8.
"Смерд Никитка, боярского сына Лупатова холоп"…
…с помощью "крыльчатого снаряда" совершил полет в присутствии царя Ивана Грозного и многих зевак.
Об этом сообщили в журнале "Знание для всех" за 1913 год, и приговор Никитке был таков: "Человек не птица, крыльев не имать… То не Божье дело, а от нечистой силы. За сие дружество с нечистой силой отрубить выдумщику голову. А выдумку, аки дьявольской помощью снаряженную, после божественной литургии огнем сжечь".
Душа моя, странница,
Не здешнего мира ты,
К чему прилепляешься
И чем очаруешься?
Ты, птичка залетная,
Порхая по радостям,
Пришла в дебри страшные
Неведенья дикого…
Сказано так у Лескова, у Николая Семеновича.
Одним к небрежению, другим к размышлению.
Прочитал – и вспомнилось давнее, с отлетевших времен.
Звенел звонок. Заканчивалась перемена. Вставала в дверях "птичка залетная", учитель русской литературы.
Высокий. Худой. В отглаженном костюме с жилеткой. С запонками на рукавах накрахмаленной рубашки. С галстуком и прической на пробор. Застегнутый на все пуговицы, словно не допускал до себя чужеродное племя.
Старый – так нам виделось, недоросткам.
Был он не старый – старомодный, над которым хотелось поиздеваться. Но мы не издевались, потому что он нас не замечал.
Только повзрослев, понял, до чего ему было худо, учителю литературы.
Он входил в класс, как в гадюшник, свинюшник, в непотребное место "неведенья дикого", где предстояло потратить сорок пять минут жизни. Смотрели на него послевоенные огольцы раздельного обучения, грубо и опасливо проказливые, недополучившие еды, ласки, отцовского наставления, – отцов у многих забрала война.
Учитель рассказывал про Пушкина, Лермонтова, Гоголя, но кого это интересовало? Класс с нетерпением дожидался большой перемены, чтобы с гиканьем ринуться в буфет, где на тарелках лежали для каждого бублик и карамелька.
И тогда он начинал читать стихи, лишь бы забыться до звонка на перемену. Он читал, а класс занимался своими делами.
Невод рыбак расстилал по брегу студеного моря;
Мальчик отцу помогал…
Так я впервые услышал эти строки.
Пушкин Александр Сергеевич. О Ломоносове Михаиле Васильевиче.
Помню по сей день.
Невод рыбак расстилал по брегу студеного моря;
Мальчик отцу помогал.
Отрок, оставь рыбака!
Мрежи иные тебя ожидают, иные заботы:
Будешь умы уловлять, будешь помощник царям.
Мрежи – они же невод – они же сети – ожидали не только Михаила Васильевича.
Мрежи, в которые нас, отроков, уловляли с детского сада.
Споем мы, товарищи, песню
О самом большом человеке,
О самом родном и любимом, –
О Сталине песню споем…
Это в школе, на уроке пения: извилину протерло до дыр, которые не зарастают.
А в Московском ордена Ленина институте, на лекции по истории авиации, когда громили "специалистов по низкопоклонству", уловляя наши умы? Заучивал – попкой на жердочке, как подьячий Крякутной из Рязани, наполнив шар "дымом поганым и вонючим", летал по воздуху раньше братьев Монгольфьер. Значительно раньше.
Шёл попке двадцатый годок‚ учился попка на инженера: за правильные ответы ставили ему хорошие отметки, за хорошие отметки платили стипендию, – как только идиотом не заделался?..
Мрежи иные нас ожидали, иные заботы.
Недреманное око приглядывалось ко мне в институте и на работе, к каждому приглядывалось: на что бы употребить? "Ты же советский человек…" Советский, какой еще? "Империалисты замышляют, плетут заговоры…". Кто бы оспорил? "И ты, конечно, придешь, сообщишь, укажешь, если узнаешь, услышишь, увидишь…"
Устоял бы?
Принял с готовностью?
Господи‚ пронесло мимо!..
Прошли годы. Жизнь, вроде, поменялась. Мрежи с заботами.
Жили мы у метро Аэропорт. Сын вернулся из школы, рассказал про школьное происшествие.
Учительницу спросили на уроке:
– Почему в Америке живут лучше, чем у нас в России?
Ответила:
– Потому что в России было татарское иго. А у американцев его не было.
Сидел за обедом Хайт Аркадий. Выслушал рассказ нашего сына, тут же сказал:
– Отчего тогда татары плохо живут?..
