не мог длиться долго. Вино! Кончалось вино.
С тринадцатого числа начались последние сорок дней осады. То были дни почти непрерывных вылазок, ночных стычек и напряжённой работы лучников, потому что Цимисхий взялся за дело жёстко. Его войска приблизились к Доростолу, сомкнувшись более плотно. Сквозь них уже невозможно было протиснуться, чтобы вновь ограбить какую-нибудь деревню. Только лишь ставка царя осталась на прежнем месте. Были подведены ближе к Доростолу и корабли. Лошадям пастись уже было негде. Для них сорвали все листья со всех городских деревьев, но это лишь на два дня отсрочило перелом в противостоянии. Для спасения лошадей нужно было браться за сабли. Начались вылазки. Святослав и его дружинники почти каждую ночь рисковали жизнью, чтобы отбить у врагов фураж. Порой это удавалось, и пару-тройку телег, десяток-другой мешков с ячменём втаскивали в город. Но как-то раз весь отряд, который возглавлял князь, угодил в засаду. Это произошло около восточных постов, прямо за которыми находилась ставка царя. В страшной предрассветной рубке возле реки был убит Сфенкал, лучший полководец дружины. Ему пришлось иметь дело с целым десятком гвардейских кавалеристов. Он был отличным наездником и на сильном коне сумел бы отбиться да ускакать, но его гнедой очень ослабел от скудной кормёжки. А взять Сфенкала живым было невозможно. И он погиб прямо на глазах Ратмира, Лидула и Святослава. Они ничем не могли помочь ему, потому что сами были окружены отрядом гвардейской конницы. Но у них получилось пробиться к городу. С ними вместе спаслись Рагдай и Талут. Погибло же в этой схватке сорок дружинников.
Прибежав к Настасе, которая не спала всю ночь и просто лежала с отсветами зари в печальных глазах, Рагдай ей сказал:
– Убили Сфенкала! Теперь уж точно всё кончено.
– Да, наверное, – согласилась Настася. И ещё ярче блеснуло в её глазах это злое утро. Плакала не она одна. Рыдали все женщины во дворце, и воины не могли найти себе утешения. Им казалось неправильным и нечестным то, что Сфенкал, которому воздала почёт ромейская гвардия во главе с самим императором, сложил голову в ночной вылазке, добывая корм для коней. Поминки были устроены без вина. Оно ещё оставалось, но Святослав решил его приберечь для другого дела. И это дело было не за горами.
К десятым числам июля перед людьми в осаждённой крепости ощутимо встала угроза голода. Святослав, конечно, тут же нашёл превосходный выход из положения. Он назначил всех своих амазонок – бывших гетер, Деметрами, то есть греческими богинями плодородия, и снабдил их шёлковыми туниками. В этих самых туниках с серебряными застёжками на плече Деметры мгновенно вызвали зависть танцовщиц и музыкантш. Но бедные девушки, несмотря на свою божественность, подтверждённую столь блистательным одеянием, выдавали каждому обитателю Доростола только по нескольку ложек каши два раза в день, и сами съедали ничуть не больше. Расставлять сети в заливе Талут уже не имел возможности – три ромейских дромона теперь стояли прямо напротив города. На их палубах неусыпно дежурили лучники и метатели греческого огня. Но уничтожать ладьи руссов Цимисхий не разрешал. Он ещё надеялся, что его враги согласятся уплыть на Русь, поддавшись мольбам взбалмошных красавиц. Как велико было бы его разочарование, если бы он узнал, что греческие танцовщицы и Настася стали отказываться от скудных своих пайков в пользу воинов, чтоб у тех оставались силы! Увещеваниям и угрозам насильственного кормления эти стервы не поддавались. Они были восхитительны.
Поздней ночью с девятнадцатого на двадцатое Святослав, Лидул, Ратмир и Икмор с тысячей бойцов напали на южный военный лагерь ромеев. Они решили любой ценой добыть продовольствие. Эта цель достигнута не была. Зато удалось расквитаться за смерть Сфенкала, лишив ромейскую армию одного из военачальников. Свойственник императора, Иоанн Куркуас, был убит Ратмиром. Но этот большой успех обошёлся дорого. Не вернулась четверть отряда.
На другой день Святослав, ощупав костлявые бока Ветра, собрал на площади у дворца всю свою дружину и обратился к ней с такой речью:
– Друзья мои дорогие! Провизии больше нет, и взять её негде. Корма для лошадей больше нет, и взять его негде. Надежды на Калокира, Рагнара и Букефала тоже, кажется, нет. А самое главное – нет вина. У нас три дороги: либо заключить мир и вернуться в Киев, либо умереть с голоду, либо выйти сражаться. Какая из трёх дорог милее вашему сердцу?
Все сорок тысяч дружинников призадумались. Многие были с девушками, которые отказались покинуть город три месяца назад и не пожалели об этом, хоть им теперь приходилось туго. Рагдай держал за руку Настасю. Её от ветра шатало. Агнии, Епифании, Эльсиноре и остальным танцовщицам было ещё труднее – их никто за руки не держал. Над городом очень ярко светило солнце.
– Да это простой вопрос, – подал звонкий голос Ратмир, – в Киев возвращаться нельзя – вернёмся мы без победы! Стало быть – остаётся либо голодная смерть, либо смерть в сражении. Неужели выберем первую?
– Никогда! – крикнули дружинники. И не только они. Этот непреклонный ответ запальчиво дали все, кто стоял на площади. И, конечно, долго потом шумели. И это было неудивительно, потому что лучше Ратмира и Святослава умел воодушевить всех только один человек – белокурый франк, которого звали Гийом. О, если бы он был здесь! Он смог бы развеселить и самоотверженных горожанок, и мерзопакостных музыкантш, и обеспокоенную Кристину, и опечаленную Настасю, и погрустневших танцовщиц, и приунывших Деметр – богинь плодородия. Он для каждой нашёл бы слово. Не смог бы он подбодрить одну только Агнию, потому что ей пришлось тяжелее всех. Эта замечательная худенькая танцовщица начинала думать об ужине через две минуты после обеда. И эта самая Агния трое суток отказывалась от пищи и не брала в рот ни крошки, чтобы полегче было другим! А, впрочем, кто знает, что ей сказал бы сейчас Гийом? Ведь Гийома не было. И поэтому слово взял его друг Лидул.
– Да мы не на смерть идём, а на битву! – прокричал он, поднимая руку, дабы восстановить тишину, – зачем хоронить себя раньше времени? Надо верить в удачу! Разве не так? Скажи, Святослав!
– Не знаю, – честно признался князь на всю площадь, – да и какая разница? Ведь живыми им нас не взять, а мёртвые сраму не имут! Если мы жили весело, почему не должны умереть красиво? Ради чего отступим сейчас перед славной смертью? Только ради того, чтобы через пять, десять или пятьдесят лет принять смерть бесславную?
– Это верно! – провозгласила дружина, – идём на бой, Святослав! Где падёт твоя голова под вражескими ударами, там и мы свои сложим!
И не нашлось того, кто не