Читать интересную книгу Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира - Анри де Кок

Что думала об этом Ида Сент-Эльм? Что может думать женщина, ослепленная страстью, что герой Москвы имел причину так быстро разорвать связи со своим прошлым и перейти к Бурбонам. Она, впрочем, благоразумно умалчивает об этом в своих воспоминаниях и всего любопытнее в ее мемуарах, касающихся первой Реставрации, песня Дезажье, напечатанная только в последнем издании его сочинений по поводу скандала произведенного похоронами девицы Рокур 16 января 1815 года.

Более благодарная, чем ее Идол к прежнему обладателю пол мира, Ида Сент-Эльм хвалится тем, что она была у Наполеона на острове Эльбе. Если это не правда, то возможно, ибо доказано, что Императору в его изгнании не недоставало посетителей…

Известно, каким образом Наполеон с 900 человек оставил 24 Февраля Порто Ферайо, главный город острова, увидел Францию 1-го марта и высадился в бухте Жуана.

«6-го Марта, – рассказывает Ида Сент-Эльм, – я проходила через Тюльери, встретив Ренва де Сен-Жан-д'Анжели, который рассказал мне о происшествии и казался очень беспокойным. Когда он оставил меня совершенно испуганный, я заметила Нея, выходившего из дворца и разговаривавшего в толпе офицеров. Он увидал меня, и я воспользовалась благословенным выражением наших взглядов, чтобы сделать ему известный знак».

«Я взяла кабриолет и отправилась домой, ожидать маршала. В томлении, от которого, мне казалось, я потеряю рассудок, я большими шагами ходила по моей комнате. В семь часов вечера, не выдержав, я упала на колени перед моей постелью, уткнув мою пылающую голову в одеяло, таким образом, что не слышала прихода маршала, и оказалась поднятой и сжатой в его объятиях прежде, чем пришла в себя».

«Счастье было невыразимо, но кратко. Ней уступил интересу моего изнеможения, о причине которого он догадывался, но эта причина заставила его сурово нахмуриться, когда пламенным голосом я сказала ему:

– Неправда ли, вы никогда не пойдете против него!»

«Это «неправда ли» стоило мне грубого нагоняя, к которому я была расположена тем менее, что находила его как нельзя более несправедливым. Я начала снова:

– И так, вы отправляетесь остановить императора.

– Он больше не император – возразил Ней. – Он является, чтобы погубить Францию, и если бы вы не были женщиной, я потребовал бы от вас объяснения причины вашего убеждения…

– Мятежного?..

–Да, и самого сумасбродного. Ида, если вы дорожите моей дружбой, прошу вас, ни слова более.

– Это вам неприятно?

– Достаточно, чтобы ваши идеи противоречили моим новым обязанностям, чтобы вы меня от них избавили.

– Ваши новые обязанности! И вот что вы говорите той, которая видела, как вы возвышались под начальством великого капитана, против которого вы теперь идете?!

– Ты упорствуешь! Прощай, Ида, прощай навсегда!

И он быстро меня оставил».

Современница ничего не говорит об обещании, данном маршалом Неем Людовику XVIII привести Эльского беглеца, запертым в железный ящик, об обещании хвастливом и во всяком случае сомнительном в устах одного из генералов империи. Но никто не сомневается, что в характере Нея была нерешительность и колебание, не соответствовавшая его энергии и неустрашимости. Таким образом, отправившись против императора, он вскоре издал прокламацию, напечатанную в Лон-ле-Солнье, в которой говорит что император единственный законный государь Франции. Как всякий уверен, Ида последовала за своим идолом; радостная, она видела, как вместе с Наполеоном он направился по дороге в Париж и вошел с ним 20 марта в Тюльери.

В этот день она стала политическим лицом и разносила инструкции к начальникам главных казарм, каковы: Клиши, Попенкур, Аве Мария, Новая Франция…

Через недели в виде награды за ее труды она получила от Нея назначение свидания в Елисейских полях.

«Я явилась, едва переводя дух, и была немало удивлена тем, что маршал отослал свою карету и вошел в один из тех загородных кабачков, в которых понедельничают работники. Он был одет в огромный плащ и скрывал свое лицо под широкими полями старой круглой шляпы; напротив, я, одетая в кашемировую шаль и в модной шляпке, – чувствовала некоторое колебание войти».

«Но Ней показался в одном окне, откуда он бросал на меня недовольные и насмешливые взгляды. Он упрекал меня, и тени нерешительности не осталось во мне. Мне кажется, самая бездна не остановила бы меня, когда он звал».

«Я была с ним. Сколько вопросов!..

– Продолжится ли теперь империя?

