И не одни англичане были тому виной, тем более — китайцы или русские! Мрачные пророчества ползли со всех сторон. Первое из них появилось еще в год первого побега далай-ламы в Монголию и Китай. Оно предрекало гибель Тибету от его живых богов, вступивших в сговор с царем обезьян Хануманом и толкнувшим их на ложный путь.
Далай-лама Тринадцатый, как и далай-лама Пятый, трудно шел к своему трону, долго шел! Вначале никак не находился младенец с родинками на щеке в форме созвездия Большой Медведицы, а когда такой находился, то почему-то умирал, не достигнув совершеннолетия… Тубдань Джямцо вытянул счастливый жребий, но и по нему уже готовы ударить злые языки: недавно на границе Тибета был остановлен человек, идущий в Индию, с приметами далай-ламы![217] Гадай теперь, кто из них настоящий, а кто носит его личину…
Эти пророчества не обошли и его, таши-ламу. Последнее из них прямо говорит, что недалеко то время, когда действие и мысль разъединятся, новые беды и несчастья рухнут на священную землю и потрясенный таши-лама навсегда покинет Тибет…
Но страшны не сами пророчества и злые слухи, страшнее их сама действительность! На глазах у живых богов Тибета рушился сам ламаистский мир… Баньди, гэцулы и гэлуны сбрасывают с себя коричневые, желтые и красные халаты, надевают дэли простолюдинов и втыкают плуги в святую землю! А ламы Бурятии все охотнее меняют свои красные шапки сакъянской секты и петушиные гребни желтой гелукпы на суконные шлемы русских красноармейцев с распластанными во весь лоб пятиугольными звездами…
Таши-лама шеи к далай-ламе в последний раз… Не было зова необходимости, не было боли сострадания, не было уверенности и надежды, что им удастся договориться…
Распахнулись последние двери. Плотно закрылись, как только таши-лама вошел в зал. Теперь никто не имеет права входить сюда, пока два вдадыки страны вместе!
— Я ждал тебя, Панчен, — буркнул Тубдань Джямцо, поднимаясь с трона и делая шаг ему навстречу, протягивая обе руки одновременно, — но ты почему-то не торопился оставить Таши-Лумпо.
— Я был занят, Тубдань, — сухо обронил Панчен Ринпоче, осторожно пожимая ледяные руки далай-ламы. — К тому же, ты не звал меня. Во всяком случае, я не слышал твоего зова… Ты был нездоров?
— Да, кто-то съел рыбу в запретный день.[218]
Таши-лама вяло улыбнулся: круги под глазами и ледяные руки могут быть не только признаками болезни, они могут быть и признаками различного рода греховных излишеств, слухи о которых в последнее время слишком упорны.
— Я пришел к тебе с миром, Тубдань, — таши-лама открыто и честно взглянул в глаза далай-ламы, но они снова ускользнули от него юрко и поспешно только левая изломанная бровь поднялась чуть выше, чем обычно. — Тибету плохо, вера хиреет, народ нищ, а мы с тобой занимаемся своими делами, не соединяя рук и мыслей…
— Ты много путешествуешь, у тебя есть развлечения… Я бы поменялся с тобой местами, Панчен. Ушел бы в Таши-Лумпо накорпой, а тебя оставил в Потале…
— С англичанами?
— Ты знаешь, эти англичане деловиты, но забавны, как дети! Ты с ними поладишь.
— Тебе не надо было пускать их в Лхасу, Тубдань! Поднять весь народ, закрыть все храмы, сделав их неприступными… А ты сам удалился в Ургу, бросив Поталу.
Далай-лама насторожился: его собеседник начал подъем на запретную гору, подкатив ему под ноги первый тяжелый камень. Он вздохнул и сразу же наполнил свой сосуд, теперь уже до краев:
— Тогда они были сильны, а мы слабы. Против их пушек не устояли бы стены храмов!.. Да и разве Тибету жилось лучше, когда мы не пускали в него никого? А тех, кто пробирался обманом, безжалостно убивали… Разве это хорошо, Панчен?
— Плохо, но святыни страны богов не были попраны! И оракул молчал. А сейчас он говорит и говорит слишком много всякого вздора, хотя люди хотят знать только правду из моих или твоих уст!..
В маленьких глазах далай-ламы сверкнул злой огонек:
— Правда для незрелых умов — тоже страшный яд! И ты это знаешь не хуже меня.
Вот он первый удар! Враги теократии Тибета все рассчитали точно. Откуда еще и могут исходить пророчества, как не из Таши-Лумпо? Ему, таши-ламе тоже не нравятся пророчества о гибели Тибета и о скорой власти Ханумана, хотя страна уже сокрушена, разорена и осквернена, перестав быть святой! Англичане, китайцы, опять англичане с китайцами…
— Пророчества не мои, Тубдань. Они мне и самому неприятны.
— Ты хочешь сказать, что их распространяют китайские ламы?
— Не знаю, не думал. Знаю только одно: миличасы должны уйти!
— Они мне не мешают и в мои дела не вмешиваются! — Далай-лама поставил ладонь ребром. — Больше того, они охраняют Тибет от врагов более опасных. Да и тебе они не мешают: твои махатмы и их ашрамы — недосягаемы для них!
Кого он считает более опасными врагами, чем англичане и китайцы? Монголов, русских? Им сейчас не до Тибета… Старая обида не улеглась? Тогда, почти двадцать лет назад, богдо-гэгэн не только не встретил далай-ламу в Урге, но и не дал ему убежища и тому пришлось прибегнуть к щиту китайского императора.
— Они унижают и разоряют наш народ! Вспомни позор Сиккима. Тубдань! Вспомни Ургу и Дарджилин, двенадцать с половиной миллионов лан контрибуции и отторжение долины Чумби, которая кормила всю страну…
Таши-лама не стал говорить, что в Ургу Тубдань Джямцо бежал от англичан, а в Дарджилин — от китайцев. И Поталу он получил обратно не из рук миличасов, а благодаря соглашению русских с англичанами и китайцами! Тех самых русских, другом которых он так не захотел стать…
— Мы с тобой — сердце и мозг страны, и каждый из нас занимается своим делом! Ты упрекаешь меня в плохой политике, но ведь я не упрекаю тебя, что ты портишь мне всю политику тем, что пытаешься внести знамя Шамбалы в другие страны, не брезгуя даже услугами черных колдунов!
Таши-лама встал. Разговор не получился, а ссориться с далай-ламой он не хочет и не может. Потала имеет много ушей и уже завтра весь Тибет будет знать, что между владыками страны нет согласия и мрачное пророчество сбывается до конца!
Панчен Ринпоче собирался в дальнюю дорогу и думал, что ему взять с собой. Золото? Его немного. Стихи и молитвы, прославляющие Шамбалу? Да, пожалуй. Изображение Майтрейи? Непременно.
Его вызвались сопровождать два верных человека — Луузан и Чойир. Третьим мог быть брат Геше Ринпоче, но он отказался.
Ламы ждут. У них все готово — еда, оружие, транспорт, охрана.
Сейчас он выйдет к ним, поклонится священному месту, бывшему для него колыбелью, а теперь становящемуся гробницей его прошлого, его планов и его надежд… Его никто не будет провожать из Таши-Лумпо и этот его приказ будет выполнен в точности: далай-лама должен узнать об уходе таши-ламы из Тибета, когда он станет недосягаем для Поталы![219]