в ней системы координат. Хотя Хоффман и является профессиональным историком, он явно не признает ни знаний, накопленных мировой историографией в изучении тех вопросов, которые его так занимают, ни выработанных ею общих принципов и методов анализа событий прошлого и работы с первоисточниками. Произведения Хоффмана оставляют впечатление, что такие понятия, как исторический контекст, причинно-следственная связь, контраргумент, для него вообще не существуют. Шокируют его приемы отбора, цитирования и интерпретации документов, а также обхождение с мнением других авторов.
Пытаясь оценить то или иное положение в трудах Хоффмана, невольно теряешься в догадках: что это — недоразумение или сознательно искажение фактов? Как может, например, исследователь, несколько десятилетий занимающийся военно-исторической проблематикой, не знать:
что понятия "нападение" и "наступление", которыми он оперирует, не являются синонимами;