Генерал, кстати, сейчас действительно больше напоминал измученную собаку. Само собой, досталось ему. И физически, и в еще большей степени морально. Ответственность, куда денешься. Кроме того — возраст! Разницу в пятнадцать лет доктор воспринимал пока что очень серьезно.
Поехали, к удивлению Максима, не в тот особнячок, который Чекменев занимал на базе, а в его городскую квартиру. Такое как–то не было принято в кругах старших офицеров Управления. Время проводили или в Собрании, или в заведениях, считающихся подходящими для дружеских застолий, а домой обычно не приглашали.
Хотя, конечно, дом у генерала был вполне условный, то есть ни жены, ни детей, ни домочадцев Максим там не увидел. Да и были ли они вообще у Игоря Викторовича?
А в качестве помещения, в котором можно провести время, — вполне прилично. В одном из арбатских переулков стоял очень не рядовой конструкции особнячок, наверняка выстроенный между 1890 и 1910 годами. Окруженный высокой железной оградой, с контрольно–пропускным пунктом у ворот. За ними, на территории, — длинная аллея к крыльцу, заросли туй и сосен по бокам, клумбы с уже отцветающими гладиолусами и флоксами. Тихо, спокойно, будто и не центр города рядом. Умеют люди устраиваться.
Чекменев опять легко понял настроение доктора.
— Что, нравится? А только так и можно жить. Когда за бортом сплошные треволнения, ощутить пусть и относительную, а все же надежность очень по делу. Хотя ни от чего, на самом деле, это не спасает. От себя же не убежишь, так?
— Да как вам сказать. Мне до последнего момента убегать и не требовалось. Это когда с вами начал серьезно взаимодействовать, подобные мысли появились.
— Ладно, уел, уел, молодой, — похлопал его по плечу Чекменев, доставая из кармана брюк длинный ключ от входной двери. Швейцара почему–то здесь не было. Этакого с бородой и нашивками за двадцать пять лет беспорочной службы на рукавах ливреи. Что Максиму показалось странным.
— Однако хоть и уел, а не прав ты. Ни одному человеку извне навязать невозможно ничего. Хотел бы ты жить жизнью тихого пейзанина или даже доктора в серьезном заведении, вроде медсанчасти Академии, ею бы и жил. Ни я, никто другой тебя бы не тронул. Остальные–то твои коллеги как жили, так и живут, нет? Кто на госслужбе, кто частной практикой удовлетворяется.
Максим был вынужден согласиться, что да, именно так дела и обстоят.
— И Вадима никто за ворот не тянул, вполне мог тоже простым армейским доктором остаться…
Хоп! Бубнов дернулся внутренне, но сумел промолчать.
Вот оно как, оказывается? Вадим тоже армейский врач? И ни разу не проговорился? То есть моментами его познания в некоторых специальных вопросах казались слишком уж…
Но Максим все списывал на общую эрудицию. Теперь многое становилось на свое место. Нет, но все же…
А с другой стороны, наверное, так и нужно.
— Короче, так, доктор, — сказал Чекменев, действительно легко себя здесь чувствующий. Он бросил на вешалку в прихожей китель, потянул Максима за рукав в маленькую уютную комнату, вторая дверь слева по коридору.
— Короче, так. Поминать мы никого не будем. Выпьем, чтобы ребята вернулись живыми, здоровыми и поскорее. Я в это верю, понимаешь, верю, — сказал он с излишним, пожалуй, нажимом. Но и с такой степенью убежденности, что Максиму тоже захотелось забыть обо всех своих черных мыслях и тоже искренне поверить.
— На задании люди, а с заданий, знаешь, часто возвращаются, когда никто и не ждет. Я сам, думаешь, так генералом и родился? Я тоже на таких делах бывал… И, заметь, всегда возвращался.
Но дело даже не в этом. Ты давай, закусывай, закусывай, у нас с тобой разговор долгий предстоит, и я тебя до последнего момента желаю в полной кондиции видеть. Когда все обсудим, разрешу напиться до поросячьего визга и тут же спать уложу…
Что же касается моего дома — плохим был бы Чекменев разведчиком, если бы не заметил взгляда, которым ты тут все обшарил, тщательно делая вид, будто ничего тут для тебя нет нового и интересного. Ну да, люблю я это дело, и не я один. Какую уж тысячу лет люди главным для себя считают достойное жилище. Остальное — приложится. Да, зарабатываю я неплохо, и уже давно. Вот и выстроил себе… У тебя, кстати, все впереди. Ты успел сделать шаг в нужном направлении. И ежели ничего неприятного не случится, в ближайшее время можешь начинать себе строить фамильное гнездо. И жалованье позволит, и с кредитами поможем, и подрядчика посоветуем, который и дело знает, и сверх допустимого не украдет. Однако это тоже лирика. А сейчас говорить будем про другое.