Еще прошли годы. Жизнь снова поменялась. Где они, те мрежи, неводы, сети, в которые нас уловляли?
А вот они.
Брат сообщил из Москвы:
"Тетя Соня, сказал я, напишите в Израиль большое письмо без подписи. Я его отправлю в своем конверте, и только самые искушенные догадаются, что оно от вас. Хорошо, сказала тетя Соня, Конечно, сказала тетя Соня, я его обязательно напишу, только закроем окно на всякий случай, а то дует…
Давайте пожалеем тетю Соню".
P.S.
Нелишнее добавление, без которого не обойтись.
В рукописи за 1731 год сказано: подьячий Крякутной из Рязани "зделал как мяч большой, надул дымом поганым и вонючим, от него зделал петлю, сел в нее, и нечистая сила подняла его выше березы, а после ударила о колокольню, но он уцепился за веревку, чем звонят, и остался тако жив…"
Это случилось за полвека до полета братьев Монгольфьер, которые прославились на весь мир, а Крякутного – первого, возможно, воздухоплавателя – "хотели закопать живого в землю или сжечь".
В годы борьбы с низкопоклонством Крякутного упоминали в газетах и учебниках, поместили о нем статью в Большой советской энциклопедии. К 225-летию полета выпустили почтовую марку, посвященную этому событию, а в городе Нерехте, откуда Крякутной был родом, установили памятник знаменитому земляку, возле которого принимали в пионеры.
Однако специалисты вскоре обнаружили в той самой рукописи позднейшие исправления. Первоначально в ней рассказывалось о Фурцеле, крещеном немце, который будто бы летал на шаре, но в архивах Рязани за 1731 год не оказалось упоминаний ни о Фурцеле, ни о Крякутном, ни о шаре, надутом "поганым и вонючим" дымом.
Возникает вопрос: подьячий Крякутной – был ли он первым воздухоплавателем?
Был ли он?..
Собирал материалы…
…по истории евреев России.
Обнаружил незнакомое для себя имя – Лейба Невахович из Петербурга.
В 1801 году он написал оду "на Всерадостнейший день… восшествия на Прародительский Престол" Александра I.
Красота Иосифа блистает в чертах образа Его,
а разум Соломона царствует в душе…
В 1803 году увидела свет книга Неваховича "Вопль дщери Иудейской" – первое еврейское литературное произведение на русском языке, дабы пробудить в российском обществе гуманные чувства к евреям‚ их "соотчичам".
"Я не для того вещаю‚ чтобы вывести себя в пышности на сцену. Может ли тщеславие иметь место в сердце унылом и сокрушенном? Нет‚ я изливаю токмо ту горесть‚ которою чрез меру наполнена душа моя!.."
За два века до этого Уильям Шекспир написал пьесу "Венецианский купец", где выведен хитрый, жадный, жестокий ростовщик – еврей Шейлок. Невахович был знаком, очевидно, с этой пьесой; тем и объясняется, должно быть, перекличка российского еврея с великим драматургом.
Шейлок (перевод Исая Мандельштама)
Да разве у еврея нет глаз? Разве у еврея нет рук, внутренних органов, частей тела, чувств, привязанностей, страстей?
Разве не та же самая пища питает его, не то же оружие ранит его, не те же болезни поражают его, не те же средства лечат его, не так же знобит зима, не так же греет лето, что и христианина?
Когда нас колют, разве из нас не течет кровь? Когда нас щекочут, разве мы не смеемся? Когда нас отравляют, разве мы не умираем? А когда нас оскорбляют, разве мы не должны мстить? Если мы во всем похожи на вас, то мы хотим походить и в этом…
Дщерь иудейская
В то самое время, когда сердца всех европейских народов меж собой сблизились, когда уже слились воедино, народ еврейский еще видит себя презираемым...
Одно имя иудей производит уже в произносителе и слушателе онаго некое странное и необычайное движение. Имя сие учинилось поносным‚ презренным‚ поруганным и некиим страшилищем для детей и скудоумных...
О, христиане, славящиеся кротостью и милосердием, имейте к нам жалость‚ обратите к нам нежные сердца ваши!..
Ах, христиане!.. Вы ищете в человеке иудея, нет, ищите в иудее человека‚ и вы без сомнения его найдете!..
Клянусь‚ что иудей‚ сохраняющий чистым образом свою религию‚ не может быть злым человеком‚ ниже – худым гражданином!!!..