немного оттаяв.
— Вряд ли бы ты согласился, если бы я спросила, хочешь как Джордано Бруно?..
В полупустом вагоне теперь было мирно и удивительно уютно. Ритмичный стук колес успокаивал, расставляя все в голове по своим местам и рождая мысли, которыми я раньше не задавался. Лишь сейчас я впервые подумал, сколько людей Би повидала до меня, сидела рядом и говорила так же — в самые разные моменты их жизни. Может быть, даже в самые последние. Мне даже тяжело было представить, как это, а она за множество лет проживала это раз за разом.
— Я не отправила его умирать, — вдруг сказала она. — Я пыталась его отговорить, но он сам отказался. Отречься от своих убеждений для него было невыносимее смерти. Это был его выбор. И я его уважаю.
На пару мгновений Би замолчала, а я задумался, сравнивая себя и его, если такое сравнение вообще допустимо.
— Не поступаться своими принципами, верить в себя и свою правоту до последнего — так мыслят все мои фамильяры, — с гордостью произнесла она. — И что бы Сэл ни говорил, ты тоже мой подлинный фамильяр…
— Вряд ли бы я умер за попытку доказать, что земля круглая, — задумчиво заметил я.
— У тебя есть то, во что веришь ты. И ты бы тоже защищал это до последнего, — без тени сомнений отозвалась Би. — Я в этом уверена.
Я невольно хмыкнул.
— И все-таки я бы предпочел еще пожить…
Колеса застучали по-другому — звонко и размашисто, сообщая, что электричка въехала на мост.
— Быть моим фамильяром очень нелегко, — после паузы заговорила Би. — Они всегда под давлением. Их осуждают, с ними не согласны, их пытаются остановить те, кто ходят только правильными проторенными тропами. А мои фамильяры упрямо следуют своим путем, который часто упирается в пропасть того, что другие считают невозможным…
В окне, мелькая на скорости, проносились железные толстые балки перекрытий — единственное, что удерживало тяжелый поезд над рекой.
— Но вместо того чтобы свернуть, мои фамильяры делают невозможное. Переходят эту пропасть по воображаемому мосту, который существует до тех пор, пока они уверены в себе и своей правде. Стоит потерять эту уверенность — и сорвешься в бездну. Для большинства, серой массы, наблюдающей с той стороны, это — самоубийственный путь, дорога к погибели. Риск начинается уже с первого шага…
Ее голос на миг оборвался, безотчетно заставляя подумать, что будет, если этот мост внезапно рухнет.
— Однако те, кому хватает мужества по ней ступать, смогут дойти так далеко, как мало кто доходит. Их мысли, их идеи, их открытия пройдут сквозь века. Они сделают этот воображаемый мост прочной дорогой для всего человечества!
Балки в окне закончились, и снова замелькали кусты и деревья. Мы оказались на другом берегу и, не останавливаясь, продолжили путь — благодаря тому, что кто-то однажды построил этот мост, решив, что он здесь нужен.
— А для остальных, слабых, глупых, ничтожных, не умеющих отвечать за свою жизнь, есть Сэл, — с иронией добавила она, — и его сказки. В большинство из которых он и сам не верит. Верил бы, остался бы у них… — ее палец выразительно ткнул вверх. — Умный и осторожный — это он прежде всего про себя. Не помоги я ему, до сих пор бы мучился в раю…
— Так он что, из-за тебя упал? — не понял я.
В ее глазах запрыгали озорные красные огоньки.
— Это было давно, — отмахнулась Би, — и к тебе не имеет никакого отношения. К тебе у меня другой вопрос…
Она раскрыла ладони, и в ту же секунду на ее коже заплясали яркие языки пламени, которые вскоре бесследно исчезли, оставив вместо себя медальон — точь-в-точь как тогда, когда предлагала мне его впервые.
— Ну что? — спросила она.
В ее пылающих зрачках я видел себя, как, наверное, видел себя там каждый ее фамильяр во время подобного разговора. Оказаться среди тех, кого вдохновляла она, само по себе уже значило много, и я был благодарен, что она видит во мне то, что я только сам в себе начинаю открывать.
— Ну ты же можешь читать мысли, — отозвался я.
Улыбнувшись, Би надела медальон мне на шею. Цепочка приятно проскользила по коже, и, словно приветствуя, пластина со знакомым шлепком опустилась на грудь. Вот теперь все окончательно встало на свои места. Ну или почти все…
— А что там за цивилизация? — осторожно уточнил я, следя, не станут ли огоньки в ее глазах внезапно яростными.
— Когда-нибудь я тебе об этом расскажу, — задумчиво отозвалась она. — Еще вопросы есть?
Ну как всегда… Мой взгляд скользнул по ее опустевшим ладоням.
— Будущее-то хоть читать умеешь? — усмехнулся я, точно зная, что за этот вопрос она меня не испепелит.
— Малыш, — усмехнулась Би в ответ, — будущее ты делаешь своими руками! Зачем его читать?.. Но кое-что я могу предсказать тебе точно, — огоньки в ее глазах заплясали еще азартнее. — Электричка домой через десять минут, и ты на нее вполне успеешь…
Леся: «Так и знала! Вечно наобещаешь и не приедешь!»
Вдогонку прилетела целая вереница дующихся смайликов и новое сообщение.
Леся: «А я даже хотела тебе свою кровать уступить… Или поделиться;)»
Завывая, ветер настойчиво толкал в спину. Солнце давно село, и вокруг уже было темно, когда я подходил от вокзала к дому. Однако смартфон, как маленький фонарик, горел в руке, делая все гораздо светлее — с такими сообщениями даже в непогоду мне было уютно и тепло. Улыбаясь, я набрал ответ.
Я: «Ну извини…»
И добавил пару максимально виноватых смайликов в конце.
Леся: «С тебя три порции мороженого за облом!;)»
Э-э… Это она вообще про какое мороженое? Зная Лесю, подумать можно было обо всем чем угодно.
— Паша!..
Смартфон чуть не выпал из рук. Услышав голос из глубины двора, я молнией обернулся. Знакомое пальто светлым пятном разрезало темноту. Вскочив со скамейки, ко мне спешила Майя, непривычно бледная и растрепанная. Ветер хорошенько прогулялся по ее волосам, взбив и спутав локоны — намекая, что она здесь уже давно. Я нахмурился, не особо радуясь встрече. Пожалуй, она была последней, кого мне сегодня хотелось видеть.
В паре шагов от меня Майя словно запнулась и остановилась, не рискуя подойти ближе. Ее глаза напряженно впились в меня, скользя по лицу, с тревогой изучая, но не встречаясь с моими глазами.
— Может, поговорим… — тихо произнесла она, обхватив себя руками.
Весь день я усердно старался о ней не вспоминать. Если бы оценивал ее поступок, вынужден был бы думать о ней очень плохо. А мне