– Мы сделаем, что можем. Республиканцы обозлятся: император все тот же. О! Мы еще подеремся. Осталось ли в вас расположение к лучшему ремеслу на свете?

– Пока вы будете маршалом».

«Ничто не может дать понятия о том странном убежище, которое внимало нам: то была скверная комната, наполненная столами, покрытыми грязными салфетками.

– Однако, Ида, нужно же иметь здесь аппетит.

– Вещь трудная.

– Полно, мой друг, когда поели дохлых коров в России, нечего отказываться от таинственного фрикассе в кабачке и от литра плохого вина».

«Я не стану говорить о нашем деревенском обеде: мы о нем и не помышляли, но не могу умолчать об удовольствиях десерта, отмеченных пикантным происшествием».

«В заведении был ужасный шум: я вышла на балкон, откуда слышалось все. То были солдаты, простой народ, несколько более чем подозрительных женщин. Все это кричало и пело. Но вдруг ветер захлопнул за нами двери и вот мы на чистом воздухе перед намалеванной вывеской загородной харчевни. Боже мой! Где не скрывается счастье! При нашем приходе погода была прекрасная, но небо покрылось тучами; пошел дождь. Случайно я запаслась зонтиком. – «Укроемся под зонтиком, – вскричала я, открывая его. – Это не так благородно, как знамя, но ведь мы не в сражении; притом же Велингтон пользуется им в полной форме, верхом; папские солдаты берут с него пример в этом случае».

Естественно, что Ида Сент Эльм была при Ватерло, но рассказ ее об этой битве гораздо хуже рассказа Штандаля, хотя содержит несколько интересных частностей. Она всюду следовала за Неем; вдруг она услыхала, что он дал себя убить в карре старой гвардии. При ее отчаянном крике один раненый офицер сказал ей: «К чему вы о нем жалеете? Он счастливее нас; он умер».

На самом деле лучше бы было Нею умереть при Ватерло, чем от пуль своих братьев по оружию! Ида в последний раз виделась с маршалом в Париже. Он взял с нее обещание остаться в Париже и спокойно ждать совершения событий.

« – А если наступит опасность, – прибавил он, – я рассчитываю на ваше обещание, моя милая. Вы решительны, и я чувствую, что получить от вас доказательство дружбы, в великую минуту, будет для меня большим утешением.

– Боже мой! – воскликнула я, – разве вам есть чего бояться?

– Не более не менее, чем другим, если политика потребует жертвы.

– Но к чему идти против нее? Уезжайте!

– Не теперь, но быть может, скоро я уеду. И уеду потому, чтобы избегнуть ужаса видеть, как иностранцы попирают ногами родную почву.

–Нам нужно расстаться!

– Прощайте, Ида! – прошептал он. Я удерживала его, прижимая к сердцу его руки. Я не смела плакать; я задыхалась. Он пожалел мои страдания.

– Прощай, Ида! – повторил он и удалился.

То в последний раз я должна была слышать его обожаемый голос».

Если верить Иде, она также дала последний взгляд поверженному гиганту. Правда это или нет, нельзя не признать, что есть какой то оттенок красноречивой меланхолии в следующих строках, конечно, лучших во всей книге этой странной куртизанки, которая в течение стольких лет не имела другого будуара, кроме биваков…

Император был в Мальмезоне. Ида Сент Эльм отправилась туда вечером пешком.

«Я наконец достигла вершины горы, господствующей над Нантером. Какое зрелище! И как печально показалось оно мне, привыкшей к бедственным картинам войны!.. То была не какая либо отдаленная страна, куда так часто наши войска вносили ужас, то были окрестности, так сказать, предместье всемирной столицы, где происходили тогда сцены, еще более ужаснувшие меня по контрасту с моими прошлыми ощущениями!..»

«Не было ни одной из тех прелестных деревень, ни одного из тех очаровательных лесков отражающихся в водах Сены, вид которых не напомнил бы мне какого-нибудь праздника, охоты, любовного или дружеского свидания. И при каком свете представлялись они мне теперь!..»

«Я видела, как направо блистал быстрый и периодический огонь артиллерии по направлению к Сен Дени, как короткая молния, возобновляющаяся вблизи перед грозою. Сожженные фермы, горящие развалины, одни похожие на огненное озеро, другие на кратер вулкана, – мост Шату, безонский и некоторые другие, имена которых я позабыла, опоясывали реку полосами пламени».

«Среди всего этого зелень была черной и печальной. Ни одной фабрики не возвышалось из однообразия мрака. Только некоторые отражения ползали по возвышенностям… И какой-то кровавый блеск освещал Рюэлские казармы и стены Мальмэзона».