и вырвал ему глотку.
Рук задохнулся выхваченной из струи рыбой; страшный, раскаленный воздух застрял у него в груди.
Человек упал бы на месте, но Ханг Лок был не человек. Кровь, хлеставшая из рваной раны, заливала грудь, а он все тянулся, силясь схватить врага, как на глазах у Рука хватал когда-то героев Вуо-тона; все наступал, словно не в его силах было смириться со своим концом.
Первый презрительно посторонился, посмотрел на падающего Ханг Лока и поднял вверх кровавую гортань.
Кем Анх не шевелилась. Вернее, тело ее оставалось неподвижным, а глаза следовали за Ханг Локом, не оставляли его, когда он протащился по песку на шаг, и еще, и еще…
– Любуйтесь своими богами! – провозгласил Первый, швырнув в грязь ужасный трофей.
Ханг Лок передернулся, попытался – невероятно, невозможно! – подняться и снова упал.
– Вы целую жизнь поклонялись слабым, – вещал Первый. – Вы умалили свой разум, но не страшитесь! Я пришел, чтобы вернуть вам величие.
Он широким жестом указал на ряды солдат, на кружащих над Ареной нетопырей, на чудовищную шестиножку, ползущую по краю круга.
– Они, – Первый щелкнул длинными пальцами над трупом Ханг Лока, указал на Кем Анх, – ввели вас в заблуждение. Я пришел, чтобы вывести вас на путь.
Он коротко, беспощадно дернул цепь, снова свалив Кем Анх на колени. Она так и осталась лежать, ткнувшись в песок прекрасным лицом и не пытаясь подняться.
– Они… – Первый указал на людей с копьями, – уже узрели истину. Со временем узрите и вы.
На трибунах завизжали. Рук ждал, что крик оборвется, но его поддержали другие – усиливающийся хор паники. Он решился оглянуться и понял, что кто-то в сумятице сбил один из факелов. Пламя лизнуло стену круга, вцепилось в свисающие ковры и подожгло доски. Языки огня пробовали на вкус воздух, пожирали старую древесину, сливались, взвиваясь в ночь. Голоса превратились в рев. Хлестнул ветер, погнал огонь по стенам, и ряды обезумели. Люди лезли по головам, как муравьи, спасающиеся из затопленного муравейника. Они кричали, падая, и ноги соплеменников перемалывали их тела. Родители силились поднять над свалкой детей, но тоже падали и превращались в мясо.
– Теперь пора, – сказал Талал.
Одним текучим движением кеттрал поднялся, развернулся, вбил ребро ладони в горло стоявшего за спиной солдата.
«Да», – подумал Рук.
Что-то в нем понимало, что это безумие. Их пятеро посреди круга, скованных и окруженных авангардом чужого воинства. Даже пожар не поможет им вырваться. Талал погибнет. Бьен погибнет…
Эта мысль еще мелькала ласточкой в голове, когда его глаза над трупом Ханг Лока нашли глаза Кем Анх.
Насилие развернулось в нем. Цепь ничего не значила. Солдаты ничего не значили. Стрелки ничего не значили. Кхуаны в небесах над ним ничего не значили. Здесь его ждала смерть – он чувствовал ее так же верно, как качающее кровь сердце в своей груди, – но если детство в дельте чему и научило его, так это красоте доброй смерти.
Он подхватил серпы и взметнулся на ноги прежде, чем женщина в аксоче обернулась.
– Лучше бы ты стоял на коленях. – Она сверкнула глазами.
– Меня не учили пресмыкаться, – с улыбкой покачал головой Рук.
Мир за спиной пылал. Перед лицом в руках женщины плясало копье – поднималось, опускалось и поднималось снова. Он ушел в сторону от первого выпада, второй отбил серпом, под третий поднырнул. Смутно заметил, что Кочет тоже сражается, и Змеиная Кость, и Талал. Потом нагая женщина стала наступать, и мир сузился до блестящего копейного наконечника. Она была быстрее змеи, двигалась плавно, не паникуя, колола, колола, колола. Не было времени утвердиться на ногах, не было времени на обманные уловки и уклонения, не было времени задуматься, осталось одно – отвечать. Он дрался как зверь, отдавшись древней мудрости жил и челюстей. Она обошла его защиту, зацепила плечо, и он с ревом ринулся на нее всем телом, срубил наконечник копья. Она пыталась сменить стойку, но Рук уже налетел, размахнулся вторым серпом, по четкой дуге опустил лезвие на лицо, вспорол… Она завопила разрубленным ртом. Аксоч извивался. Рук рубанул по горлу, рассек темную плоть живого ошейника вместе с шеей.
Еще мгновение он стоял, задыхаясь, в ожидании, когда же его накроет стыд. Но в крови пылал не стыд, а вдохновение, раскаленный добела холод, как в детстве, когда он охотился в камышах. Жрец Эйры содрогнулся, но алтаря богини любви не было на кровавом песке.
За десять вздохов он убил еще трех солдат. Они налетали с воплями или молча, орудовали копьями. Под его серпами их тела распадались переспелыми плодами, выбрасывали струи крови и медленно погружались во тьму.
Рук рвался вперед в поисках нового врага, когда натянулась, отбросив его обратно, цепь на шее. Бронзовый наконечник блеснул там, где должно было оказаться его лицо, ошпарив горячей кровью щеку.
– Гляди в оба, любовничек!
Он узнал голос Змеиной Кости. Женщина заливалась прямо за спиной, ее дикий смешок прорвался сквозь вопли и рев пожара.
– Пока ты со мной на одной цепочке, не смей сдохнуть!
Рук развернулся, заслонился от нового выпада, отсек руку безымянного воина и рубанул его поперек лица.
Не понять, как за сотню или две ударов сердца Змеиная Кость превратилась в союзницу. Мир развалился. Рук не знал, есть ли ему до этого дело.
Он вспорол живот следующему копейщику, запустил в брюхо пальцы, вырвал потроха. Где-то рядом все кукарекал Кочет, словно птица сошла с ума при виде огня. Рук заревел в ответ, ринулся вперед, не заметив скользнувшей по горлу стали, убил волоокую женщину, и тогда перед ним вырос Первый – неизбежный, как смерть.
Гигант, очерченный со спины пламенем, смотрел сверху вниз. Справа рубился с кем-то Талал. Слева, как безумная, хохотала Кость. В десятке шагов от них стояла Кем Анх с пылающими золотом глазами. За мгновения схватки она успела подняться на ноги.
Первый не соблаговолил оглянуться на нее. Его глаза – голубые, поразительно-голубые под черной сетью ресниц – смотрели на Рука.
– Думаешь, она тебя спасет?
Голос его был прекрасен, как заря.
– Думаешь, меня надо спасать? – Рук качнул серпами.
– Ты не из тех, кто может встать против меня.
– Ты меня не знаешь.
Рук ударил, не закончив фразы, выбросил вперед оба серпа – один сверху, другой снизу. Первый вырвал у него оружие, как игрушечное, оглядел и отшвырнул в сторону.
– Ты выбрал не ту веру. Если тебе нужно поклоняться, поклонись мне.
– Я вроде как накла́нялся на всю жизнь, – проворчал Рук.
Он тверже уперся ногами в землю, готовясь ударить и умереть. Никому не