Осторожного отношения к себе требует содержащаяся в агентурных донесениях информация по политическим вопросам, прежде всего о разногласиях и противоборстве между Сталиным и его окружением, с одной стороны, командованием Красной Армии и низовыми организациями ВКП(б) — с другой.
Известно, что между Сталиным и командованием РККА накануне войны возникали разногласия, в частности, по вопросу о том, на каком направлении ожидать главного удара Германии по СССР, когда может произойти нападение, насколько срочными являются мобилизационные мероприятия и приведение войск приграничных округов в состояние полной боевой готовности. Упоминания об этом можно найти в мемуарах Маршала Советского Союза Г.К. Жукова, занимавшего накануне войны должность начальника Генерального штаба РККА, адмирала Кузнецова и других советских военачальников. Однако эти разногласия не были настолько остры, чтобы привести к серьезному конфликту, тем более политическому конфликту с вооруженным противостоянием в Москве, о чем уже говорилось выше. Такое противостояние наверняка не осталось бы незамеченным иностранными дипломатами, в том числе и немецкими. Однако никаких подтверждений этому нет в сообщениях из Москвы германского посла Ф. В. фон дер Шуленбурга, германского военного атташе генерала Э. Кёстринга и его заместителя полковника Г. Кребса. Нет подтверждения этому и в мемуарной литературе, в частности, в воспоминаниях иностранных дипломатов. Нельзя не отметить также, что авторитет личности Сталина и дисциплина в руководстве советского государства в тот период были настолько высоки, что все разговоры о возможности открытого политического выступления против сталинского курса представляются в высшей степени неубедительными.
Очень серьезные сомнения вызывает достоверность присутствовавшей в агентурных донесениях информации о наличии в ВКП(б) некоего широкого "движения трудовой оппозиции", выступавшего против "непомерных уступок Сталина Германии"[251]. В условиях, когда жестоко каралось не только любое противодействие политике советского правительства, но и малейшее отступление от генеральной линии партии, существование в рядах ВКП(б) такой оппозиции было маловероятным, равно как маловероятным являлось выступление Красной Армии, еще не оправившейся от недавних "чисток" и находившейся под полным контролем Кремля, в качестве самостоятельной оппозиционной силы. Вряд ли можно считать достоверным и сообщение о том, что статьи А. А. Жданова, секретаря ЦК ВКП(б), одного из наиболее близко стоявших к Сталину политиков, посвященные советско-германским отношениям, поданные в "Правду", "дважды не пропускались цензурой"[252].
Цели дезинформации
Сомнительный характер сведений о военных планах и военных мероприятиях советского руководства, а также о политической ситуации в СССР, передававшихся в Берлин через "Информационсштелле III", позволяет задать вопрос: а не имеем ли мы здесь дело с дезинформацией, которую под прикрытием отдельных достоверных данных распространяла Москва? Думается, такую возможность исключать нельзя. НКИД СССР, а также органы советской разведки и контрразведки на кануне войны проводили целый ряд дезинформационных операций (например, имитация сближения Советского Союза с США и Англией[253]), с помощью которых пытались воздействовать на Берлин. Вполне допустимо, что донесения "Информационсштелле III" — это "след" еще одной акции такого рода.
Возникает закономерный вопрос: если данные агентурные донесения — дезинформация, то какие конкретно задачи надеялось советское руководство с ее помощью решить и могли ли вообще дезинформационные сообщения такого содержания отвечать интересам СССР? Если рассмотреть сведения сугубо военного характера, передававшиеся в столицу рейха через "Информационсштелле III", то нельзя не признать, что они вполне могли отвечать интересам Кремля. Информация о высокой степени боеготовности советской авиации и танковых войск, о подготовке командованием Красной Армии в случае германского нападения сокрушительного ответного удара по Восточной Пруссии[254] могла предназначаться для того, чтобы дополнить те мероприятия военного устрашения, которые проводились советским руководством в апреле-июне 1941 г. с целью удержать Германию от выступления против СССР. Подбрасывая же немцам ложные сведения о слабости отдельных участков советской обороны, Москва, вероятно, рассчитывала на то, что подтолкнет их в случае, если Гитлер все же решится развязать войну, к активным действиям на тех направлениях, где германскую армию ожидал наиболее мощный отпор.