А из «другого» следовала вещь в принципе простая, Максиму уже и раньше как бы очевидная, только впервые сейчас произнесенная вслух и человеком, из уст которого воспринималась как данность и почти как приказ. Пусть и не облеченный именно в эту форму.
После исчезновения Ляхова доктор Бубнов остался единственным организатором и исполнителем программы «Верископ». Впрочем, теперь она имела и другое кодовое название и именно сейчас приобретала решающее значение. Даже потерю Тарханова Чекменев мог восполнить гораздо быстрее и проще.
— А тебе, доктор, придется отныне быть, аки господу богу, единым в трех лицах. И главным теоретиком, и главным конструктором, и администратором высшего класса.
Некого, понимаешь, просто некого больше к этому делу подключить. Моих инженеров ты знаешь, того же Генриха, они в твоем распоряжении. Любые производственные мощности, само собой. И вообще полный карт–бланш в пределах программы. Моим конкретно именем, а потребуется — и Великого князя. Соответствующие бумажки ты получишь. О средствах — никаких ограничений. Но и вся ответственность на тебе. Раскрутишься, тем же самым способом себе помощников найдешь — твое счастье. Срок же на все — месяц.
— На что — месяц? — удивился Максим. — На изготовление и налаживание аппаратуры?
— Не понял, — с долей сожаления сказал генерал. — Ты меня не понял. На всю программу — месяц. То есть, — он мельком взглянул на часы, поддернув манжет рубашки, — пятнадцатого октября сего года мы должны завершить подбор кадров. Согласно спецификации… — Игорь Викторович извлек из нагрудного кармана футлярчик с кристаллом внешней памяти для вычислительной машины.
Максим протянул руку, но Чекменев с невозмутимым лицом опустил его обратно в карман.
— Через неделю доложишь мне о готовности механической, скажем так, и организационной части, тогда и получишь. «Не умножай сущности сверх необходимого».
А теперь слушай, как я все это себе представляю. Считай, это последний дружеский инструктаж. Дальше все переходит в малоприятную область боевых приказов и, соответственно, вытекающей отсюда ответственности. Причем, к твоему глубокому сожалению, момент, когда возможно было соглашаться или отказываться от предложенной чести, давно миновал. Так что теперь только — или грудь в крестах, или голова в кустах.
Как это ни показалось бы Бубнову странным еще несколько месяцев назад, столь жесткая, хотя и облеченная в максимально вежливую форму, постановка вопроса особого внутреннего протеста у него не вызвала.
Он уже начал понимать, что такое служба. Настоящая, не медицинская, где ты самый умный, а прочие начальники, с другими погонами, верят тебе на слово.
Не сам ли он недавно в гораздо менее деликатной форме разговаривал с вверенными его руководству офицерами?
— Так что, продолжим? — как ни в чем не бывало потянулся к бутылке Чекменев.
— Извините, господин генерал, — неожиданно для самого себя ответил Максим. — При данной постановке вопроса я предпочел бы поехать домой, отдохнуть, подумать. А с утра приступить к работе. Где прикажете разворачивать лабораторию?
— А где бы ты хотел? Тот домик, где ты уже работаешь, тебя не устраивает? — Чекменев, как показалось Максиму, посмотрел на него с уважением.
— По площадям и масштабу предстоящей работы — нет. Мы же на поток дело ставим. У вас на базе, в Синем доме, кажется, есть своя медчасть?
— Разумеется. И довольно приличная.
— Вот я и хотел бы, чтобы мне выделили примыкающие к ней помещения. Комнат двадцать. Оборудовать аналогично. Ну, прикажите командиру или начмеду, они знают, как без больших трудов и затрат создать нужное впечатление у простых пациентов. Кушетки, столы, шкафчики с инструментами, разные картинки и таблицы на стенах. Я потом подкорректирую в соответствии с легендой. Завтра же в районе полудня мне потребуется не менее пяти большегрузных машин и взвод бойцов, обученных переноске хрупких и взрывоопасных изделий. Заявку на дополнительное оборудование позвольте вручить вам или уполномоченному вами лицу послезавтра.
Все это Максим говорил официальным голосом, уже стоя. Чекменев наблюдал за ним с благодушным удивлением.