Читать интересную книгу Закон и женщина - Уилки Коллинз

Тебя удивляет такое знакомство с законом со стороны несведующей женщины? Я училась, друг мой: закон и женщина начали понимать друг друга. Иными словами, я заглянула в лексикон Огилви, и Огилви сказал мне: «Вердикт «не доказано» выражает, что, по мнению присяжных, доказательства недостаточны для обвинения подсудимого. Вердикт «не виновен» выражает убеждение присяжных, что подсудимый невиновен». Юстас! Таково будет убеждение о тебе всего света вообще, и шотландских присяжных в особенности. Этой единственной цели я посвящаю свое будущее, если Господь дарует мне его.

Кто поможет мне, когда мне нужна будет помощь, я еще не знаю. Было время, когда я надеялась, что мы будем действовать в этом добром деле рука об руку. Эта надежда оказалась тщетной. Теперь я не ожидаю помощи от тебя и не прошу ее у тебя. Человек, думающий так, как ты думаешь, не может оказать никакой помощи. Его горькая участь — жить без надежды. Пусть будет так! Я буду надеяться за двоих, и, будь уверен, я найду кого-нибудь, кто поможет мне, если я достойна этого.

Я не скажу ничего о моих планах, я еще не читала твоего процесса. Но для меня достаточно знать, что ты невиновен. Когда человек невиновен, должно быть средство доказать его невиновность. Надо только найти это средство. Рано или поздно, с помощью или без помощи, я найду его. Да! Не зная ни одной подробности дела, я говорю решительно, что я найду средство доказать твою невиновность.

Ты, может быть, посмеешься над этой слепой уверенностью, может быть, и поплачешь. Я не знаю, жалка я или смешна. Я знаю только одно. Я верну тебя к себе человеком с безукоризненной репутацией и с честным именем, человеком, оправданным перед светом и обязанным этим своей жене.

Пиши мне иногда и считай меня твоей неизменно преданной и любящей женой.

Валерия».

Вот мой ответ. Жалкий в литературном отношении (теперь я могу написать письмо гораздо лучше), он отличался одним только достоинством — он был верным выражением моих чувств и намерений.

Я прочла его Бенджамену. Милый старик поднял руку, что всегда выражало с его стороны сильнейшее смущение и изумление.

— По-моему, это самое опрометчивое письмо, какое когда-либо было написано, — сказал он. — Я никогда не слыхал, Валерия, чтобы женщина сделала то, что вы намереваетесь сделать. Помилуй нас Бог! Я совсем не понимаю нового поколения. Желал бы я, чтобы ваш дядя был здесь. Что сказал бы он? О Боже мой, видано ли когда, чтобы жена написала мужу такое письмо? Неужели вы действительно намерены послать его?

Он удивился еще больше, когда узнал, что я отказалась воспользоваться почтой. Мне хотелось увидеть «инструкции», оставленные мужем, и я повезла письмо к его поверенным сама.

Фирма состояла из двух партнеров. Они приняли меня оба. Один был худой человек с кислой улыбкой. Другой был грубый толстяк с нахмуренными бровями. Я невзлюбила их с первого взгляда. Они, со своей стороны, отнеслись ко мне, по-видимому, с большим недоверием. Мы начали с несогласия. Они показали мне инструкции моего мужа, в которых, между прочим, уступалась мне половина его годового дохода до конца моей жизни. Я положительно отказалась взять хоть фартинг из его денег.

Юристы были непритворно поражены моим решением. Ничего подобного не случалось до сих пор в их практике. Они возражали мне, они уговаривали меня. Партнер с нахмуренными бровями пожелал узнать причину моего отказа. Партнер с кислой улыбкой напомнил своему собрату, что я женщина и что мои действия безотчетны. Я сказала только: «Будьте так добры, джентльмены, перешлите это письмо моему мужу», — и ушла от них.

Я не желаю приписывать себе таких достоинств, какими не обладаю. Причиной моего отказа была гордость. Гордость не позволяла мне пользоваться вспомоществованием от мужа после того, как он покинул меня. Доход с моего собственного небольшого состояния (восемьсот фунтов в год), укрепленный за мной брачным контрактом, был достаточен для меня до замужества. Я решила довольствоваться им и теперь. Бенджамен настаивал, чтобы я считала его дом своим домом. При таких условиях расходы, которые могли представиться мне по делу моего мужа, были единственными расходами, которые я предвидела. Я могла жить независимо и решила жить независимо.

К этому признанию я должна прибавить еще следующее. Как ни горячо я любила моего несчастного заблуждавшегося мужа, было кое-что, что мне трудно было простить ему.