Сложнее ответить на вопрос, какие цели мог преследовать Кремль, подбрасывая Берлину сведения о расколе и противоборстве в советском руководстве. Ответ на него, как нам кажется, следует искать в "германской политике" Сталина, а также в том, как оценивали в Кремле планы Гитлера в отношении СССР и ситуацию в правящих верхах Германии весной — в начале лета 1941 г.
Советское политическое руководство стремилось предотвратить войну с Германией либо, по меньшей мере, не допустить ее возникновения в 1941 г. Такая позиция Кремля объяснялась целым рядом политических и военных причин, о которых уже неоднократно говорилось в мемуарной и исследовательской литературе. С весны 1941 г., по мере нарастания военной опасности, советское руководство попыталось воздействовать на Берлин с помощью целого ряда дипломатических и военно-политических мер. Оно всячески демонстрировало свою расположенность к мирному диалогу, готовность к компромиссу, рассчитывая тем самым втянуть Германию в переговоры и если не предотвратить войну, то хотя бы выиграть время. Вместе с тем Кремль не мог не считаться с возможностью военного выступления Германии против СССР и принимал самые серьезные меры по укреплению обороны: концентрировал в западных приграничных районах все новые дивизии и боевую технику.
В советском руководстве допускали, что сосредоточение вермахта на границе с СССР Гитлер рассматривает пока что лишь как средство политического давления на Советский Союз с целью заставить его на предстоящих переговорах пойти на серьезные уступки, которые позволили бы рейху продолжать войну против Англии. Лишь после переговоров, в случае если на них не удастся достичь компромисса, полагали в Кремле, военная машина Германии будет приведена в действие[255]. Сталин опасался, что ответные военные мероприятия СССР в западных приграничных округах, явно противоречившие сигналам о желании урегулировать спорные вопросы мирным путем, которые советская сторона подавала Берлину, могут быть восприняты Гитлером как создающие угрозу безопасности Германии, перечеркнуть возможность советско-германских переговоров и спровоцировать немцев на выступление. Чтобы не допустить этого, Кремлю требовалось дать объяснение причин противоречивости своей политики, убедить Берлин в том, что советское политическое руководство во главе со Сталиным по-прежнему привержено идее мирного сосуществования с Германией и не помышляет о войне. Информация о противоборстве между Сталиным и командованием Красной Армии позволяла решить эту задачу, представив дело так, будто кремлевские руководители не допускают и мысли о возможности военного столкновения с рейхом, однако, испытывая давление со стороны оппозиции, сформировавшейся под влиянием слухов о каких-то непомерных требованиях, предъявляемых Германией СССР, и о близящейся войне, вынуждены лавировать и соглашаться на принятие определенных военных мер, которые они сами в общем-то не одобряют.
Думается, что возможность такого тактического хода со стороны советского руководства нельзя исключать и по ряду других причин. В Кремле ошибочно полагали (не в последнюю очередь под влиянием дезинформации, которую со своей стороны распространял Берлин для маскировки своих планов в отношении СССР), что в нацистской верхушке идет острая борьба по вопросам внешней политики, что министр иностранных дел Германии Й. фон Риббентроп выступает за продолжение сотрудничества с СССР, что Гитлер колеблется и обходит "русский вопрос" "полным молчанием", в то время как "пробританская группировка" (к ней причислялись Р. Гесс, Й. Геббельс и армейские круги во главе с Г. Герингом, Г. Гиммлером, В. Кейтелем и другими) стремится заключить мир с Англией и обратить острие германской экспансии на восток — против СССР[256]. В условиях, когда в Берлине шла "борьба" между сторонниками и противниками войны против Советского Союза, сведения о противоборстве в Москве между Сталиным и командованием Красной Армии, в центре которого находился все тот же вопрос — о перспективах советско-германских отношений и подчеркивалась готовность Сталина к определенным уступкам, его стремление сохранить мир с Германией, могли быть преднамеренно спроецированы на ситуацию в Берлине и нацелены на то, чтобы повлиять на Гитлера (расчет на взаимопонимание), укрепить в германском руководстве позиции сторонников мирного диалога с Советским Союзом.