Он гордится тобой так, как гордился бы любимой дочерью.
Я не хотела этого слышать. Он не сказал ничего, чего я бы не знала. Я прекрасно осознавала, как Вонвальт ко мне относится и что он чувствует по отношению ко мне. Именно из-за этих чувств – из-за его гордости, его отеческой любви и желания видеть, как я добиваюсь успеха и становлюсь лучше, – я и испытывала такие душевные муки. Я уже объездила гораздо больше уголков Империи, чем доводилось увидеть большинству. И я видела ту нищету, в которой это большинство жило. Проклятье, да я и сама столько лет провела в Мулдау, живя в холоде, неуверенности и страхе. Брессинджер был прав; мне нужно было лишь продолжать трудиться, и когда-нибудь меня отправили бы в Орден, чтобы я закончила там обучение и сама стала Правосудием.
Однако я просто не могла с этим смириться. Я считала работу законника кропотливой и в основном нудной. Посвятив себя ей, я могла превратиться в кого-нибудь вроде Вонвальта – сурового, мучимого своей некромантией, вынужденного иметь дело с людьми вроде сэра Радомира и патре Клавера и наводящего ужас на простых людей. Его жизнь, проводимая в странствиях, казалась мне немного печальной, ведь он был лишен любви хорошей женщины и места, которое мог бы назвать домом. И чем дольше я сама так жила, тем больше мне хотелось освободиться. Пусть у Вонвальта были богатства и привилегии, но ни то ни другое не приносило ему счастья.
– Брось, Хелена, – осторожно сказал Брессинджер, пытаясь определить источник моего недовольства, подобно рыбаку, который забрасывает леску в мутный омут. – Мужчины Совы не похожи на мужчин из провинций. Говори об Аутуне что хочешь, но с женщинами они обходятся как с равными. Ты сможешь найти там множество достойных кавалеров. Мужчин, с которыми ты сможешь раскрыться и которые будут тебя уважать.
– Хорошо, Дубайн, – сказала я, раздосадованная, расстроенная и стремящаяся поскорее закончить этот разговор.
– Ты ведь еще не прыгнула в постель к тому пареньку? – внезапно спросил Брессинджер.
– Нема! – выругалась я. – Да когда бы я успела? Мы и пяти минут в Долине не пробыли! – Брессинджер продолжал смотреть на меня с каменным лицом. Я стиснула зубы. – Нет, а даже если бы и прыгнула, то это было бы не твоего ума дело!
– Смотри, чтобы и дальше ни-ни, – строго сказал Брессинджер, которого ничуть не смутило мое возмущение. – Если он тебя обрюхатит, сэру Конраду придется найти себе нового секретаря, и будет уже не важно, захочешь ты остаться или нет.
Он отвернулся и пошел дальше в сторону Портняжной улицы. И я была рада тому, что он ушел, – если бы Брессинджер остался, то я наговорила бы ему такого, отчего вылетела бы из услужения Вонвальта и безо всякой беременности.
* * *
Лавку на Портняжной улице мы нашли только с третьей попытки, поскольку портных, швей и разнообразных торговцев тканями там было хоть пруд пруди. Владелец лавки был суетлив, носил очки и явно сделал удачную ставку на грозодский бархат – торговля у него шла очень бойко. Его лавка была набита женами состоятельных торговцев и их служанками так же, как таверна на пристани любителями выпить.
Торговец был измотан, наши имперские грамоты его ничуть не впечатлили, и мы слишком долго выуживали из него ответы. Его уже допрашивали люди сэра Радомира, и он смог лишь подтвердить, что леди Бауэр посетила его лавку вместе с Ханой, что они выбирали бархат и что леди Бауэр велела Хане уйти прежде, чем ушла сама. Когда мы снова вышли на Портняжную улицу, день уже клонился к вечеру. Солнце висело так низко, что почти спряталось за гряду Толсбургских Марок, а талая слякоть на улицах уже снова начала замерзать. Словно и этого было мало, тучи снова затянули небо, и в воздухе закружились снежинки, гонимые пронизывающим ветром.
Мы поспешили вернуться в резиденцию лорда Саутера. Вонвальт уже был там. Я надеялась, что мы успеем еще немного обсудить содержимое письма Правосудия Августы, однако сразу же услышала, что Вонвальт с кем-то разговаривает. По-видимому, лорд Саутер уже вернулся. Брессинджер и я скинули с себя плащи, Брессинджер снял свой меч, а затем слуга провел нас в главную приемную – уютную, теплую комнату, обставленную дорогой мебелью.
– А, вот и вы, – сказал Вонвальт, когда мы оказались в дверях. Тепло постепенно возвращалось в мою кровь, и мое лицо покалывало с мороза.
– Добро пожаловать в мой дом, – сказал грузный лысый мужчина, который, по всей видимости, и был мэром. – Сэр Конрад рассказал мне о вас двоих. Вы, должно быть, Дубайн и Хелена.
Мы поклонились.
– Сир, – сказал Брессинджер.
– Проходите, садитесь, – сказал Саутер. Он показался мне приятным человеком, а не суровым, как я ожидала. Я сразу же поняла, почему люди вроде сэра Радомира его недолюбливали. Несмотря на его добродушие, мэр все время нервничал, и было легко представить, как его осаждают властные торговцы и лорды, каждый из которых пытается склонить его к своей воле.
Мы сели. Нам предложили еду и выпивку. Я увидела, что Вонвальт пьет вино – горячее и со специями, – и потому мы с Брессинджером оба благодарно согласились выпить. Однако правила этикета обязывали меня, несмотря на урчание в желудке, отказаться от еды, поскольку ни Саутер, ни Вонвальт не ели.
– Мы как раз собирались обсудить убийство леди Бауэр, – сказал Вонвальт, и я поняла, что мы с Брессинджером пропустили лишь пустую болтовню в начале разговора.
– Да, да, – сказал лорд Саутер, заламывая свои пухлые руки. – Страшное дело. Вся Долина потрясена. И ни одного подозреваемого.
– Вы правильно сделали, что поспешили сообщить мне об этом деле, – сказал Вонвальт, отпив вина. – Хотя шериф Радомир впечатлил меня своим ревностным стремлением к поддержанию законности и правопорядка.
Лорд Саутер чуть поджал губы, услышав имя шерифа.
– Ревностным – это вы верно подметили, – сказал он и немного поерзал. – Откровенно говоря, Правосудие, я был рад слышать о вашем приезде. Вы слывете просвещенным и мудрым человеком. Сэр Радомир же, хотя и стал дворянином в силу своей должности, так и остался грубым и неприятным типом.
– Очевидно, друзьями вас не назвать.
Лорд Саутер вздохнул.
– По правде говоря, сэр Радомир сохраняет свой пост лишь благодаря моему покровительству, хотя он сам и не знает об этом. Он успешно следит за соблюдением законов; даже слишком успешно, по мнению некоторых, если вы меня понимаете.
Вонвальт утвердительно склонил голову.
– Он мне не друг, это вы точно сказали, но порой ради общего блага нам приходится быть выше личной неприязни.