Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Я огорчен.
- Тебе, правда, хочется увидеть двух голых женщин на пляже?
- Да мне пофиг, - повторил Тряпушкин.
- Идем! Арлекин тебя ждет.
- Не хочу.
- Ну, Тряпушкин! – Олеся за руку потащила ассистента к группе. – Асклепия попросит прощения, она немного тронутая, ты не должен обращать внимание на всякую ерунду.
- На фиг мне ее прощение?
- Ты должен бороться. Если хочешь когда-нибудь снять свой фильм, надо пройти много испытаний, Тряпушкин. Не я это придумала. Будешь тряпкой, тебе точно никто не даст денег на кино, тогда будет вовсе не на что надеяться.
Олеся привела ассистента к группе. Тусовка во главе с режиссером Арлекином встретила юношу распростертыми объятьями, однако все опускали глаза, не решаясь вспомнить недоразумение со сценарием и ранить чувствительного Тряпушкина. Олеся всех выручила:
- А Тряпушкин сознался! – объявила она. – Он знает, что его сценарий – непробиваемая галиматья. Он просто хотел приколоться.
- Олеся! - шикнула Асклепия.
- Это правда, Тряпушкин? – спросил Арлекин.
- Ну, - кивнул тот.
- Молодец! - Арлекин обнял ассистента. – Так остроумно, что я даже не догадался.
- А я сразу понял, - фыркнул витающий в параллельных мирах Лобанов. – Типичная хохма.
- Не ты один, Лобанов. – Дарья наградила оператора тонкой ухмылкой. – Не корчи из себя бог знает что.
- Тряпушкин, - сказала Асклепия, зеленея от безграничного курения. – Мы тут как бы посоветовались, подумали, приняли решение… Я хочу сказать, все, что ты делаешь для фильма, Тряпушкин, это круто. Это здорово. А мы как бы перед тобой виноваты. Я как бы приношу свои извинения. И как бы вопрос закрывается, если ты как бы против нас ничего не имеешь.
Таким образом, смута, охватившая группу, была преодолена, тем не менее, сценария по-прежнему не было.
- Мы будем снимать пляж или не будем снимать пляж?! - воскликнула доведенная до безумия Асклепия спустя еще три дня, минувшие как три месяца, под знаком нерентабельного простоя, густого кофе и губительного никотина. - Тряпушкин!! Где тебя черти носят?! Ты приготовил зонтик от солнца?
- Приготовил.
- Где он?
- Под диваном, вместе с пленкой.
Асклепия опустилась на колени, просунула тело под диван и пошарила руками по полу.
- Зонтик вижу, - сказала она, - а пленку нет... Лобанов, куда ты дел пленку?
- Отдал картине "Тихие оргии", - честно ответил оператор. - Все равно мы ничего не снимаем.
- Что ты себе позволяешь, Лобанов?! - отряхиваясь, завелась Асклепия. - Иди и немедленно верни пленку на место!
- А мы, разве, что-то снимаем?
- А как же, Лобанов?! - Асклепия постучала по его голове. - Ты оператор-постановщик или оператор-подстановщик?!
- Подстановщик, - ответила за оператора Дарья.
- Ну, пожалуйста... - Лобанов, усмехнувшись, вышел.
Впрочем, он отсутствовал не более минуты. Оператор вернулся с той же усмешкой, с пустыми руками и уселся чистить ногти.
- Послушайте, а где Арлекин? - спросила вдруг художница Дарья. - Олеся, где он может пропадать целых три дня?
Олеся пожала плечами. Все молчали. Да, правда. Арлекин словно испарился. Его не было третий день. Деньги поступали, нервы сдавали, сценария не появлялось, а теперь еще пропал режиссер. Ну и дела!
Но что это?
Распахивается дверь, на пороге стоит Арлекин в пальто, шляпе на затылке и белоснежной рубахе! Все ахнули: Арлекин улыбался!
- Кажется, я знаю, что мы будем снимать, - сказал он, подтолкнув сзади шляпу. Шляпа почти закрыла самодовольные глаза. – Асклепия!
- Что?
- Хотите сниматься в кино?
Асклепия растерялась. Конечно, она мечтала сниматься в кино, но это было в далекие застойные времена, когда она под стол ходила и носила пионерский галстук. Увы, до сего дня мечте не дано было осуществиться.
- Фи! - спрыснула Дарья. - До чего мы докатились!
- А вы, гениальная моя? - Арлекин чмокнул губами кисть озадаченной художницы. – Не против сыграть роль?
- Мы что, будем сами сниматься в собственном кино? - заинтересовался амбициозный ассистент Тряпушкин.
- Да! - подтвердил Арлекин.
- Но это уже как бы было у сеньора Федерико, - как бы очнулся и бросил чесать ногти оператор Лобанов.
- Это было у всех мало-мальски элитных сеньоров, мой друг, – согласился Арлекин. Мы не оригинальны. Это есть и будет, пока мы не вылезем из лужи собственных испражнений. Ибо это вечно. Это гнусно. Но это так.
