Своё новое изобретение Нобель назвал динамитом (от греч. dynamis — сила). Выступая на одной конференции перед аудиторией профессионалов, он заявил: «Новое взрывчатое вещество, которое я назвал динамитом, есть не что иное, как соединение нитроглицерина с очень пористым кремнезёмом. Давая ему такое имя, я не пытался скрыть его природу. Я сделал это только для того, чтобы привлечь ваше внимание к его взрывным качествам, изменившимся настолько, что потребовалось новое название».
А многие действительно подозревали, что при помощи нового названия, а также заявлений вроде приведённого выше Нобель пытался скрыть истинную природу состава и продать нитроглицерин там, где он был запрещен.
И в конце концов простые потребители не приняли динамит (в отличие от большинства специалистов, учёных и инженеров). Их склонное к подозрительности реакционное сознание говорило им, что динамит — это лишь «разбавленный» нитроглицерин, ухудшенный для того, чтобы вытянуть из них побольше денег. С их точки зрения, Нобель напоминал молочника, который разбавляет молоко ради извлечения большей выгоды.
Шахты категорически отказывались использовать динамит, что очень обрадовало производителей пороха. Но радость их была недолгой. Динамит победил: его рекламные испытания на немецких шахтах закончились тем, что его потенциальные покупатели были окончательно убеждены в его превосходных качествах. 7 мая 1876 года динамит был запатентован в Англии, 19 сентября — в Швеции. В первый год Нобель произвёл и продал 11 тонн нового продукта, а уже семью годами позже уровень продаж поднялся до 3 тысяч тонн.
Превосходные качества динамита день ото дня становились всё более и более очевидными. С помощью динамита прокладывали туннели, строили каналы. Стали даже производить подводные взрывы, что раньше вообще представлялось невозможным.
И Альфред Нобель снова превратился в коммивояжёра. Он должен был убеждать правительства разных стран, терпеливо объяснять, что динамит гораздо безопаснее нитроглицерина. И он ждал, когда снимут запреты и отменят декреты, которые препятствовали распространению динамита и, естественно, мешали развитию дела Нобеля.
Динамит использовался на многих великих стройках того времени, например, на строительстве Сен-Готардского туннеля (1872–1873). Кстати говоря, Нобель, не переносивший официальных приёмов, был всё-таки очень оскорблен тем, что его не пригласили на открытие этого туннеля. Он видел в этом недостаточное признание его заслуг. «Динамит, — писал он, — позволил быстрее закончить строительство и сэкономил миллионы — и никакого интереса ко мне даже после всего того, что говорится. Это самое настоящее забвение, так как только самый бескультурный и ленивый человек мог не прислать мне приглашения на церемонию».
Динамит облегчил также строительство Коринфского канала (1881–1893) и разрушение огромных скал, окружавших Ист-Ривер в Хельгейте, что рядом с Нью-Йорком (1876–1895).
Награда. Смятение телеграфиста
Старый Эммануэль мог совершенно обоснованно гордиться своим сыном. Он отлично видел, что некоторые его идеи касательно взрывчатых веществ восторжествовали. В 1868 году Шведская Академия наук вручила ему и его сыну Альфреду премию, ежегодно присуждавшуюся «за достижения в области искусства, литературы или наук и за важные открытия, принесшие пользу человечеству». Отцу ставилось в заслугу «расширение использования нитроглицерина как взрывчатого вещества», а сын получил свою медаль «за изобретение динамита».
То, что Эммануэль, всю жизнь занимавшийся производством оружия, был награжден «за важное открытие, принесшее пользу человечеству», может ввергнуть нас в замешательство. Та же двусмысленность будет свойственна и Нобелевской премии. Поэтому, пожалуй, премию Шведской Академии наук следует считать её предшественницей.
Парадоксально, но Нобель, кажется, не придавал особого значения орденам и прочим знакам отличия. Он шутил, что всё это помогает ему экономить «прокладки, шайбы и прочую жестяную ерунду». Некоторые награды он, впрочем, был вынужден принять — из вежливости, признательности или учтивости. Вот что он сам говорил по этому поводу: «Ни одна из моих наград не связана со взрывчатыми веществами. Что касается Ордена Швеции и Северной звезды, то я ими обязан кулинарному искусству моей кухарки, которая умела нравиться некоторым высокопоставленным желудкам. Легион Чести — это напоминание о моей дружбе с одним министром, а бразильский Орден Розы — о случае, который свёл меня с Доном Педро…»
В том же 1868 году в Бостоне один молодой человек, работавший на телеграфе, прочитал в газете о динамите и был потрясён его чудесными свойствами. Ему удалось убедить своего друга вместе с ним провести испытание этого чудесного вещества. И позже этот телеграфист написал: «Мы устроили опыт, взяв, как мы думали, очень маленькое количество динамита. Но эффект от взрыва превзошёл все наши ожидания. Мы очень испугались. В 6 часов утра я положил динамит в бутылку и осторожно опустил её в сточную канаву на углу улиц Стэйт и Вашингтон».
Этого телеграфиста звали Томас Алва Эдисон, и было ему тогда всего 21 год.
ГЛАВА 5
Увеличение производства
Нобеля практически не привлекали финансовые взлёты и широкомасштабные коммерческие операции — обычаи американских капиталистов вызывали у него чувство неприятия. Тем не менее он должен был действовать, продавать свой динамит и, кроме того, защищать его престиж в борьбе с многочисленными подделками, которые почти сразу же стали появляться по всему миру.
Заводы работали на полную мощность. Вот официальные данные о росте производства динамита, опубликованные фирмой в 1875 году:
1867 г. — 11 тонн,
1868 г. — 78 тонн,
1869 г. — 185 тонн,
1870 г. — 424 тонны,
1871 г. — 785 тонн,
1872 г. — 1350 тонн,
1873 г. — 2050 тонн,
1874 г. — 3120 тонн.
Как далеко это от той скромной баржи, на которой Альфред занимался когда-то практически кустарным производством нитроглицерина!
Теперь же приходилось не только торговать динамитом, но ещё и бороться со всеми теми запретами и ограничениями, которые были наложены на него многими странами из-за того, что динамит содержал в себе нитроглицерин. Этим препятствиям не было конца; они так раздражали Нобеля и были настолько труднопреодолимыми, что изобретателю не оставалось ничего, кроме иронии и сарказма по этому поводу.
«Во многих странах, — писал он одному из своих сотрудников, — распространённость и широкое употребление изобретения так слабо влияют на возможность получить патент на него, что их вообще можно не принимать в расчёт. Гораздо сильнее влияние настойчивости: чтобы получить патент, нужно подать 24 запроса. Так, например, если изобретатель хочет защитить своё изобретение в Великобритании и в британских колониях, то нужно брать в расчёт 40 государств. Умножив 24 на 40, получим 960, то есть число запросов на одно-единственное изобретение. Но даже с таким избытком патентов его защита оказывается иллюзорной. Я предлагаю дать процедуре выдачи патентов другое название — «препятствование изобретателю к несказанному удовольствию мошенника». Когда видишь, как законы, и без того мертворождённые, пожираются клопами, — как тут не стать революционером? Прессе давно следовало бы положить конец этому идиотскому положению вещей».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});