— Не будем терять времени, — выплюнула наследница Темного Лорда, делая шаг вперед. — Но помни: тебе это с рук не сойдет.
— Меньше слов, — обронил Гарри, протягивая правую руку. В левой, опущенной, он сжимал волшебную палочку.
Гермиона сделала еще несколько шагов к нему и тоже протянула руку. Ладонь Гарри Поттера оказалась ледяной и шершавой. Руку его, как и остальное тело, покрывали множественные шрамы — большие и маленькие, наспех залеченные небрежными чарами.
От его прикосновения грудь больно опалил янтарный кулон. Гарри сильнее сжал ее ладонь, а Джинни через всю комнату подошла к ним и подняла палочку. Гарри смотрел прямо в глаза Гермионы застывшим, неподвижным взглядом.
— Ты сменила Нарекальные чары? — чуть прищуриваясь, спросил он.
— Да.
— Обещаешь ли ты, Кадмина, в обмен на свою дочь передать мне кулон, который носишь на своей шее, некогда принадлежавший Годрику Гриффиндору или Кандиде Когтевран, или трансфигурированный из вещи, принадлежавшей одному из них, ныне превращенный в Хоркрукс человека, именующего себя Лордом Волдемортом? — скороговоркой заговорил он.
— Обещаю, — сказала Гермиона.
Тонкий сверкающий язычок пламени вырвался из волшебной палочки Джинни, и изогнулся, словно окружив сцепленные руки двух врагов докрасна раскаленной проволокой. Но он был не горячим, а ледяным, и жгучая цепь впилась в их руки, намертво связывая древнейшей нерушимой магией.
— Обещаешь ли ты передать мне кулон чистым от каких бы то ни было чар, кои могут помочь затем вернуть его или вычислить место его расположения? — продолжал Гарри Поттер.
— Обещаю.
Второй язык ледяного пламени вылетел из волшебной палочки и овился вокруг первого, так что получилась тонкая сияющая цепь.
— Обещаешь ли ты дать мне уйти с кулоном и не пытаться вернуть его после того, как получишь назад свою дочь?
— Обещаю.
Третий красный луч вырвался из палочки Джинни, оплетая жгучей веревкой руки врагов.
— Обещаешь ли ты не информировать того, кто называет себя Лордом Волдемортом, о нашем соглашении и чем бы то ни было с ним связанном, а также не способствовать его информированию об этом до свершения обмена?
— Обещаю.
Очередной луч вырвался из палочки и овился вокруг остальных.
— Обещаешь ли, что ни ты сама, ни кто‑либо с твоего ведома или по твоему указанию не будут покушаться на мою жизнь или свободу до заката того дня, когда свершится обмен?
— Обещаю, — снова повторила Гермиона, и очередной луч переплелся с предыдущими. — Обещаешь ли ты, Гарри, в обмен на Хоркрукс моего отца, который я ношу на шее, вернуть мне дочь живой и здоровой, не подверженной колдовству, действию зелий или магических артефактов, которые могли бы привести к ущербу ее здоровья или прекращению жизни сразу или со временем, а также не отравленной другим, не магическим способом, сегодня, до захода солнца и не позже получаса после того, как получишь кулон? — в свою очередь заговорила она.
— Обещаю, — бесстрастным тоном ответил Гарри. Сильнейший барьер в его выцветших глазах надежно охранял мысли от проникновения Гермионы.
Новый луч вырвался из палочки Джинни, и она продолжала:
— Обещаешь ли ты в день обмена не пытаться убить меня или мою дочь?
— Обещаю.
— Обещаешь ли ты никогда более, кроме этого дня, не использовать мою дочь для того, чтобы вынудить меня или кого‑то другого выполнять твои условия? Обещаешь ли, что втайне от меня ты или кто‑либо с твоего ведома или по твоему приказу не наложит на нее каких бы то ни было чар?
— Обещаю, — повторил Гарри, и Гермионе показалось, что в отсвете последнего красного луча она уловила насмешку в его сощурившихся глазах.
Переплетенные цепи вспыхнули ярче и погасли. Гермиона резко отдернула руку, а Джинни быстро отступила назад.
— Через десять минут я буду здесь, — сообщил Гарри Поттер и трансгрессировал прочь, так и не взглянув ни разу на ту, кого когда‑то считал своей невестой.
Глава XXIII: План Гарри Поттера
— Ты только подумай, какой крысой оказался Рон! — светло–карие, яростно прищуренные глаза Джинни Уизли метали молнии. — Скудоумный домовой эльф, в которого природой заложено раболепное подчинение, — и тот отказался участвовать в этой мерзости! А мой братишка — с готовностью! Вот мразь! — Младшая Уизли стиснула зубы. — А я еще переживала, беспокоилась о нем! Щенок! Всю свою жизнь увивался за Гарри, жалкое ничтожество, да так и подохнет! Дрянь. Туда ему и дорога!..
Гермиона почти не слушала: злые слова Джинни долетали словно из тумана. Она чувствовала, как в теле дрожит каждая клеточка, и вся превратилась в один напряженный, натянутый дрожащей струной оголенный нерв.
Эти десять минут, казалось, тянулись не одну вечность.
Бледная, даже какая‑то зеленоватая, Джинни вскоре умолкла и вновь принялась мерить шагами гостиную. Время остановилось.
— Мы чего‑то не учли, — пробормотала вполголоса рыжая ведьма, — чего‑то очень важного. Всё пойдет не так…
Вдруг Джинни судорожно схватилась руками за живот, почти незаметный под складками свободного сарафана, и прислонилась к стене напротив Гермионы.
— Что такое?
— Ничего. Нормально, — пробормотала в ответ девушка. — Плохое предчувствие.
— Всё будет хорошо. Он не нарушит Непреложный Обет.
Гермиона пыталась убедить в этом скорее саму себя. Потому что тоже чувствовала приближение катастрофы.
Всё внутри перетянуло тугим жгутом. Ожидание было невыносимым.
Гарри появился с опозданием на одну минуту, и минута эта будто состарила обеих ведьм на несколько долгих лет. У Гермионы ухнуло сердце, когда с двойным хлопком в центре комнаты появился Гарри Поттер с ее спящей дочерью на руках и позади него Рон Уизли.
Понадобилось приложить все свои силы, чтобы не метнуться к Генриетте до совершения обмена, не нарушить закрепленный магией Обет.
— Что с ней?! — почти хором выкрикнули Джинни и Гермиона.
— Спит, — безо всяких эмоций ответил Гарри Поттер. — Несколько капель отвара белладонны. Абсолютно безвредно.
— Зачем это? — нервно спросила Джинни.
Гарри всё еще избегал глядеть на нее: складывалось впечатление, что присутствие девушки ему особенно неприятно.
Рон же, напротив, не отрывал от сестры глаз.
Он тоже очень изменился. Осунулся и сильно похудел, даже одряхлел, если это слово применимо к молодому парню. Впрочем, он вовсе не выглядел на свои годы. Огненно–рыжие волосы потускнели, и в них серебристыми прядями проступала седина; выцвели на лице многочисленные веснушки, щеки впали, как после длительного истощения, а глаза, наоборот, казались больше на этом изможденном лице.
Громадные ручищи стиснуты в кулаки, лицо, серое, с болезненной зеленцой, искажено печатью какого‑то страшного решения. Губы плотно сжаты, в глазах — тоскливая безнадежность.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});