Все затихли. Арлекин в задвинутой на глаза шляпе, сунув руки в карманы, продолжал расхаживать между изумленными коллегами.
- Сегодня мы едем на пляж!!! – воскликнул вдруг он, запустив шляпой в сторону двери.
И съемочная группа ринулась наперегонки занимать места в микроавтобусе.
Посреди шикарного пляжа стоял дуб. Ему было лет двести, не меньше. Кругом никогда ничего на росло, кроме него и четырех ядовито-голубых кабинок для переодевания. В общем, космодром. А дубок, между тем, слегка покачивался, один-одинешенек, как парадокс, как нечто странное и необъяснимое.
- Ну, как же! Не бывает деревьев на пляже! Там песок! Не бывает, чтобы дуб раскачивался! – восклицает как бы будущий кинозритель.
Искусство требует жертв, - как бы отвечает ему культовый режиссер Арлекин и приглашает, не зацикливаясь на деревьях, поближе познакомиться с другими элементами натуры.
Кабинки для переодевания, выполненные по эскизам Дарьи, ни чуть не соответствовали эскизам, ни художественным, ни финансовым. Как и всякий даровитый мастер, Дарья ни минуты не останавливалась на достигнутом. Скажем, если на эскизе (пускай, непонятном, дымчатом, бесформенном, но все ж...) речь могла идти только об одном этаже, то в результате оказалось два: для мужчин (второй) и женщин (первый). Кабинки имели ракетообразную конструкцию, устремленную в буквальном смысле как бы вверх, в космос, в потустороннее, которым день и ночь грезила Дарья. Сказать художнице, что места для смены плавок на трусы, равно как трусов на плавки не предназначены для проникновения в высшие сферы реальности, означало смертельно оскорбить Дарью. Чтобы она не вспоминала про пистолет, Арлекин никак не прокомментировал работу художника-постановщика.
В принципе, главного группа добилась: во-первых, на пляж с синими космическими ракетами никто загорать не приходил, а следовательно, не надо было отгонять глазеющих, во-вторых, натура была готова к съемкам вовремя, вопреки длительному простою.
Имело место, правда, одно противоречие, сразу же посеявшее зерно раздора во внешне благополучном коллективе: художница Дарья демонстративно игнорировала старинный дубок, инициатором которого выступал оператор Лобанов (он его нашел, он его оценил, он же его и пересадил). Дуб Лобанова поставили в центре мистического квадрата - космодрома Дарьи. С тех пор художник-постановщик точила зуб на оператора-постановщика, ибо Дарья культивировала мировоззрение, жестко связанное с числом «4», в пределах которого “непонятная” концепция "одиночества в пустыне" оператора Лобанова приживалась скверно. “Четверка” Дарьи символизировала не только четыре стороны света, но и количество недель в лунном месяце, времена года, суток, число зодиакальных стихий и, вообще, некое постоянство, основательность, целостность, что шло откровенно наперекор зыбкой философии «старого дуба в песках». Однако Лобанов с упрямством осла стоял на своем. На интуитивном уровне ощущений оператор предугадывал в дубе символ грядущего и всеобъемлющего, не сиюминутного, но вечного, в результате чего начисто отметал образы художницы Дарьи. Группе, имевшей две параллельные авторские концепции на несуществующую историю, работать (если это можно назвать работой) было не просто. Всем известно, что параллельные линии не пересекаются.
Параллельно двум параллельным концепциям художника и оператора существовала третья, собственно режиссерская идея фильма. Но Арлекин обнародовал ее лишь тогда, когда маразм достиг кульминации, и Лобанов включил камеру.
Режиссер отправил Дарью в одну из готовых кабинок и велел закрыться изнутри, потом подошел к Лобанову, заявил, что всё снимет сам, отнял камеру и предложил оператору отдохнуть от одиночества в песках на дереве.
Администраторше Асклепии было рекомендовано полностью раздеться, открыть шикарный пляжный зонтик и закурить сигарету. В тайне она того желала, поэтому выглядела очень счастливой.
Арлекин уставился в глазок кинокамеры.
- Внимание! – сказал он. – Мотор!
Олеся щелкнула хлопушкой:
- Кадр пятый, дубль первый!
На горизонте появился ассистент Тряпушкин. Как бы ниоткуда, как бы внезапно. Добрые десяток минут он неторопливо продвигался в направлении ансамбля дубок-кабинки, превращаясь из незаметного клопа в настоящего, большого ассистента с непочатой бутылкой шампанского в руках. Наконец, он добрался, куда хотел режиссер.
- Хроники Гонзо - Игорь Буторин - Юмористическая проза
- Другой вагон - Л. Утмыш - Контркультура / Русская классическая проза / Юмористическая проза
- Счастье обыкновенного говорящего кота Мяуна - Ольга Станиславовна Назарова - Юмористическая проза / Юмористическая фантастика