пустынной улице, за рулём которого, мордатый мужик, жестом приказал освободить его полосу. Анна, занервничав, и ругаясь про себя, попыталась отъехать назад.
Мужик увидел, как стекло пассажирского сидения плавно опустилось, и высокая блондинка в светло-сером спортивном костюме, и в бейсболке козырьком назад, спиной высунулась по пояс из окна, заложила пальцы в рот и троекратным молодецким посвистом взорвала рассветную тишину. Мужик, вытянув лицо, резко сдал назад и уехал совсем.
– Так бы сразу – воспряла духом Анна. – Накупят прав… -
Дашка устроилась на сидении досыпать, и дальше ехали без приключений.
«Лексус», скользя в тумане по блестящему влажному асфальту, пересёк МКАД, и когда за окном остались Мытищи, Дашка проснулась.
– Чего так мало поспала? – озаботилась Анна.
– Сон дурацкий приснился – нахмурилась, Дашка.
– Сны – это язык, на котором разговаривает с нами Господь. –
– Это откуда, мамуль? –
– Из «Алхимика» кажется. –
– Интересно? –
– Так… Поучительно. –
Дашка вздохнула – Вроде проясняется? –
Анна пожала плечами.
– Скатертью, скатертью, дальний путь стелется… – пропела Дарья.
– Дурацкая песня. –
– У тебя, мамуль, все песни дурацкие, или только те которые я пою? -
– Не обижайся – улыбнулась Анна дочери – Ну, что хорошего в словах: «Если мы обидели кого-то зря, календарь закроет этот лист. К новым приключениям спешим друзья. Эй, прибавь-ка ходу машинист»? Обидели кого-то зря, ну и ладно – очередное приключение. Давай машинист, к следующим – ещё кого-нибудь обидим. Время всё спишет. Очень хорошая поучительная детская песенка.
– Ну, мамулечка, этак и Библию переиначить можно –
– Нет. Библию трудно. –
– Почему? –
– Она в основном короткими предложениями написана – «И он давал им вино и хлеб. И они ели». Чего же тут переиначишь? –
– Ну-у… – задумалась Дашка. – Пьянствовали. Это не хорошо. –
– В те времена, вином называли виноградный сок. А алкогольный напиток, на основе забродившего виноградного сока, называли «плохим вином». –
– Мамулечка. Ты бываешь когда-нибудь не права? –
– С удовольствием бы, дочка. Возможности нет. Хороший редактор, должен спать с красным карандашом. –
– С помадой чтоль? – поддразнила мать, Дашка.
Анна улыбнулась и поправила Дашкин головной убор.
– Редактор относится к любому тексту по принципу – «не читал, но осуждаю». Ты не представляешь, сколько за свою жизнь, пришлось «перелопатить» экзерсисов, написанных к тому же, с орфографическими, синтаксическим, стилистическими и прочими ошибками. И каждый же себя гением считает, мастером изящной словесности. Попробуй, исправить чего-нибудь. Как один преподаватель у нас в «универе» говорил: «С союзом «и» распроститься не могут». А уж когда говорить начнут… – Анна махнула рукой.
– Да. Правильно говорить-то бы, неплохо научиться – согласилась Дашка.
– Чтобы научиться хорошо говорить, надо, сначала, научиться «хорошо» молчать. -
– Это, мамуля, пар-р-радокс – вывернула Дашка.
Анна покосилась на дочь, подняв подбородок вверх и опустив кончики губ, оценив лексику дочери, пополняющуюся новыми терминами.
