– Ах, если бы это было возможно, Хетти, тогда воистину я чувствовала бы себя в тысячу раз счастливей в здешних лесах, чем в селениях колонистов! Когда-то я думала иначе, но теперь все изменилось. Но где тот мужчина, который превратит для нас это место в райский сад…
– Генри Марч, сестрица, искренне любит тебя и с радостью готов жениться на тебе, я в этом уверена. Ну а согласись сама, нет на свете человека храбрее и сильнее Генри Марча.
– Марч никогда не будет моим мужем, и мы уже объяснились с ним по этому поводу. Есть другой… Ну да ладно! Мы должны теперь же решить, как будем жить дальше. Оставаться здесь – то есть это значит оставаться здесь одним – мы не можем, и, чего доброго, нам уж никогда более не представится случай вернуться сюда обратно. Кроме того, пришла пора, Хетти, разузнать все, что только возможно, о наших родственниках и семье. Мало вероятно, чтобы у нас совсем не было родственников, и они, очевидно, будут рады увидеть нас. Старый сундук теперь – наша собственность, мы имеем право заглянуть в него и узнать все, что там хранится. Мать была так не похожа на Томаса Хаттера, и теперь, когда известно, что мы не его дети, я горю желанием узнать, кто был наш отец. Я уверена, что в сундуке есть бумаги, а в них подробно говорится о наших родителях и о других родственниках…
– Хорошо, Джудит, делай, что тебе угодно! Но кто же этот человек, которого ты предпочитаешь Генри Марчу?
– Что ты думаешь о Зверобое, милая Хетти? – спросила Джудит, наклонившись к своей сестре.
– О Зверобое? – повторила Хетти, с изумлением подняв глаза на сестру. – Как это пришло тебе в голову, Джудит? Зверобой совсем не красавец и вовсе не достоин иметь такую жену, как ты.
– Зверобой не безобразен, Хетти, и притом ты должна знать, что красота – не главное качество человека.
– Ты так думаешь, Джудит? По-моему, все же на всякую красоту приятно полюбоваться. Мне кажется, если бы я была мужчиной, то заботилась бы о своей красоте гораздо больше, чем теперь. Красивый мужчина выглядит гораздо приятнее, чем красивая женщина.
– Бедное дитя, ты сама не знаешь, что говоришь. Для нас красота кое-что значит, но для мужчины это пустяки. Разумеется, мужчина должен быть высоким – но найдется немало людей, таких же высоких, как Непоседа, и проворным – я знаю людей, которые гораздо проворнее него, и сильным – что же, не вся сила, какая только есть на свете, досталась ему, и смелым – я уверена, что могу назвать здесь юношу, который гораздо смелее него.
– Это странно, Джудит! До сих пор я думала, что на всей земле нет человека сильней, красивей, проворней и смелей, чем Гарри Непоседа. Я, по крайней мере, уверена, что никогда не встречала никого, кто мог бы с ним сравниться.
– Ладно, ладно, Хетти, не будем больше говорить об этом! Мне неприятно слушать, когда ты рассуждаешь таким образом. Это не подобает твоей невинности, правдивости и сердечной искренности. Пусть Гарри Марч уходит отсюда. Он решил покинуть нас сегодня ночью, и я нисколько не жалею об этом. Жаль только, что он зря пробыл здесь так долго.
– Ах, Джудит, этого я и боялась! Я так надеялась, что он будет моим братом!
– Не стоит теперь думать об этом. Поговорим лучше о нашей бедной матери и о Томасе Хаттере.
– В таком случае, говори поласковее, сестра, потому что – кто знает! – может быть, их души видят и слышат нас. Если отец не был нашим отцом, все же он был очень добр к нам, давал нам пищу и кров. Они похоронены в воде, а потому мы не можем поставить на их могилах надгробные памятники и поведать людям обо всем этом.
– Теперь их это мало интересует. Утешительно думать, Хетти, что, если мать даже совершила в юности какой-нибудь тяжелый проступок, она потом искренне раскаивалась в нем, грехи ее прощены.
– Ах, Джудит, детям не пристало говорить о грехах родителей! Поговорим лучше о наших собственных грехах.
– О твоих грехах, Хетти? Если существовало когда-нибудь на земле безгрешное создание, так это ты. Хотела бы я иметь возможность сказать то же самое о себе! Но мы еще посмотрим. Никто не знает, какие перемены в женском сердце может вызвать любовь к доброму мужу. Мне кажется, дитя, что я теперь люблю наряды гораздо меньше, чем прежде.
– Очень жаль, Джудит, что даже над могилами родителей ты способна думать о платьях. Знаешь, если ты действительно разлюбила наряды, то останемся жить здесь, а Непоседа пусть идет куда хочет.
– От всей души согласна на второе, но на первое никак не могу согласиться, Хетти. Отныне мы должны жить, как подобает скромным молодым женщинам. Значит, нам никак нельзя остаться здесь и служить мишенью для сплетен и шуток грубых и злых на язык трапперов и охотников, которые посещают это озеро. Пусть Непоседа уходит, а я уж найду способ повидаться со Зверобоем, и тогда вопрос о нашем будущем разрешится быстро. Но солнце уже село, а ковчег отплыл далеко, давай вернемся и посоветуемся с нашими друзьями. Сегодня ночью я загляну в сундук, а завтра мы решим, что делать дальше. Что касается гуронов, то их легко будет подкупить теперь, когда мы можем распоряжаться всем нашим имуществом, не опасаясь Томаса Хаттера. Если только мне удастся вызволить Зверобоя, мы с ним за какой-нибудь час поймем друг друга.
Джудит говорила твердо и решительно, зная по опыту, как нужно обращаться со своей слабоумной сестрой.
– Ты забываешь, Джудит, что привело нас сюда! – укоризненно возразила Хетти. – Здесь могила матушки и только что рядом с ней мы опустили тело отца. В этом месте нам не подобает так много говорить о себе. Давай лучше помолимся, чтобы господь бог не забыл нас и научил, куда нам ехать и что делать.
Джудит невольно отложила в сторону весло, а Хетти опустилась на колени и вскоре погрузилась в свои благоговейные, простые молитвы. Когда она поднялась, щеки ее пылали. Хетти всегда была миловидной, а безмятежность, которая отражалась на ее лице в эту минуту, делала его положительно прекрасным.
– Теперь, Джудит, если хочешь, мы уедем, – сказала она. – Руками можно поднять камень или бревно, но облегчить сердце можно только молитвой. Почему ты молишься не так часто, как бывало в детстве, Джудит?
– Ладно, ладно, дитя, – сухо отвечала Джудит, – сейчас это не имеет значения. Умерла мать, умер Томас Хаттер, и пришло время, когда мы должны подумать о себе.
Пирога медленно тронулась с места, подгоняемая веслом старшей сестры, младшая сидела в глубокой задумчивости, как бывало всегда, когда в ее мозгу зарождалась мысль, более отвлеченная и более сложная, чем обычно.
– Не знаю, сестрица. Что ты разумеешь под нашей будущностью? – спросила она наконец.