Зверобой с видимым удовольствием выслушал эту образную речь и не замедлил перевести ее белым девушкам, не понимавшим делаварского языка.
– Вот это стоит всех индейских вампумов, и, признаюсь, я очень рад, что не обманулся в своем ожидании. Вообразите, Джудит, что заклятый враг предлагает вам отказаться от любимого человека и выйти за мужчину, которого вы презираете. Ваш ответ в таком случае, я уверен, был бы не лучше и не хуже этой выразительной и сильной речи. Пусть женщина говорит, как чувствует, и слова ее всегда будут удивительно красноречивы. Теперь за вами очередь, Джудит! Что скажет белая девушка после красной? Хотя и то правда, что румяные ваши щеки трудно назвать белыми. Чингачгук и все индейцы прозвали вас Дикой Розой; имя чудесное, и оно принадлежит вам по праву.
– Если бы эти слова, Зверобой, выходили из уст какого-нибудь крепостного офицера, я бы выслушала их с презрением, – отвечала Джудит, обрадованная искренним комплиментом, – но, я знаю, вы говорите то, что чувствуете, и язык ваш не способен к лести. Напрасно, однако, думаете вы, что теперь очередь за мной. Еще ничего не сказал Чингачгук.
– Да и не нужно, я заранее знаю его ответ. Впрочем, для порядка пусть и Змей выскажет свою мысль.
– Змей?! Господи, да я могу передать индейцам его речь, не услышав из нее ни слова. Признаюсь, я вовсе не думал обращаться к нему с вопросом, хотя, впрочем, это не совсем правильно, потому что правда выше всего, а я обязан передать мингам то, что он скажет, слово в слово. Итак, Чингачгук, поделись с нами твоими мыслями на этот счет. Согласен ты отправиться через горы в свои родные деревни, отдать Уа-та-Уа гурону и объявить дома вождям, что если они поторопятся, то, быть может, успеют ухватить один из концов ирокезского следа дня через два или три после того, как неприятель покинет это место?
Так же, как и его невеста, молодой вождь встал, чтобы произнести свой ответ с надлежащей выразительностью и достоинством. Девушка говорила, скрестив руки на груди, как бы силясь сдержать бушевавшее внутри волнение. Но воин протянул руку вперед со спокойной энергией, сообщавшей его речи особую силу.
– Вампум за вампум, посольство за посольство, да будет так. Слушайте все, что Великий Змей из племени делаваров объявляет волкам, вой которых раздается в наших лесах. Не волки они, а жалкие псы с подрезанными хвостами и обрубленными ушами. Воруют они девушек, но не умеют их беречь. Чингачгук берет свою вещь везде, где ее находит, не спрашивая позволения презренного бродяги. Объяви этим подлым псам, что лай их должен раздаваться громче и сильнее, если хотят они накликать на себя охотников из племени могикан. Была причина доискиваться их логовища, когда в нем стерегли делаварскую девицу, но теперь они будут забыты и я их презираю. Чингачгук оставляет Уа-та-Уа при себе, и она будет варить для него застреленную птицу. Объяви мой ответ презренным мингам.
– Браво, Чингачгук! Я отнесу им твое послание и налюбуюсь вдоволь, как переполошится весь их стан. Это слово легко перевести, и оно будет всего ненавистнее их ушам. Не бойся за меня, я перескажу им твое послание слово за словом, мысль за мыслью, оскорбление за оскорблением – ничего лучшего они не заслуживают. Только назови их бродягами раза два: это заставит все их соки подняться от самых нижних корней к самым верхним веткам.
– И тем более гуронских бродяг, – продолжал Чингачгук, охотно подчиняясь требованию своего друга. – Передай гуронским собакам – пусть воют погромче, если хотят, чтобы делавар разыскал их в лесу, где они прячутся, как лисицы, вместо того чтобы охотиться, как подобает воинам. Когда они стерегли в своем становище делаварскую девушку, стоило охотиться за ними, но теперь я о них забуду, если они сами не станут шуметь. Чингачгуку не нужно трудиться и ходить в свои деревни, чтобы призвать сюда новых воинов, он сам может идти по их следу, если они не скроют этого следа под землей; он пойдет по нему вплоть до Канады. Он возьмет с собой Уа-та-Уа, чтобы она жарила для него дичь, они вдвоем прогонят всех гуронов обратно в их страну.
– Вот настоящее спешное донесение, как оно называется на языке офицеров! – воскликнул Зверобой. – Оно разгорячит кровь гуронам, особенно в той части, где Змей говорит, что Уа-та-Уа тоже пойдет по следу, пока гуроны не уберутся восвояси. Но, увы, громкие слова не всегда влекут за собой громкие дела. Дай бог, чтобы мы хоть наполовину были так хороши, как обещаем… А теперь, Джудит, ваш черед говорить, потому что гуроны ждут ответа от вас всех, за исключением, может быть, бедной Хетти.
– А почему вы не хотите выслушать Хетти, Зверобой? Она часто говорит очень разумно. Индейцы могут с уважением отнестись к ее словам, потому что они чтят людей, которые находятся в ее положении.
– Это верно, Джудит, и очень хорошо придумано. Краснокожие уважают несчастных всякого рода, а таких, как Хетти, в особенности. Итак, Хетти, если вы хотите что-нибудь сказать, я передам ваши слова гуронам с такой же точностью, как если бы их произнес школьный учитель или миссионер.
Хетти с минуту молчала, но потом, собравшись с духом, отвечала:
– Гуроны, кажется, не понимают разницы между белыми и краснокожими, иначе они не просили бы меня и Джудит прийти и поселиться в их деревне. У красных людей одна земля, а у нас – другая. Мы должны жить отдельно. Мать всегда говорила, что мы непременно должны жить с христианами, если это только возможно, и потому мы не можем переселиться к индейцам. Это наше озеро, и мы не оставим его. Здесь могилы наших отца и матери, а ведь даже самый плохой индеец предпочитает жить поближе к могилам своих отцов. Я схожу к ним опять и почитаю им Библию, если им хочется, но не покину могилы матери и отца…
– Довольно, Хетти! Ваш ответ, я уверен, понравится гуронам. Если теперь вы, Джудит, сообщите свои мысли, – поручение мое будет исполнено.
Джудит, видимо, не хотелось отвечать, что несколько заинтриговало посла. Зная ее характер, он никак не думал, что она окажется малодушней Хетти или Уа-та-Уа. И однако в ее манерах чувствовалось некоторое колебание, которое слегка смутило Зверобоя. Даже теперь, когда ей предложили высказаться, она, видимо, не решалась и раскрыла рот не раньше, чем всеобщее глубокое молчание дало ей понять, с какой тревогой они ожидают ее слов. Наконец она заговорила, но все еще с сомнением и неохотно.
– Скажите мне сперва… скажите нам сперва, Зверобой, – начала она, повторяя слова для большей выразительности, – как повлияют наши ответы на вашу судьбу? Если вы должны пасть жертвой за нашу отвагу, то нам бы следовало выражаться более сдержанным языком. Как вы думаете, какими последствиями грозит это вам?