– Да, да, мамуля. Твои лекции не проходят даром. –
– От чего же парадокс? Безграмотная устная речь это – неотредактированные мысли. Чтобы научиться редактировать их с ходу, первое время придётся их записывать. Уже когда начнёшь писать, то увидишь, сколько в них мусора, несогласованности, избыточных уточнений, хронологических несовпадений и ещё много-много чего ненужного. Всё то, что мы не замечаем в разговоре. Упражняясь, таким образом, ты начнёшь привыкать, изначально думать грамотно. Поэтому среди журналистов существует такая поговорка: Хорошо пишет тот, кто хорошо думает. А чтобы человеку хорошо думалось, его не должно ничего отвлекать. –
– Ну, вот тут ты, мамулечка, не права. Я когда дрова пилю или землю копаю, мне лучше всего думается. –
– Возражение принимается. С оговоркой, что в это время, ты не сможешь записывать свои мудрые мысли. –
– Зато я могу их запомнить, и потом записать и отредактировать. –
– Принято без оговорок! Но попробуй думать хорошо, в то время, когда ты с кем-нибудь разговариваешь.-
– Да. Пожалуй, не получится – согласилась Дашка.
– Поэтому – продолжила Анна. – Ничего не отвлекает так, как бестолковая болтовня. Отсюда следует, что для того чтобы хорошо думать, надо поменьше болтать, то есть «хорошо» молчать и побольше читать.
Вот и получается: кто хорошо молчит, тот хорошо думает. Кто хорошо думает – хорошо пишет. А кто хорошо пишет, тот хорошо говорит. Вот, собственно с чего начали, к тому и пришли: чтобы хорошо говорить, надо уметь молчать. Никакого парадокса. –
– Да, мамуля. Как говорит наш директор: «Ни рубля, ни топора, рубь должен и всё правильно». -
Анна улыбнулась. – Этот анекдот, дочка, – софистика, «интеллектуальное мошенничество». –
– Получается говорить, – размыслила Дашка – это как в шахматы играть. Прежде чем, что-то сказать, надо подумать, чего ты хочешь этим добиться, и не съедят ли тебя после этого. –
– Отличное сравнение – улыбнулась Анна. – А кстати, знаешь, кто больше всех писал, до того, как появились мобильные телефоны, ну… кроме тех, конечно, кто вынужден был заниматься этим по роду службы? –
– Кто? –
– Деревенские жители. –
– И чего они писали? –
– Письма. Люди, живущие в городе, общались в основном по телефону или встречались, благо в городе это не проблема. А, когда я маленькая была, у нас ближайший телефон был в Пронине.
Вот все и писали письма. Родственникам, друзьям, знакомым, живущим в других городах, деревнях и сёлах. Поэтому, сейчас любого деревенского старика или бабку, приятнее слушать, чем продвинутого «масквича» увешанного мобильными телефонами и планшетами. –
Так, за разговорами проехали Пушкино, повороты на Радонеж и Сергиев-Посад.
– А ты чего сейчас читаешь? – спросила Дашка.
– Тень ветра. Карлоса Сафона. –
– Небось замудрёное чего-нибудь? Ну, всё равно. Дай, почитаю чтоль. Всё равно делать нечего. –
– Она, дочь, на испанском – как бы извиняясь, сообщила Анна.
Дашка махнула рукой. – Скорей бы к бабушке… –
3
Егор проснулся в полумраке, сидя на чём-то мягком. Увидел перед собой запотевшее стекло и долго не мог «спросони» понять, где находится, и как оказался в этом месте. Пахло пластиком и кожей. Поводил рукой, ощупывая темноту. Наткнулся слева на, что-то круглое и сразу вспомнил.
Вчера, ехал на поезде, без остановки, до самого Ярославля. Уже начало вечереть, когда поезд прибыл на какой-то большой сортировочный узел, и остановился. Спрыгнул на землю и пошёл просто, для того чтобы размяться. Его качало из стороны в сторону, и в соответствии с законами физики, тянуло вперёд по ходу движения поезда. Бродя между разношёрстными товарными составами, вышел к какому-то вокзалу. Издали увидел полицейский патруль и решил не попадаться ему на глаза. Паспорт остался дома, в рюкзаке. Пошёл в другую сторону. Дошёл до какого-то ободранного двухэтажного здания красного кирпича, сложенного, видимо, ещё до революции. У входа курили работяги, в телогрейках. Егор поздоровался. Один из мужиков, молча