Около шести часов вечера де Водрель с друзьями вернулись в гостиную, куда спустилась и Клара. Уильям Клерк и Андре Фарран поздоровались с нею с отеческой нежностью, что позволяли им и возраст, и близкая дружба. Винсент Годж удовольствовался тем, что почтительно пожал руку, протянутую ему девушкой. Затем он подал ей руку и все перешли в столовую.
Стол был накрыт обильный, как это обычно бывало в те времена и в самых богатых, и в самых скромных канадских домах. Обед состоял из речной рыбы, дичи из окружающих лесов, овощей и фруктов, собранных на угодьях вокруг усадьбы.
Во время еды беседа совсем не касалась ожидаемой всеми с таким нетерпением встречи. Лучше было не говорить об этом в присутствии лакеев, хотя они были верными слугами, давно жившими в доме де Водрелей.
Вечер после обеда был так хорош, а жара сменилась такой мягкой прохладой, что Клара решила посидеть на веранде. Река Св. Лаврентия ласкала нижние ступени крыльца, омывая их водами прилива, которые в тени казались совсем неподвижными. Де Водрель, Винсент Годж, Клерк и Фарран покуривали, облокотясь на балюстраду и лишь изредка перебрасываясь вполголоса словами.
Было немногим более семи часов. Темнота начинала заволакивать впадины речной долины. По мере того как сумерки продвигались все дальше к западу, в противоположной стороне неба начали зажигаться звезды.
Клара поглядывала вверх и вниз по течению реки Св. Лаврентия. Не прибудет ли незнакомец этим путем, по воде? Это казалось наиболее вероятным, если он не хотел оставлять следов. В самом деле, небольшая лодка легко могла проскользнуть вдоль берега незамеченной под прикрытием свисающих в воду ветвей и тростников. Причалив внизу у террасы, можно было незаметно проникнуть на виллу, а потом покинуть ее, не возбудив ни малейшего подозрения у людей в доме.
Но поскольку существовала возможность, что таинственный гость прибудет не по реке Св. Лаврентия, де Водрель распорядился немедленно провести к нему всякого, кто явится на виллу. Свет лампы, зажженной в гостиной, почти не просачивался сквозь занавеси окон, защищенных еще и матовыми стеклами веранды. Снаружи совсем не было видно, что делается внутри.
Однако если со стороны парка все было спокойно, то со стороны реки дело обстояло иначе. По ней время от времени проплывали какие-то лодки, подходя то к левому, то к правому берегу. Иногда они сближались, сидевшие в них люди обменивались отрывистыми фразами, затем лодки расходились в разные стороны.
Де Водрель и его друзья внимательно наблюдали за этим снованием лодок, причина которого им была слишком хорошо известна.
— Это полицейские агенты, — сказал Уильям Клерк.
— Да, — ответил Винсент Годж, — и они наблюдают за рекой гораздо активнее, чем когда-либо прежде...
— А может быть, и за виллой «Монкальм» тоже!
Последние слова, сказанные шепотом, не были произнесены ни де Водрелем, ни его дочерью, ни кем-либо из его гостей.
Справа от лестницы как из-под земли вырос прятавшийся в высокой траве под балюстрадой человек. Он поднялся по ступеням, прошел быстрыми шагами через веранду, приподнял шапку и сказал с легким поклоном:
— Я — Сын Свободы, который писал вам, господа.
Де Водрель, Клара, Годж, Клерк и Фарран, удивленные этим внезапным появлением, старались разглядеть человека, проникшего на виллу таким необычным способом. Впрочем, его внешность, как и голос, были им одинаково незнакомы.
— Господин де Водрель, — снова заговорил незнакомец, — прошу извинить меня за то, что я вторгся к вам столь странным образом. Но было очень важно, чтобы меня не увидели входящим на виллу «Монкальм», как важно и то, чтобы меня не видели выходящим отсюда.
— Так пожалуйте, сударь! — ответил де Водрель.
И все направились в гостиную, дверь которой тотчас затворили.
Человек, только что прибывший на виллу «Монкальм», и был тот молодой попутчик, в обществе которого мэтр Ник проделал путь от Монреаля до острова Иисуса. Де Водрель и его друзья отметили про себя, как ранее нотариус, что он, несомненно, франко-канадец.
Вот что он делал, распрощавшись с мэтром Ником у въезда в Лаваль.
Первым делом он направился к скромной харчевне в одном из нижних кварталов города. Там, забившись в угол залы, он в ожидании обеденного часа просмотрел все имевшиеся газеты. На его невозмутимом лице никак нельзя было угадать испытываемых им при чтении чувств, хотя газетные полосы пестрели чрезвычайно резкими высказываниями в адрес Британской Короны. Только что взошла на престол, сменив своего дядю Вильгельма IV, королева Виктория[113], и как одна, так и другая сторона горячо обсуждали в статьях перемены, которые новый двор сулит в управлении канадскими провинциями. И хотя скипетр[114] Соединенного Королевства держала теперь женская рука, приходилось опасаться, как бы она не оказалась тяжелой дланью[115] для заокеанских колоний.
В шесть часов вечера молодой человек отложил газеты и приказал подать себе обед. В восемь он расплатился и тронулся в путь.
Если бы какой-нибудь шпик[116] последовал за ним, он увидел бы, как молодой человек направился к берегу реки, скользнул под сень прибрежной растительности и зашагал в сторону виллы «Монкальм», до которой добрался через три четверти часа. Там незнакомец выждал удобный момент, чтобы подняться на веранду, и читатель уже знает, каким образом он вмешался в беседу де Водреля и его друзей.
Теперь, сидя в гостиной при закрытых дверях и окнах, они могли разговаривать без опаски.
— Сударь, — сказал де Водрель, обращаясь к своему новому гостю, — вы не удивитесь, если я, прежде всего, спрошу вас, кто вы такой?
— Я сказал это, как только пришел, господин де Водрель. Я, так же как и все вы, Сын Свободы!
У Клары вырвался невольный вздох разочарования. Быть может, она ожидала иного имени вместо этого псевдонима, столь распространенного в ту пору среди сторонников франко-канадского освобождения. Неужели этот молодой человек будет так упорно сохранять инкогнито даже на вилле «Монкальм»?
— Милостивый государь, — сказал тогда Андре Фарран, — раз уж вы назначили нам встречу у де Водреля, то наверняка для того, чтобы сообщить вещи чрезвычайной важности. Прежде чем нам откровенно объясниться, мы, естественно, хотели бы знать, с кем имеем дело.
— С вашей стороны было бы опрометчиво, господа, не задать мне этого вопроса, — ответил молодой человек, — а с моей было бы непростительно, если бы я отказался на него ответить. И он протянул де Водрелю письмо.