Прощая все остальное, я не могла примириться только с тем, что он скрыл от меня свой первый брак. Я сама не понимаю, почему я по временам думала об этом с такой горечью. Причиной была, вероятно, ревность, хотя и не помню, чтобы я когда-нибудь думала с ревностью о несчастной женщине, умершей такой ужасной смертью. Но Юстас не должен был хранить в тайне от меня свой первый брак, думала я в минуты недовольства и упадка духа. Что сказал бы он, если бы я была вдовой и вышла за него, не открыв ему это?

Время близилось к вечеру, когда я вернулась на виллу. Бенджамен, по-видимому, поджидал меня. Не успела я позвонить, как он уже отпер мне калитку сада.

— Приготовьтесь к сюрпризу, друг мой, — сказал он. — Ваш дядюшка, преподобный доктор Старкуэзер, ждет вас у меня. Он получил ваше письмо сегодня утром и с первым же поездом приехал в Лондон.

Через минуту я была в крепких объятиях дяди. В моем одиноком положении меня очень тронуло его внимание ко мне. Благодарность вызвала слезы на мои глаза, слезы, в которых не было горечи, которые облегчили меня.

— Я приехал сюда, милое дитя мое, чтобы взять тебя в твой старый дом, — сказал он. — Никакими словами не передать, как горячо желал бы я, чтобы ты никогда не покидала его. Хорошо, хорошо! Я не буду говорить об этом. Ошибка сделана, и теперь остается только загладить ее, насколько это возможно. Если бы мне удалось встретиться с твоим мужем, Валерия! Да простит меня Бог, я забыл, что я священник… Тетка поручила передать тебе ее нежнейшую любовь. Она теперь суевернее, чем когда-либо. Несчастный случай с тобой не удивил ее нимало. Она говорит, что все началось с того, что ты сделала ошибку, записывая свое имя в церковной книге. Помнишь? Не смешно ли это? О, она безрассуднейшая женщина, моя жена. Но что за добрейшая душа! Она приехала бы сюда со мной, если бы я согласился взять ее. Но я сказал: «Нет, ты останешься и будешь смотреть за домом и за приходом, а я поеду и привезу сюда племянницу». Ты займешь свою прежнюю спальню, Валерия. Помнишь свою спальню с белыми занавесками, подобранными голубыми бантами? Если ты успеешь собраться, мы отправимся завтра утром с поездом, который отходит в девять часов сорок минут.

Вернуться в дом викария? Могла ли я согласиться на это? Если бы я зарылась в далеком северном приходе, могла ли бы я сделать то, что было теперь единственной целью моего существования? Нет, я должна была отказаться от предложения доктора Старкуэзера.

— Я очень благодарна вам, дядя, — сказала я, — но боюсь, что в настоящее время мне нельзя уехать из Лондона.

— Нельзя уехать из Лондона? Что это значит, мистер Бенджамен?

Бенджамен уклонился от прямого ответа.

— Я буду очень рад, доктор Старкуэзер, если она останется у меня.

— Это не ответ, — возразил дядя со своей грубой прямотой.

Затем он обратился опять ко мне.

— Что удерживает тебя в Лондоне? — спросил он. — Ты когда-то не терпела Лондона.

Мой добрый покровитель и друг имел полное право на мою откровенность. Я обязана была сообщить ему свои планы. Викарий выслушал меня, затаив дух от изумления, и, когда я кончила, обратился с тревогой на лице к Бенджамену.

— Да спасет ее Господь! — воскликнул он. — Ее несчастье отуманило ее рассудок!

— Я предвидел, что вы не одобрите ее замыслов, — сказал Бенджамен со свойственной ему мягкостью и умеренностью. — Признаюсь, я и сам не одобряю их.

— Не одобряю их! — воскликнул викарий. — Не смягчайте дела, сэр, пожалуйста, не смягчайте дела. Ее замыслы — безумие, если она говорит серьезно.

Он повернулся опять ко мне и взглянул на меня так, Как смотрел обыкновенно, когда экзаменовал упрямого ребенка за вечерней службой.

— Но ведь ты шутила, не правда ли? — спросил он.

— Мне жаль лишать себя вашего доброго мнения обо мне, но я должна сознаться, что говорю серьезно, — ответила я.

— Иными словами, — возразил викарий, — ты так самонадеянна, что считаешь себя способной сделать то, чего не могли сделать лучшие шотландские юристы. Они все вместе не могли доказать его невиновность, а ты намерена сделать это одна. Честное слово, ты удивительная женщина! — воскликнул дядя, внезапно переходя от негодования к иронии. — Позволительно ли простому сельскому священнику, не привыкшему к юристам в юбках, спросить, как намерена ты это сделать?

— Я намерена прежде всего прочесть отчет о деле, дядя.